– Вы уже опять собираетесь уезжать? – спросил он.

– Да, – отвечала Криста вместо матери с какой-то невеселой улыбкой.

– И как можно скорее! – воскликнула фрау Беата.

– Не будет ли автомобильное путешествие в это время года слишком утомительным? – осведомился Фабиан.

– Утомительным? – Фрау Беата рассмеялась.

– А может быть, нам послать машину вперед, мама?

– Нет, я сяду в нее у самого подъезда и буду ехать до тех пор, пока мы не застрянем где-нибудь в сугробах. Ты увидишь, девочка моя, как быстро мы окажемся во Флоренции.

Тут горничная внесла чай.

Фабиан изо дня в день разъезжал с маклерами на машине в поисках подходящего помещения для своего Бюро реконструкции. Переговоры с братьями Шелльхаммер он вел очень вяло. В конце концов нельзя его осуждать, если он хотел несколько отсрочить путешествие дам Шелльхаммер. Уже сейчас он страшился этой зимы без Кристы.

Однажды вечером, когда Фабиан один как перст сидел в «Звезде», в погребок вошел советник юстиции Швабах со своими друзьями. Немного позднее Швабах подсел к Фабиану.

– Превосходные новости! – объявил он. – Поверенный вашей жены был у меня сегодня утром. Радуйтесь, Клотильда хочет идти на мировую.

– Клотильда… на мировую? – недоверчиво переспросил Фабиан.

– Да, во всяком случае я сделал именно такой вывод из длинной речи моего коллеги. Но вы, кажется, совсем не рады?

Фабиан, улыбаясь, покачал головой.

– Я вам очень признателен, господин советник юстиции, – ответил он. – Но это известие так неожиданно, что я не могу сразу собраться с мыслями. Завтра утром я зайду к вам в контору.

Первое чувство, вызванное в нем сообщением Швабаха, было торжество. Клотильда хочет примирения! Прекрасно, но теперь он не хочет. Клотильда проиграла! Другая, более достойная, вошла в его жизнь, и он начнет жизнь сначала. Прощай, Клотильда! Он больше не любил ее. Теперь он ее ненавидел. Конечно, он всегда будет помнить, что она подарила ему двух способных, здоровых сыновей, но не забудет и обид, которые она ему нанесла. Однажды они поссорились, Клотильда схватила свою подушку и положила ее в ногах постели. Другой раз она среди ночи забрала свою постель и ушла в другую комнату. Таких обид мужчина не забывает! Он и по сей день чувствует себя оскорбленным.

– Ваше здоровье, господин советник! – воскликнул Фабиан, поднимая свой бокал.

Швабах, сидевший за соседним столиком, ответил ему тем же.

Назавтра он зашел к Швабаху и наотрез отказался от примирения, заявив, впрочем, что ничего не имеет против того, чтобы разойтись полюбовно.

И уже на следующий день почувствовал результаты своего отказа: Клотильда больше не выходила к столу.

– Барыня обедает сегодня в будуаре, – смущенно сообщила Марта.

Клотильду часто стали навещать дамы высшего общества, еще в передней заводившие разговор о политике. Иногда Клотильда приглашала их к обеду.

– У барыни гости в столовой, – сообщала Марта. – Не прикажете ли, господин доктор, подать в кабинет?

– Спасибо, не надо, – отвечал Фабиан. – Я не буду больше обедать дома.

«Клотильда уязвлена, – думал он со злорадством, – теперь она видит, что проиграла».

Клотильда передала Фабиану через адвоката Швабаха, что и она предпочитает мирно разъехаться и не доводить дело до бракоразводного процесса, главным образом из нежелания повредить карьере Фабиана. Но в свою очередь выставляет два условия.

Первое: чтобы сыновья были всецело предоставлены ее попечениям, второе: чтобы их теперешняя квартира отошла к ней.

Клотильда знала его слабые места и била по ним без сожаления.

Фабиан нежно любил своих мальчиков. Робби было десять лет, Гарри двенадцать. Он тысячи раз говорил себе, что «как отец и христианин» не может допустить, чтобы они росли в той атмосфере, которая окружала их мать. Еще недавно он решил настоять, чтобы они года три-четыре пробыли в пансионе – пусть подрастут вдали от дома. Сердце его обливалось кровью при мысли отказаться от своих мальчиков, с которыми он связывал столько честолюбивых помыслов, но он смирился. Ради Кристы. Удивленному Швабаху он объяснил, что всегда считал жестокостью разлучать мать и детей. Такая жестокость претила ему. Кроме того, он пришел к убеждению, что мужчине легче, чем женщине, устроить себе новую жизнь.

Второе условие было значительно легче.

С того дня, как он понял, что действительно любит Кристу и сам, по-видимому, ей не безразличен, он стал стремиться внести ясность и единство в свою жизнь. Тогда же у него возникло намерение разъехаться с Клотильдой. О том, что фактически их брак больше не существовал, знали все в городе, и Криста, вероятно, тоже.

Фабиан заранее принял меры. Он был в хороших отношениях с Росмейером, владельцем «Звезды», дела которого вел, и тот за сходную цену предоставил в его распоряжение две недурные комнаты.

В день, когда мать и дочь Лерхе-Шелльхаммер собирались выехать на машине по маршруту Флоренция – Рим, Фабиан обедал у них. Когда же Криста пообещала время от времени присылать ему весточку, он дал ей адрес «Звезды».

– Разве вы теперь живете в «Звезде»? – удивленно спросила она.

– Да, – с удовлетворением ответил он, – через несколько дней я буду жить в «Звезде». Когда придет ваша первая весточка, я уже совсем обоснуюсь там.

Криста покраснела, и по ее блуждающему взгляду Фабиан понял, что она сразу же все сопоставила и уяснила себе.

– От всей души желаю вам счастья, – сказала Криста, протягивая ему руку.

«Мое счастье в ваших руках», – хотел он ответить, но вместо этого произнес нечто туманное:

– Большое спасибо. Я еще льщу себя надеждами.

Клотильда удивилась, вдруг обнаружив в своей квартире десять ящиков. Пять из них стояли в прихожей, другие пять – в кабинете Фабиана. Они условились, что он возьмет с собой свои книги, письменный стол и несколько домашних вещей.

На следующий день он переехал. Вскоре две комнаты в гостинице, заполненные «обломками его семейной жизни», приобрели довольно уютный вид. Хотя он привык к комфорту и просторной, хорошо обставленной квартире, он все же внушил себе, что чувствует себя здесь как дома.

Итак, для него началась новая жизнь, волнения его улеглись, и мысли текли спокойно, не стесненные больше тысячами будничных мелочей, которые, как мухи, облепляли его, и вечной претенциозностью Клотильды, деспотизм которой в последнее время проявлялся даже в самых несущественных житейских мелочах.

В первые вечера он наслаждался тишиной своих комнат. Он усаживался в кресле, удобно вытягивал ноги, курил сигару и ничего больше не делал. Потом он набросился на чтение, а когда ему и это надоело, пригласил на ужин своего брата Вольфганга, чтобы открыть ему тайну своего нового местопребывания.

Они прекрасно поужинали, а когда кельнер принес еще бутылку шабли, Вольфганг спросил:

– Скажи, что у тебя за праздник сегодня?

– Ах, да, – смеясь, ответил Фабиан, – ты ведь не знаешь, что я уже две недели, как живу в «Звезде». Я окончательно расстался с Клотильдой.

Вольфганг пригубил шабли и кивнул головой. Помолчав, он проговорил:

– Это, конечно, достаточная причина для празднования. У тебя великий талант исправлять совершенные ошибки. Поразительный талант. В последнюю минуту ты умудрился отделаться от священнического сана, теперь ты разрываешь брак с Клотильдой, от которого тебя отговаривали друзья. Итак, можно надеяться что твое последнее увлечение политикой тоже кончится когда-нибудь.

– Увлечение? – переспросил Фабиан.

– Не обижайся, но я считаю это не более как увлечением. Теперь давай поговорим о бедняжке Клотильде. Ты знаешь мое мнение о ней. Клотильда – охотничья собака, ей подавай дичь! По-моему, она очень неумна.

Фабиан улыбнулся.

– Иными словами, у нее нет души.

«Может быть, Вольфганг и прав, – подумал Фабиан, – хотя обычно душу не называют разумом». Ему вдруг вспомнились те два оскорбления, которые он не мог забыть.