После него особых изменений не наступило.
Жизнь в Пихтовке протекала по своим канонам, и самым большим событием было возвращение Марфиного Ивана и бои местного значения в развалюхе, сопровождавшиеся криками и матом на всю деревню.
На что в Пихтовке с интересом взирали, матерились и со смаком сплевывали.
Бушевавший Иван постепенно смирился, и весёлый притон продолжил свою буйную жизнь.
«Герой» Красной Армии, обливаясь потом и наливаясь самогоном, сидел во главе стола и не жалея мата, рассказывал чудеса про жизнь в «Европах».
Однако, самое интересное заключалось в том, что количество награбленного позволило семейке поменять приоритеты.
Пьянство уступило первенство жадности.
«Доблестные победители» открыли в Пихтовке торговлю товарами, бывшими в употреблении у врага, добИтого в «собственном логове».
Как вещали репродукторы, напоминавшие формой большую чёрную тарелку и именуемые в Пихтовке «тарелочками»
У победителей, облачённых в трофейное бельё, на лицах светилось чувство собственного превосходства и нескрываемого презрения ко всем жителям Пихтовки и Берлина.
Война подняла их материальный и моральный уровень на недосягаемую высоту!
Особенно если линией отсчёта иметь в виду развалюху.
Когда мне было примерно 10 лет, в мою жизнь вошёл ещё один прекрасный человек.
Я познакомилась с Дорой Исааковной Тимофеевой, политической ссыльной, потомственной Ленинградкой, прошедшей сталинские лагеря.
Она, как и Анна Исаевна Дорфман, одарила меня своей дружбой.
Мою сестричку Броню она называла чалдонкой, имея в виду её Сибирское происхождение, а мне рассказывала, что такое на самом деле Сталин и сталинизм.
Рассказала, как и за что она попала в Сибирь.
Дора Исааковна работала в научно-исследовательском институте.
Однажды, (это были 37-е годы) мирно беседуя, одна сослуживица спросила Дору Исааковну какой бы вариант она выбрала: самой быть арестованной, или носить передачи мужу…
Так как Дора Исааковна любила своего мужа, то ответила, что выбрала бы первый вариант, если бы уж такая беда должна была случиться в её семье…
Через несколько дней Дора Исааковна Тимофеева, научный работник, биолог стала «врагом народа» и на долгие годы была оторвана от жизни и вела борьбу за выживание в среде уголовников, убийц, а также невинных, как она сама, людей.
Увы! Через некоторое время такая же судьба постигла и её мужа, и они никогда больше не встретились, так как муж живым из лагеря не вернулся.
С Дорой Исааковной мы поддерживали связь и после ссылки.
В мои лучшие годы, когда я училась в Ленинграде, она, влюблённая в свой город, вернулась из ссылки после смерти ненавистного ей тирана и снова получила возможность жить в Ленинграде. Она устраивала для нас экскурсии и дарила нам красоту этого несравненного города.
И, как в доброй сказке, она была гостьей на моей свадьбе в Ленинградском Дворце Бракосочетания на улице Петра Лаврова.
Потом не лучшие мои годы в Минске незаметно потушили переписку и я с печалью думаю о том, что никогда больше не увижу и не услышу Дору Исааковну, встреча с которой явилась вторым подарком моей судьбы.
Так получилось, что я ничего не знаю о ней. А значит, мне не пришлось быть на её похоронах, и поэтому во мне ещё долго будет жить неясная надежда на то, что она долгожитель и продолжает жить в своём любимом Петрограде.
Я не хочу наводить справки и не хочу знать, когда её не станет, или…уже не стало.
Иногда хочется не знать…
СОН ПЯТЫЙ.
– ГОСПОДИ! Почему ты никого не карал и никого не спасал, когда дети твои миллионами истребляли друг друга?
– Я давал им свободу выбора.
– Почему допускаешь ты, ГОСПОДИ, что толпы идут за безумцами и, выполняя их волю, убивают друг друга?
– Чтобы знали, что у них есть свобода выбора!
– Не идём ли мы к концу света, ГОСПОДИ?
– НЕТ… ИЛИ ДА… смотря как, используете вы СВОБОДУ ВЫБОРА…?!
Был ещё один человек, осветивший пихтовские годы.
Каждое моё возвращение домой после уроков превращалось для меня в испытание, т.к. по дороге домой мальчишки развлекались тем, что издевались надо мной.
Не зная ещё, значения слова антисемит, они были таковыми с десятилетнего возраста.
Особенно грозным для меня был некий Гайдышев, белобрысый верзила, который на уроках стрелял из рогатки и краснел от напряжения, когда надо было сложить пару чисел.
С появлением в классе новенькой, он был приручен, превращён в Гайдышёнка, никогда меня больше не трогал и запретил кому бы то ни было обижать меня.
И всё потому, что со мной стала дружить новенькая.
Её звали Люся Курносова. Внешность у неё была необыкновенная.
Русая коса доходила до бёдер. Никто из нас никогда не видел такой красивой, длинной и толстой косы.
Впереди волосы были совсем светлыми и поэтому густые чёрные брови, из-под которых серьёзно смотрели зелёные строгие глаза, казались неожиданными.
Папа у неё был новым начальником милиции. Мама-продавец в магазине.
Жили они, разумеется, в спец квартире.
Люся ходила в школу в узкой юбке и кителе, пошитых из шикарной ткани для полковничьей формы. Костюм сидел на ней безупречно.
Нельзя себе было представить в те времена что-нибудь более совершенное, чем Люся Курносова.
С Гайдышевым немедленно случилось то, что теперь назвали бы – обалдел!
Она же, сразу небрежно назвала его Гайдышёнком.
И до конца нашей Пихтовской жизни он был её безропотным денщиком.
Несмотря на то, что я была ссыльная, затравленная, плохо одетая, однако блистательная Люся Курносова выбрала лучшей подругой меня.
Я, как ссыльная, каждый месяц ходила отмечаться в милицию, где начальником «работал» Люсин папа, и, тем не менее, я приглашалась к ним домой.
Меня подкармливали и любили.
Ни отец, ни мать, ни Юлька – сестра Люси, никогда не дали мне понять, что мы разного поля ягоды!
Это был единственный дом, где я чувствовала себя хорошо, и где мы с Люсей веселились и жили, как живут обычные девочки.
Мы вместе взрослели, доверяли друг другу свои первые тайны и мечты о будущем и о любви.
Судьба благосклонна ко мне на встречи со светлыми людьми.
Люся Курносова – одна из них.
Она скрасила мне сибирские годы, помогла перестать чувствовать себя «гадким утёнком», хотя слишком рано и слишком многие вдалбливали мне, что я не лебедь, а гадкий утёнок, поэтому навсегда подрезали крылья.
СОН ШЕСТОЙ.
– Скажи, ГОСПОДИ! Что такое идеальное общество?
Ради него погибли миллионы!
– Идеальное общество! ?
Это выдумки… Такого никогда не было, нет и быть не может… Пока!
«НЕ УБИЙ!» – вот идеал для общества!
Путь к нему не должен быть покрыт горами трупов, захлебнувшихся в реках крови.
В идеальном обществе Бог – не религия, шагающая по трупам и религия – это не Бог!
Бог объединяет. Религии разъединяют!
Разве не равны все Люди Земли!
Разве не дети они ЕДИНОГО БОГА!
Но не надо доказывать это кострами и висельницами!
Верующий – не фанатик, с кровавой пеной у рта, перерезающий горло ближнему своему, чтобы обратить его в "истинную " веру.
– ГОСПОДИ! Что же Тебе мешает приблизить это время!?
– Вера! Вера в ЧЕЛОВЕКА.
Он сам придёт к этому… Рано или поздно… или никогда и погибнет.
Погибнет от собственной жестокости…
Если внешне мне удаётся иногда вспорхнуть, то внутренне я всегда с перебитыми крыльями, как бы я ни храбрилась.
Я не могу стать свободным независимым человеком.
Я вижу всех лучше, чем они есть, а себя намного хуже, чем я есть.
Нормальные люди во всём винят всех и всё, только не себя.
Я же всегда убеждена в своих невысоких достоинствах и в своей вине во всех бедах.
Не будь этого, я бы, наверное, достигла гораздо большего.
