– Я бы назвал его «японским». Эти узкоглазые тоже герои – самолетами на корабли падают. Ненормальные… Но у них понятно – такая древняя религия, почет и все такое. Но хоть памятников не ставят.

– Вот и у русских такая религия. Своя. С памятниками.

Вновь вбежал посыльный, подошел к Редерсону, склонился к его уху:

– Сэр, генерал просит вас взять съемочную аппаратуру и срочно явиться в «Четвертую зону».

Произнося слова «Четвертую зону», он склонился еще ниже и покосился, словно опасаясь, что его подслушивают.

– Это приказ, – добавил он. – Мне поручено вас срочно привести.

Том понял, что случилось что-то серьезное, но попросил посыльного немного обождать и забрать необходимую аппаратуру из машины, а сам стал прощаться с солдатами, пытаясь разыскать Таню. Девушки нигде не было, но было неудобно интересоваться.

– Спасибо, лейтенант, – благодарили его.

– За что?

– Смотрите на него! Он еще и спрашивает!.. Вы же избавили нас от Дарена – теперь дышать легче.

– Здесь моей заслуги нет. Все устроил Макартур.

– Мы знаем, но сделал это он с вашей помощью.

– Вовсе нет. Я его об этом не просил.

– Не стоит скромничать… И спасибо за рассказ о русских. Теперь понятно, что воевать с ними нельзя.

Тома изумил такой вывод.

– А вы, что – собирались?

– Мы – нет. Но эти вот политиканы… В их головах покоя нет. Думают, что мы не понимаем их болтовни: войну с Гитлером проспали, когда можно было ему давно крепко под зад дать, теперь думают силу свою на русских испробовать, мол, из-за того, что у них нет демократии… А может, им, русским, эта демократия и вовсе не нужна! Им и так хорошо со своим Сталиным и его тюрьмами. Мне бы лично не хотелось, чтобы русский сапог стоял на моем горле – воевать-то они научились ого как! А мы здесь все это время в бомбочки игрались.

– Но есть еще шанс и время.

– Это вы о немцах? Я вот с ребятами написал заявления – хотим воевать… Эта пустыня скоро доконает нас, – солдат протянул пачку листов Редерсону. – Пусть других поищут для этой дыры. Сэр, вы уж передайте наши бумажки генералу.

Том пообещал и, прихватив заявления, скатился по ступеням крыльца под шумящий проливной дождь.

Посыльный поторопился набросить на него накидку и сказал:

– Идите за мной.

Том едва поспевал за ним. Он начинал отставать, когда вспоминал Татьяну, ее глаза, неподвижное в своем очаровании лицо, залитое румянцем, белые колени и колышущуюся под формой грудь… Он замедлял шаг, провожатый останавливался и требовательно рассекал темноту лучом фонаря, показывая, что следует поторопиться.

«Четвертая зона» была в Блю-Бек-форте объектом особой секретности, охранялась удвоенными сторожевыми постами и патрулями и представляла собой несколько бараков, обнесенных тремя рядами колючей проволоки под электрическим напряжением. Что находилось внутри этих аккуратных домиков и для каких целей они служили – этого никто из солдат не знал. Ночью пространство между домами и вокруг зоны обшаривали четыре мощных прожектора, получавших энергию от собственной автономной электростанции. В «Четвертой» все было автономным: своя охрана, которую невозможно было увидеть на остальной территории базы, в клубах, на спортивных площадках, своя столовая, свои тщательно накрытые металлом или плотным брезентом машины, собственный ангар с самолетами, примыкающий к аэродрому, свой штат гражданских людей, которых днем практически невозможно было увидеть, свои казармы и общежития. Эта обособленность была настолько резкой, что отпугивала – не было даже охотников просто поболтать в компании об этом загадочном местечке.

Когда до пропускного пункта в зону оставалось не более тридцати шагов, провожатый Редерсона остановился, отошел в сторону и что-то сделал на столбе, на котором была прикреплена табличка с текстом, гласившим:

Прочитав объявление, Том поежился. Он всегда старался держаться от таких заведений как можно дальше. От государственных тайн можно было ожидать только неприятностей, и Том благодарил бога за то, что встречался с ними не столь уж и часто.

После того, как провожатый сделал что-то со столбом, коротко и оглушительно рявкнула сирена. В тот же миг спокойно рыскающие по лужам лучи прожекторов ринулись на стоящих у границы зоны людей. Свет был настолько ярким, что Том невольно закрыл глаза руками.

– Опустить руки! Стоять ровно! – пролаял железный голос из невидимого динамика.

Вздрогнув, словно от удара током, Том подчинился и стоял, не шевелясь, около минуты, чувствуя на себе чьи-то внимательные взгляды. За это время прожектора вернулись к своему обычному рысканию по лужам, а один соскользнул с фигур гостей и застыл белым ослепительным кругом на земле в метре от них. Провожатый Тома протянул тому сумку с аппаратурой и подтолкнул в спину:

– Идите.

Том ничего не видел, кроме белого пятна света перед собой, и инстинктивно пошел на него. Луч двинулся вперед, указывая дорогу. Через некоторое время он остановился, и вновь коротко взвыла сирена.

«Дрессируют, как собаку, – со злостью подумал Том. – Они что тут – все передвигаются под этот вой?»

Он услышал, как к нему подбежали с двух сторон, хотел посмотреть, но тотчас ослеп под ослепительным светом, который ударил в лицо. Лейтенанта схватили за локти, сильная рука низко наклонила его шею и быстро повлекла за собой. Он не сопротивлялся и не боялся упасть, хотя совершенно не видел перед собой дороги – Тома сильно и ловко поддерживали с двух сторон.

Он слышал, как открылись с легким скрипом ворота, потом двери, чувствовал, как грубо толкнули его в них, сорвали накидку, бросили на стену, распластали по ней, стали обыскивать. Он не видел людей, которые проворно и тренированно не только осмотрели все карманы, но и за какие-то считанные минуты раздели его догола. Когда обыск окончился, Том хотел повернуться.

– Стоять!

Чувствительный удар вдавил его обратно в стену.

– Полегче, вы!..

– Молчать!

Тому совершенно не нравилось такое обращение. Он был готов взорваться от негодования, и горел от стыда за собственную беспомощность. При надобности он мог бы за себя постоять: он был неплохим боксером, что позволяло не раз наказывать тех, кто не понимал нормального человеческого языка. Но в этот раз его мастерство оказалось бы бесполезным.

Отдававший команды стал задавать вопросы через равные и короткие промежутки времени, оставляя для ответа не более пяти секунд. Том, скрипя зубами, отвечал.

– С кем на базе имеете близкие отношения? – был последний вопрос.

– С тобой, ублюдок, – не выдержал, чтобы не огрызнуться, Том, и напрягся, ожидая удара, но ничего такого не случилось.

– Через минуту, – сказал человек за спиной, – соберете вещи, пройдете до конца коридора, потом последуете по маршруту «два – четырнадцать – сорок шесть – сто девять». Запомнили?

– Да.

– Повторите.

Том повторил, совершенно не понимая, что должны обозначать эти цифры.

– Можете идти, лейтенант Редерсон, – закончил человек.

– Закройся, – взбесился Том, разворачиваясь с намерением начать драку, но за спиной уже никого не было. В трех направлениях разбегались длинные коридоры. Редкие лампы слабым светом таяли в их глубине. В сумрачных и гулких пространствах дремала тишина. В ушах Тома звучало только собственное имя, произнесенное человеком с нескрываемым презрением: «Можете идти, лейтенант Редерсон».

– Ублюдок! – зачем-то прокричал он коридорам и стал одеваться.

Потом ему предстояло решить, в какой же из трех коридоров пойти… Размышляя, он выбрал тот, вдоль которого по полу тянулась белая полоса. Это был средний коридор. Чтобы избавиться от клокочущей в груди злобы, Том побежал. Двигаться было легко, и он скоро сообразил, что туннель уходит под землю под небольшим углом и достаточно широк, чтобы в нем могли разминуться два больших автомобиля.