– Зачем же тогда оружие, если его не использовать?

– Почему же – не использовать? – удивлением на удивление ответил профессор. – Как раз использовать! Но только так, как мы сделаем с вами Завтра. Только варвары, молодой человек, живут правилом: если нацелил оружие – стреляй…

– Если меч достал из ножен – руби, – добавил интерпретацию Том. – Но мне кажется, что эти утверждения имеют двойную философию. Прямая, та, что на поверхности – для дикаря, постоянно жаждущего схватки. Так сказать, война ради войны. Вторая же мне больше симпатична.

– И какая же? – заинтересовался Фридбах.

За их разговором с интересом следили и остальные.

– Прежде всего следует искать отличные от военного пути разрешения конфликтов. Мирные решения. Использовать оружие – это последнее дело.

– Ха! Вот, значит, как… Простите, где вы получали образование?

– В Оксфорде, профессор.

Фридбах с пониманием кивнул:

– Хорошее образование. Вы журналист?

– Только по образованию. По специальности – кинооператор.

– Да, конечно. Кстати, ваши фильмы о войне мне больше нравятся. Вам, и только вам удается показать человека в экстремальных условиях, его стремление выжить – настоящую жизнь! Ваш талант никак не вяжется с вашей философией. Оксфорд давно славен своим неуемным пацифизмом, который в скором будущем доставит Америке куда больше неприятностей, чем все внешние враги. На мой взгляд, мистер Редерсон, та философия истинна, которая не только имеет право быть, но и есть, и применима. Человека ничто не переменит. Он не хозяин сам себе. Им управляют особые космические силы, в сравнении с которыми атом – забава для младенца. Когда он выйдет из-под этой опеки – неизвестно. Возможно, вообще никогда.

– Вы говорите о религии?

Профессор рассмеялся:

– Ну что вы!.. Она вообще не в счет. Это пустые бредни. Вековая глупость – если хотите. Да, именно так! Я говорил об абсолютной власти – власти Вселенной. Об этом стали говорить еще в Древнем мире. И не только говорить, но и наблюдать, и делать выводы. Земля, Солнечная система, наша Галактика – все это увязано строгими физическими и математическими законами. Вспышка, взрыв Сверхновой, может изменить целую галактику или вообще ее уничтожить! Как, например, луна вызывает приливы и отливы океанов и морей. Но это упрощенная модель вселенских явлений. С этим невозможно спорить! Человек так же неотделим от этого мира, и все его реакции – это все то же проявление космических сил…

– Если все так беспросветно, зачем же тогда оружие? Не проще ли просто дождаться в мире, без лишних крови и страданий, какого-нибудь крайне нерядового вселенского светопреставления и рухнуть всем вместе в тартарары, но со счастливой улыбкой от того, что прожили отведенное время не так и плохо…

– Примитивно, мистер Редерсон! Очень примитивно! – Норман Фридбах казался очень взволнованным. На его дряблых щеках заиграл румянец. – Я огорчен. Огорчен тем, что вы неисправимый идеалист.

– Только потому, доктор, что видел войну не по фильмам, а своими глазами.

– Как же вы не понимаете, что это «нерядовое событие» не будет действовать на человека непосредственно, чтобы не удовлетворить бредни истеричных говорунов о новом Армагеддоне? Это было, есть и будет косвенное воздействие: бах где-то звездочка, например, за четыреста парсеков отсюда, а у половины населения на Земле в голове война. Эта половина обязательно найдет повод, чтобы вспороть кому-нибудь живот. Любой повод. Достаточно вспомнить историю: нет ни единого серьезного повода для начала войн, но войны все-таки шли, и в них миллионами гибли люди. Все эти поводы и причины – глупость, пустота и надуманность. И остается только главное – выжить! Мое оружие позволит не воевать, пусть только нам, американцам, пока, например, русские не создадут такое же: зачем лезть на нас, когда за десять секунд можно лишиться лучшей своей армии? И это только из-за какой-то одной бомбы!.. Перед тем, как гнать на нас своих солдат, Сталин тысячу раз подумает в своем Кремле о будущих последствиях. Это оружие сдерживания – атомная бомба, новая форма достижения мира. Мало того… Это основной фундамент мирного сосуществования человека в будущем. Это оружие будет воевать, находясь на складе, а не на передовой, в жерле пушки или под крылом самолета.

Слушая профессора, Том подумал о том, что перед ним стоит не великий ученый, а сбежавший из клиники для душевнобольных пациент. С такой уверенностью говорить о своем оружии, наделять его таким фантастическим могуществом! Еще совсем недавно он вспоминал таких же горе-конструкторов и их снаряды-малютки. Это бравада и разошедшееся самолюбие гения. «У парня взбесилась лошадь, – со вздохом сожаления подумал Том, – а он и поводья бросил. И спорить нельзя, опасно – копытами затопчет». Он не любил людей, которые готовы откопать спор везде и по любому поводу. «А все начиналось с обыкновенного знакомства, – еще раз вздохнул Том и мысленно пошутил: – А эта вонь… Не спесь ли доктора протухла?» Он разочаровался в профессоре и чувствовал себя из-за этого неловко, и еще оттого, что разочарование пришло так скоро. Скорее всего, Фридбах переживал в этот момент те же самые чувства, и это стало понятным по тому, как он после последнего слова резко развернулся и ушел, нервно размахивая тонкими, сухонькими руками. Оглушительный хлопок дверью заставил всех вздрогнуть. За доктором вышли еще шесть человек – Том не угадал количества охранников.

– Эффектный конец, правда? – разочарованно спросил Том у остальных, кто остался с ним в зале. Три человека в белых халатах молча сверлили гостя взглядами. – Большая просьба, джентльмены, больше не обвинять меня в пацифизме! Это слово я теперь ненавижу больше всего в жизни…

Ему ответили дружным смехом. Они подошли к нему и стали по очереди протягивать для знакомства руки.

– Рик Телингтон, – представился первый. – Биолог. К вашим услугам, мистер Редерсон. Что нового снимали – снова фронт?

– Да, русских в Прибалтике.

– Серьезная картина?

– Уже в прокате. Много войны в каждом кадре.

– Это нам и нужно. Возможно, Фридбах бы на самом деле поменял свои взгляды на мир и войну, если бы действительно смотрел ваши фильмы… Мне не очень хочется вас разочаровывать, но хвалил он вас только из вежливости. Пожалуйста, не обижайтесь, но я говорю правду.

– Что вы?! Как раз напротив! Теперь мне многое становится понятным.

– Доктор только-только привык к радио. Он закоренелый консерватор и признает прогресс только в своих изобретениях. К кинематографу же он относится хуже, чем к Гитлеру. О войне знает только из газет, ну, и радио, конечно, но сами знаете, какие краски напускают журналисты и репортеры – не разберешь, где правда, а где вымысел…

– Тед Макгредер. Можно просто Макки…

– Это он для того, чтобы от своих обезьян не отличаться! Ха-ха!..

– Не обращайте на них внимания, мистер Редерсон…

– Зовите меня Томом.

– Хорошо. Не обращайте внимания на этих хохотунчиков, Том. Это не люди, а полные дураки и абсолютные болваны, над которыми смеются даже мои шимпанзе. Но с ними не так и плохо – поверьте мне, человеку, который проторчал с этими полоумными полгода в Вонючем городе…

– Простите, как вы сказали: «Вонючий город»? Это название новое? Мне же известно другое…

– Все верно – Восточный, но мы не могли не отметить его столь броскую достопримечательность, как зловоние.

– Это действительно ужасно! Я едва сразу же не умер на трапе самолета.

– Могло случиться и такое. И все это из-за этого Макки…

– Это правда из-за вас?!

Макгредер густо покраснел и метнул полный гнева взгляд в сторону своих товарищей.

– Да. То есть – нет!.. Не именно из-за меня. Это из-за животных. В городе живет около полусотни обезьян, шимпанзе, и примерно столько же свиней. Уборка отходов их жизнедеятельности не предусмотрена проектом. Вот и запах. Кроме этого, очень большая смертность: дохнут от жары и болезней. Командование по этому поводу не больно переживает.