На графине и леди Хестер были ослепительные бриллианты и рубины (взятые по такому случаю утром в банке), страусовые перья венчали шляпы для большего эффекта.

Чарльз, Фредди и Джон, аристократически красивые в белых фраках и галстуках-бабочках, ждали появления первых гостей у входа в бальный зал.

Леди Хестер превзошла себя в украшении зала, создав симфонию из шелка и цветов. Играл лучший оркестр, какой только можно было заказать в округе.

«Это стоило целого состояния», — размышлял граф. Но леди Хестер каким-то образом убедила себя, что теперь все хорошо, а у Чарльза язык не повернулся развеять эту иллюзию.

Леди, одетые в лучшие платья и драгоценности, вплывали в бальный зал, точно сказочные корабли. Но ни одна не превосходила красотой леди Клиону, на которой был наряд из белой парчи, расходившийся складками по огромному кринолину.

Все знали, что она самая богатая из присутствующих женщин, но ею было принято мудрое решение не надевать драгоценностей. Только цветы украшали ее волосы. Шею и плечи ничто не закрывало.

Ей не нужны были дорогие украшения. Она была само совершенство.

Единственной экстравагантной деталью ее туалета был огромный белый веер, сделанный из легких перьев и сверкающий блестками.

Клиона грациозно присела в реверансе перед Чарльзом, хозяином бала, но взять ее за руку для первого танца вышел Джон. Среди гостей пронесся шепот, что объявление о помолвке лишь вопрос времени.

Чарльз перетерпел первый танец с дочерью местного мэра. Как только музыка стихла, он отправился на поиски Клионы.

— Мне все равно, чье имя записано в вашей бальной книжке, — сказал он. — Следующий танец вы танцуете со мной. В конце концов, я тут хозяин.

— Конечно, — тут же ответила Клиона. — Я оставила следующий танец за вами как раз по этой причине.

— Неужели? — сказал он более резким тоном, чем ему хотелось. — А что, если бы я вас не пригласил?

Она улыбнулась.

— Вы и не пригласили. Вы потребовали.

— Вы потанцуете со мной, Клиона?

— С радостью.

Легкой волной она перетекла в его объятия. Нежный аромат поднимался от ее теплого тела, затуманивая чувства графа и кружа ему голову. Прелестное лицо девушки было обращено к нему, на губах играла легкая улыбка. Чарльз старался не смотреть на эти губы, борясь с желанием их поцеловать.

— О чем вы думаете? — спросила она.

Слова сорвались с уст против воли графа:

— Я думаю, что сейчас мы танцуем в последний раз.

— Почему?

— Потому что я ни за что не стану танцевать с вами, когда вы станете миссис Джон Бекстер.

— А что, если я никогда ею не стану?

— Прекратите, — с яростью сказал он. — В какую бы игру вы ни играли, прекратите.

— Я не играю, Чарльз. Для меня все чрезвычайно серьезно.

— Серьезно? — язвительно переспросил граф. — И вы думаете, что я стану серьезно воспринимать женщину, которая… которая…

Он не мог думать. Слова блуждали в голове, все смешалось в хаос. Он слышал только свои чувства, а они говорили, чтобы он закружил Клиону в танце прочь из зала, через французские двери на широкую террасу, чтобы уносил ее дальше и дальше, пока дом не останется далеко-далеко позади.

Там, в полутьме, он сможет отбросить всю свою выдержку и прижать к себе возлюбленную для поцелуя, по которому томится все ночи и дни.

Чарльз поцеловал Клиону, позабыв о джентльменской сдержанности, неистово, властно, как будто они были в этот момент единственными в мире мужчиной и женщиной.

И в этот миг Клиона узнала, какое она поистине испорченное существо, ибо почувствовала, как томилась по поцелую Чарльза. Но теперь, получив его, обнаружила, что восторгу быстро пришло на смену негодование.

Этот человек вознес ее к вершинам радости, но потом оттолкнул и этим оскорбил ее. Он командовал ею, навязывал свои решения, а теперь почувствовал себя вправе поцеловать ее силой. Кем он себя возомнил?!

— Как вы смеете?! — зашипела она, силясь освободиться. — Я не позволю воспринимать себя собственностью мужчины, который действует, точно собака на сене. Вы не хотите меня сами и другому отдавать не желаете. Но это мое решение, а теперь пустите! Что вы себе позволяете?

— Учу вас уму-разуму, — прорычал он, снова притягивая Клиону к себе. — Он целует вас так? Если да, то вперед, выходите за него замуж, но так ли это?

Наступило долгое молчание: Клиона почувствовала, что силы покидают ее. Если бы руки Чарльза не сжимали ее так крепко, она бы упала. Ее сердце бешено колотилось, в грудь отдавали мощные удары сердца Чарльза. Клионе хотелось стоять так вечно, улетая в мечты, где они всегда будут вместе.

Он вот-вот произнесет слова, которые ей так хотелось услышать.

Но чары разрушил не голос Чарльза, говорящий о любви, а что-то другое. Что-то, от чего у Клионы кровь застыла в жилах.

Тихое, вежливое покашливание.

Оба, вздрогнув, повернулись и увидели, что перед ними стоит Джон.

Он улыбался.

— Послушай, старина, — дружелюбно сказал он, — тебе не кажется, что это чересчур? Навязывать леди свое внимание! Я еще на полпути к террасе слышал, как она требовала ее отпустить.

Чарльз дрожал от овладевшей им страсти и от усилия взять себя в руки. Каким-то образом ему удалось вернуть ясность мысли.

Навязывать леди свое внимание! Да, так и есть. Только таким способом можно уберечь ее репутацию. Лицо графа стало жестким, и таким увидела его Клиона, когда подняла взгляд.

Джон прогулочным шагом прошел вперед и взял Клиону за руку, тогда как Чарльз отступил на шаг.

— Кажется, я подоспел как раз вовремя, дорогая, — мягко произнес он. — Нет нужды поднимать шум. Чарльз не имел в виду ничего серьезного. Волокита, каких свет не видывал.

Джон вел Клиону обратно к террасе и о чем-то говорил, а она шла как в тумане.

Теперь все кончено. Ее ничто не спасет. Она неверно разыграла свои карты…

Впрочем, какое это теперь имеет значение? Она не нужна Чарльзу, чтобы он за нее боролся.

Но, уходя из сада, девушка отчаянно молилась, как делала и раньше, когда надежда казалась потерянной.

— Пожалуйста, пожалуйста, — шептала она про себя, — пусть что-то случится. Не знаю что. Я не могу больше думать, я слишком растеряна. Ну, брось мне спасательный круг… пожалуйста…

К этому времени гости уже начали выходить на террасу, с любопытством глядя на молодых людей.

— Вот вы где, — удивленно произнесла графиня. — Мы не знали, где вас троих искать.

Чарльз не помнил, что ответил. У него голова шла кругом. Наверное, сказал что-то бессмысленное о бале, напитках, следующем танце, о чем угодно.

— Вам следует вернуться к гостям, — сказала графиня. — Пришло время… Боже правый, что это за шум?

Шум возни доносился с лужайки, которая начиналась прямо за террасой. До слуха доносились крики, чей-то голос звучал громче остальных — решительный рев человека, который не потерпит отказа.

— Не смейте меня останавливать! Прочь с дороги!

— Сэр, вы не можете…

— Прочь с дороги!

В темноте едва можно было различить фигуры людей, бегущих по лужайке к ступеням, которые вели на террасу. Первым у цели оказался мужчина лет шестидесяти. Он казался диким. Его седые волосы растрепались и дыбом стояли на голове. Его одежда была дикой, его лицо было диким. Но прежде всего дикими были его глаза.

Темные безумные глаза, горящие гневом и ненавистью.

— Меня зовут Джейкоб Омерод, — хрипло сказал он. — И я пришел, чтобы предать вора правосудию. Вот он! — проревел мистер Омерод, протягивая дрожащий палец. — Мошенник, лжец, вор. Он украл мой дом!

Слуги, спотыкаясь, взбежали по ступенькам вслед за незваным гостем и схватили бы его, но Чарльз подал им знак отступить. Все взгляды устремились на сумасшедшего, который дрожал от ярости, а потом на человека, на которого тот указывал.

Джон.

На лице Джона не дрогнул ни один мускул, но в глазах было почти столько же злости, сколько во взгляде его обвинителя. Невеселая улыбка играла на его губах. Он и раньше сталкивался со своими жертвами, но не любил, когда это происходило на людях.