– Извините?
– Вспомните Свифта.
Блох больших кусают блошки,
Блошек тех – малютки-крошки.
Нет конца тем паразитам.
Как говорят, ad infinitum.
Мои блохи уже сползаются. Если в ближайшие дни мне не удастся провернуть парочку ловких трюков, все, включая этот остров, пойдет ко дну. Будь оно проклято. Одно дело спасаться от полиции из-за сфабрикованного обвинения в убийстве и совсем другое – обанкротиться. Господи… Выпьем еще?
– Нет, – твердо ответила она. – Не будем.
Он козырнул ей одним пальцем.
– Мне нужно, чтобы все это стеклянное недоразумение выглядело сегодня по крайней мере убедительно. Будут весьма влиятельные люди. Скажите правду, Эмили. Что они обо мне подумают?
Она пожала плечами:
– Зависит от того, кто они.
– Некоторые – люди со вкусом. У других есть деньги. У третьих – власть. Если бы они знали состояние моего банковского счета, то никогда здесь не появились бы. Вы ведь меня не выдадите?
– Не скажу даже другу-полицейскому.
Мэсситер улыбнулся:
– Можете рассказать. Он уже знает. Ноя рад, что вы оба умеете держать язык за зубами. Я вот не умею, а потому постоянно завишу от сдержанности других. – Он помолчал, продолжая смотреть на нее. – Я вот думаю…
– О чем же?
– О вас. А если передать весь проект вам? Не исключено, что в конце даже что-то получите. Ну что бы вы ответили, сделай я такое предложение?
Эмили рассмеялась. Отпила вина.
– Ничего. Я бы запаниковала.
– Не верю. – Мэсситер вдруг посерьезнел. – И не поверю. Так что вы скажете?
Она думала об этом с самого начала, и Мэсситер, будучи человеком в высшей степени проницательным, несомненно, прочел ее мысли. Здание осталось в некотором смысле незавершенным и долгое время ждало прихода человека с воображением, который нанес бы последние штрихи. Ответ был очевиден, и Эмили удивлялась, что Мэсситер не видит его сам. Она оглянулась на просто и со вкусом обставленную комнату.
– Сделайте то, что вы сделали здесь. Живите с тем, что у вас есть. Пусть дом станет обитаемым. Живым. Настоящим.
Англичанин фыркнул.
– Он же не закончен! Некоторые внутренние стены не доведены до середины. Есть совершенно бессмысленные места.
– Вряд ли они бессмысленнее тех бархатных гардин внизу и мазни под Тициана. Незавершенный шедевр всегда лучше законченного уродства. Пожалуйста…
Мэсситер задумчиво погладил подбородок.
– Как у вас с итальянским?
– Лучше, чем у вас. Я прожила здесь большую часть жизни.
– Я тоже! – возразил он. – Ну, пусть не большую, но и немалую.
– Вы занимались тем, что говорили, а я слушала.
А Мэсситер, однако, не дурак, рассуждала Эмили. Возможно, он рассчитывал таким образом отбиться от кредиторов. Возможно – и на это указывал хорошо знакомый ей блеск в его глазах, – дело совсем в другом.
– Теперь, милая, придется и вам говорить. Вы будете указывать этим лодырям, что и как делать. Вы будете командовать этой шайкой воров, называющих себя строителями. Будете хватать это жулье за руку, когда они попытаются меня надуть. Подумайте, готовы ли вы к такой работе?
Эмили допила вино и решительно отставила бокал. Внизу продолжали ругаться рабочие, занимавшиеся, как она подозревала, совсем не тем, чем следовало бы.
– Я пока что не просила у вас работы.
Мэсситер пропустил ее возражение мимо ушей.
– И еще надо изобрести какой-то предлог, чтобы избавиться от того идиота-архитектора. Выгнать мерзавца просто так я не могу – у него хорошие связи.
– Те ужасные столики внизу… Вы заказывали для них настоящий мрамор или имитацию?
Мэсситер нахмурился:
– Я вообще ничего не заказывал. Столы – его идея. И никакой имитации у меня нет – только настоящее.
– Так вот, они не мраморные. Дерево, оклеенное фанерой под мрамор. Хотите убедиться, посмотрите внимательнее на края. Сомневаюсь, что это единственная проблема…
– Достаточно, – оборвал ее англичанин и, скрипнув зубами, решительно поднялся. – Пойдемте со мной.
Сбежав вниз по лестнице, он остановился и громко крикнул:
– Андреа! Андреа!
Долго искать архитектора не пришлось – он лежал на обитом сиреневым бархатом диванчике рядом с огромной засохшей пальмой, покуривая сигарету и лениво наблюдая за парой вспотевших рабочих, которые пытались уложить «мраморную» столешницу.
– Мэсситер! Ну что вы так шумите?! Мне ведь надо сосредоточиться. Пожалуйста, потише!
Это было тощее существо лет двадцати с небольшим в черном костюме и белой рубашке с расстегнутым воротничком. Над верхней губой пробивались нелепые жиденькие усики.
– У нас проблемы, – сказал англичанин, поднимая с пола тяжелый молоток.
Архитектор всплеснул руками.
– Какие еще проблемы? Вы что, спятили?
Вместо ответа Мэсситер размахнулся и обрушил молоток на сияющую черную поверхность. Возившиеся с ней рабочие отскочили, брызжа слюной и проклятиями. «Мрамор» раскололся пополам, обнажив неровные края дешевой фанеры.
– Спятил? – прогремел Мэсситер. – Да, черт возьми, спятил!
Андреа вскочил с диванчика и, подбежав к одному из рабочих, обрушил на него град подзатыльников, сопровождая их цветистыми ругательствами.
– Игры кончились! – взревел англичанин. – Все! Сыт по горло! Проваливай и передай дядюшке, чтобы засунул свой чертов счет себе в задницу!
– Да пошел ты! – завопил Андреа. – Кто ты такой? Думаешь, тебе все позволено?
Мэсситер перебросил молоток из одной руки в другую и, занеся инструмент над головой, шагнул к архитектору. Такой поворот дела пришелся молодому человеку не по вкусу, и он суетливо метнулся к двери. Рабочие потянулись за ним.
– А вы, черт возьми, куда собрались? – заорал на них Мэсситер.
Строители замерли, с беспокойством и даже страхом поглядывая на разбушевавшегося англичанина.
– Эмили! Объясните им, что нам нужно.
Ситуация складывалась нелепая и в высшей степени забавная. Рабочие смотрели на нее молча, исподлобья, с вызовом. Итальянские мужчины не привыкли, чтобы ими командовала женщина. Тем более какая-то иностранка.
Она обратилась к ним на том языке, который они понимали. Коротко и четко:
– Решайте сами. Либо выметаетесь из дома, и тогда плакали ваши денежки. Либо остаетесь и тогда убираете весь этот хлам и приносите краску. Белую краску. Хорошую белую краску. Матовую. И побольше кистей. Еще мне нужна ткань для гардин. Тоже белая. Это же остров архангелов. А ангелы любят белое.
Они переглянулись и ничего не сказали.
Мэсситер негромко рассмеялся и, наклонившись, прошептал ей на ухо:
– Если венецианец молчит, значит, он побежден. – Теплое дыхание принесло знакомый аромат вина. – Отлично сработано, милая.
Глава 5
Коста раздумывал над риторическим вопросом Перони: почему им всегда достается что похуже? Да потому что он ослушался Лео Фальконе. Решение расспросить Пьеро Скакки об исчезнувших Дэниэле Форстере и Лауре Конти было актом прямого неповиновения. Занятый одним расследованием, инспектор не желал отвлекаться на то, что, по его мнению, не имело к делу непосредственного отношения. Оба – и Коста, и Перони – знали, что нарушение субординации не пройдет для них без последствий. Ждать пришлось недолго. Едва высадившись на Изола дельи Арканджели, они обнаружили, что Фальконе не только прибыл раньше, но и прибрал к рукам лучшее, что там было: Рафаэлу и особняк.
И тем не менее Коста не сожалел о содеянном. Побывать на Сант-Эразмо и не попытаться выведать у Скакки секрет пропавшей парочки было бы непростительным упущением. Предъявленные Пьеро почтовые открытки порождали новые вопросы. Никто не подписывается печатными буквами. И уж определенно не студент Оксфорда. Скакки упомянул, что время от времени перевозит людей, не желающих платить владельцам водных такси. Отправить открытки мог кто угодно. Например, стюард «Алиталии», которого фермер подбросил до аэропорта. Ник чему не обязывающая любезность – опустить в ящик подписанную особым образом карточку. И никаких подозрений – обычный сувенир из далекой страны. Но зачем?
