СЕС. Не говори так. Никогда не говори!

Я. Но так и есть. Я рад, что у тебя есть Бриан и Алан.

СЕС. И ты.

Я. Нет, на меня у тебя нет ни времени, ни места.

СЕС. Николай, ты же не собираешься пойти на какую-нибудь глупость?

Я. Это не глупость.

СЕС. Ты ведь еще ничего не сделал?

Я. Сделал.

СЕС. Что именно?

Я. Ты не сможешь быть счастливой, пока я здесь.

СЕС. ЧТО ТЫ НАТВОРИЛ?

Я. Прощай, Сес.

Я кладу трубку с твердым намерением умереть. Спустя пять минут я все еще неподвижно сижу с широко раскрытыми глазами. Панодил – это дерьмо, а не лекарство. Я чувствую, что не могу встать, хотя мне уже становится скучно. По телевизору идет сериал «Беверли-Хиллз», я чувствую, как меня медленно окутывает сонливость. Может, это и есть смерть? Я пытаюсь сосредоточиться на этом состоянии, но мои усилия прерываются истерическим стуком в дверь. Конечно, это Сес. Вообще-то не предполагалось, что она объявится до того момента, когда уже станет слишком поздно, и тем не менее она явилась. Она оказалась проворной. Черт возьми, как же она кричит! Я пытаюсь отрешиться от внешнего шума, но невозможно сосредоточиться на собственной смерти, когда Сес так яростно стучит в дверь. Вот выходит сосед. Сес умоляет его сделать хоть что-нибудь. Мой сосед – отличный парень. Мы всегда с ним здороваемся. Он пробует выломать дверь, но после того, как Бриан изуродовал мою прежнюю дверь до неузнаваемости, я поставил новую, прочную дверь, так что усилия соседа оказываются напрасными. Только поранил себя. Он ругается от боли, а Сес орет. Он не может вот так просто взять и сдаться!

– Это крепкая дверь, мне больно.

Мой сосед хоть и приятный, но в то же время большой неженка.

Как-то некрасиво умереть за просмотром «Беверли-Хиллз», и я встаю, чтобы выключить телевизор; тут-то и начинается действие таблеток. Я валюсь на пол, корчась от ужасных судорог.

– Что это?

– Где?

– Я слышала какой-то звук.

– Из квартиры? Это хорошо – значит, он не умер.

– Я хочу попасть к моему младшему брату! – воет моя замечательная сестренка.

Я лежу посреди комнаты не в состоянии нормально дышать, не могу сдержаться и не наделать в штаны. Все выходит намного более неэстетично, чем планировалось. На лестницу выходит еще несколько человек. В мою дверь вновь колотят и стучат, но с гораздо большей силой. Мои веки ползут вниз, а я пытаюсь из последних сил не дать им сомкнуться, как вдруг дверь подчиняется напору. Прежде чем я теряю сознание, передо мной мелькает испуганное лицо Сес. Какая все-таки замечательная смерть!

Но нет, я не умер. Напротив, этот случай дал мне надежду: Сес сделала выбор, который продемонстрировал, насколько я важен для нее, ведь, пока она спасала мне жизнь, мой крошечный племянник лежал дома в полном одиночестве. Сес забыла о нем, я стал в тот момент центром ее мира. Он кричал в течение четырех часов, пока в незапертую квартиру, к покинутому всеми, душераздирающе вопящему младенцу, не пришел папочка. Он взял сыночка на руки, прижал к груди и укачивал, пока сам не заснул вместе с ним.

Придя домой, Сес увидела раскаленного от гнева возлюбленного. Он только что уложил Алана спать, поэтому не стал кричать на Сес, но и без криков был достаточно разгневан. Сес пыталась объяснить ситуацию, но Бриан не хотел ничего слушать. Как можно оставить шестимесячного ребенка одного?! Сес опустилась в кресло и не обращала внимания на недовольство Бриана. Она даже не пыталась оправдываться. Это разозлило Бриана еще больше. Почему она не просит прощения? Почему она не обещает, что подобного больше не повторится? Она не могла ничего пообещать. Сес искренне жалела о том, что поступила так со своим маленьким сыном, но ведь ее «малыш» собирался покончить с собой.

В отношениях Сес и Бриана возникли большие сложности. Одно неосторожное слово в мой адрес, и Сес начинала кричать на Бриана, пока у нее в глазах не появлялись слезы. Тогда она уходила в другую комнату, плакала там и ждала, что Бриан попросит прощения, но Бриан упорно не хотел просить прощения, потому что считал меня маленьким засранцем. Ни один из них не хотел пойти на уступки.

Их квартира была для меня закрыта. Бриан не желал видеть меня, и мы с Сес встречались в ресторанах, в музее или ходили в кино. Постепенно Сес стала связывать свои проблемы и терзания с домом, и я неожиданно стал для нее отдушиной. Это был замечательный период, мы сблизились почти так же, как в первые годы после смерти родителей. Мой узел все еще был при мне, но он больше не пронзал и не раздирал меня изнутри. Он лишь изредка давал о себе знать слабым покалыванием, чтобы я не думал, что я в полной безопасности. Ее забота стала теплой, спокойной, с оттенком грусти, она придавала мне силы и энергию. Ей очень хотелось бы, чтобы моя жизнь стала нормальной, чтобы у меня появились девушка и друзья, но мне для ощущения радости вполне хватало Сес.

Как-то мы сидели в японском ресторанчике на Страндвайен, и она осторожно рассказала мне о том, что начала делиться своими переживаниями с Иисусом.

– Ты разговариваешь с Иисусом?

– Да, я каждый вечер молюсь.

– Зачем тебе это?

Я пытаюсь уцепить палочками нигири, но у меня плохо получается управляться с ними, и в конце концов я беру суши рукой и макаю в соевый соус. Сес жует очень медленно, так что отвечает не сразу. Она явно смущена. Прожевав, она говорит:

– Мама тоже так делала.

– Мама из Ютландии. А ты никогда не верила в Бога.

– Нет, и сейчас не верю. Мне просто нравится то, что говорит Иисус.

– Например?

Сес берет в рот кусок рыбы и медленно пережевывает его. Я терпеливо жду. Она думает.

– О любви, утешении и прощении. И Он всегда слушает меня.

– Ты можешь поговорить обо всем со мной.

Сес мотает головой:

– Нет, малыш, не могу. Я не могу говорить с тобой о тебе, а ты занимаешь все мои мысли. Ты знаешь, как Бриан к тебе относится. И с кем же мне разговаривать?

Я не понял. Сес не относится к тому типу людей, которым вера жизненно необходима.

– Все равно как-то странно.

– Это для тебя. Ему достаточно просто слушать, так чтобы я хоть кому-то могла все рассказать. Мне больше ничего не нужно.

Но, несомненно, ей было нужно больше.

Впервые после Мириам я влюбился. Я встретил ее в своем любимом месте – в баре «Санкт-Педер». Я часто ходил туда один выпить пива – садился где-нибудь и сидел до самого закрытия, а потом шел домой, чувствуя себя таким же, как все. Она сидела за столиком с темноволосой девушкой, похожей на мальчика, и тощим парнем. Они говорили обо мне, но не с осуждением, а скорее с любопытством. Вдруг тощий парень оказался передо мной:

– Привет, я Якоб. Я из компании вон той красивой блондинки, которой ты показался очень симпатичным. Не хочешь пересесть к нам?

Я удивился, и мне удалось только пробормотать:

– Почему бы и нет, с удовольствием.

Я уселся рядом с блондинкой, которую звали Силье. Она смущенно улыбнулась мне. Напротив нас сидело двое ее друзей. Якоб спросил довольно равнодушно, чем я занимаюсь.

– Ничем. Я ничем не занимаюсь.

– Ты безработный?

– Нет.

– Учишься?

– Нет, ничего не делаю.

– А на что же ты живешь? – парень удивился.

– Я богатый.

Тут в разговор вступила темноволосая девушка, ее звали Камилла.

– А откуда у тебя твое богатство? Сам заработал?

– Нет, родители.

– Ты живешь на родительские деньги? Разве это не стыдно? Мне даже на билет домой они не дают денег.

Я безразлично пожал плечами. Не она же посчитала меня симпатичным, так что мне было все равно, что она про меня думает.

– А они как, рады, что ты бездельничаешь?