— Алекс об этом не знает, — говорит он. — Она думает, что мать выгнала меня из дома просто потому, что не помнила себя от горя.

— Почему ты не рассказал Алекс?

— У нее своих проблем хватает, вы же сами сказали.

— А мне почему рассказал?

— Потому что вы меня об этом попросили. И вообще, чтобы не смотрели на меня так, словно я сейчас начну палить из пистолета.

— Мать поверила? — спрашиваю я. — Когда ты ей все рассказал?

— Нет, конечно.

Сид опять листает каналы. Жираф, отрывки из какого-то мультика, сварщик, судебный пристав показывает судье «о’кей».

— Зачем ты ей рассказал? Зачем ты ей рассказал после смерти отца?

Сид выбирает канал: диктор новостей рассказывает об ужасном землетрясении в Эфиопии, на бегущей строке я читаю: «До вручения „Оскара“ осталось пять дней! До вручения „Оскара“ осталось пять дней!»

— Потому что я ее уважаю, — отвечает Сид. — Отец обращался с ней по-свински. Он всех держал в напряжении.

— Но ты разрушил ее жизнь, — говорю я и думаю о Джули. Она бы точно сломалась, если бы узнала о Джоани.

— Ничего я не разрушил, — говорит Сид. — Пусть знает то, что знаю я. Я ведь все равно люблю отца, потому что не всегда у нас все было плохо, было и что-то хорошее, верно? — Сид в первый раз поднимает на меня глаза. — Или из-за него я теперь должен возненавидеть весь мир?

Я стараюсь смотреть ему в глаза, но, заметив слезы, отвожу взгляд. Я не должен смотреть на него, когда он плачет. Никто не должен. Я смотрю на диктора.

— Ты ничего никому не должен, — отвечаю я. — Можешь скучать по нему. Можешь любить.

Краем глаза я вижу, что Сид смотрит в потолок. Я встаю.

— Спасибо. — говорю я. — Спасибо за то, что рассказал.

— Ладно, чего там. — кашлянув, отвечает он.

Я прошу его не включать свет, потому что термиты, и желаю ему спокойной ночи. Я направляюсь к двери. У меня тяжело на душе, и хочется что-то сказать, чтобы ему стало легче. Не плачь. Я с тобой.

В дверях я оборачиваюсь:

— Тебе тут не холодно? У нас полно одеял. Если нужно, бери.

— Не надо, все нормально, — отвечает Сид. — Мне тепло.

— По телевизору, наверное, много интересного показывают? — спрашиваю я. — Познавательного и поучительного? — (Сид закатывает глаза и еле сдерживает улыбку.) — Ну смотри дальше.

— Как вам мультболезни? В рекламных роликах теперь герпес или грибок на ногах. Теперь они мультпер-сонажи. Орут, бегают, дерутся. Бред. Видели?

— Видел, — говорю я.

Сид смотрит мне в глаза:

— Не понимаю, почему нельзя просто взять и сказать, какими лекарствами лечится эта болезнь. Отвратительные мультяшки. Просто скажите, что чем лечить.

Сид снова отворачивается к экрану, и я ухожу, оставив его одного в темной комнате.

Доктор Джонстон входит в палату, а следом за ним еще один врач, который при виде девочек улыбается, и мне от его улыбки становится жутко. Вчера, уходя из больницы, я попросил доктора Джонстона помочь. Как объяснить младшей дочери, что надеяться не на что?

— Хочешь сказать, она до сих пор не понимает? — спросил он.

— Понимает, — быстро ответил я и вспомнил, как Скотти целовала мать и как мне показалось, что она пытается вдохнуть в нее жизнь. — Но она все равно думает, что шанс есть. Даже когда я все объяснил. Понимаешь, у Джоани дернулась рука. И теперь я не знаю, что делать.

Доктор сидел за письменным столом, стараясь на меня не смотреть, словно я что-то сделал не так. Он явно на меня сердился. Я даже, смирив гордыню, рассказал ему о морских ежах и о португальских корабликах, но, конечно, не о порнофильмах Рины и не о спектакле в ванной. Он сказал, что поговорит с моими девочками и, кроме того, пригласит на консультацию одного хорошего детского психолога.

У психолога тяжелые веки, уголки губ слегка улыбаются. У него такой вид, словно он нюхнул дури. У него загорелое веснушчатое лицо и мягкие черты лица, так что прицепиться особенно не к чему.

Сид сидит у окна и листает журнал. На обложке — девица в коротком красном платье лежит изогнувшись на капоте «мустанга».

— Познакомьтесь, это доктор Джерард, — говорит доктор Джонстон.

— Всем привет! — говорит доктор Джерард, цепким взглядом окинув каждого из нас. — Ты, наверное, Скотти.

Говорит он едва слышно. Он протягивает Скотти руку, та протягивает ему свою, но доктор не трясет ее руку. Он слегка ее сжимает и накрывает второй рукой. Скотти хочет высвободиться, но доктор ее удерживает.

— А это Алекс, — говорит он, отпускает Скотти и подходит к Алекс.

— Привет. — Алекс горячо трясет его руку.

Мне доктор слегка кланяется. Из кармана у него торчит ручка, к которой привязан маленький резиновый осьминог. Заметив, что я разглядываю игрушку, доктор делает вид, что хочет швырнуть ее в меня, после чего бросает осьминога мне под ноги. Ударившись об пол, осьминожек начинает светиться.

— Вот он у меня какой, — говорит доктор.

Скотти нагибается и поднимает игрушку.

— Моя дурацкая игрушка, — добавляет доктор Джерард.

Скотти оттягивает щупальце осьминожка и отпускает. Щупальце «стреляет» обратно.

— Забавное существо, — говорит доктор. — Столько защитных механизмов! Разумеется, чернильный мешок. Уверен, вы знаете про чернильный мешок. Осьминог выпускает чернильное облако, когда ему нужно скрыться от хищника.

Доктор Джонстон стоит уставившись в пол. Сид бросает на нас взгляд поверх журнала, затем вновь опускает голову.

— Еще осьминоги умеют, скрываясь от хищника, менять свой цвет. Некоторые выделяют яд, другие принимают вид какой-нибудь более опасной твари, скажем угря. Наверное, я ношу его с собой, чтобы не забывать о защитных механизмах людей, — у нас тоже есть наш чернильный мешок, и яд, и способность к мимикрии.

Доктор пожимает плечами с таким видом, словно эта мысль только что пришла ему в голову.

— Сегодня здесь лекция про осьминогов? — интересуется Сид. — А кино покажут?

Я пытаюсь сдержать улыбку; я благодарен Сиду за то, что он с нами. На его лице — выражение скрытой гордости, и я знаю, что оно появилось из-за моей улыбки, из-за моего одобрения.

— Ты прав, — говорит доктор Джерард. — Что-то я разговорился. — Он прижимает руки к груди. — Видите ли, девочки, я пришел сюда познакомиться с вами. Я так много о вас слышал, что просто умираю от желания с вами поговорить, если вы не против.

— Что вы о нас слышали? — спрашивает Скотти.

Доктор подпирает щеку кулаком и продолжает говорить спокойным, обыкновенным голосом:

— Например, что ты любишь океан, музыку и что ты удивительная и талантливая девочка.

Скотти задумывается.

— А еще я слышал, что твоей маме стало хуже, что она умирает.

Девочки смотрят на меня, а я смотрю на доктора Джонстона. Все так, все правда, но мне не по себе от этих слов. Можно ли сформулировать точнее?

— Тебе, конечно, сейчас тяжело, — говорит доктор. — Вот я и пришел познакомиться с тобой и сказать, что, если ты захочешь со мной поговорить, я с большим удовольствием помогу тебе разобраться в настоящем, отбросив наши дурацкие защитные механизмы. Я хотел бы помочь тебе пережить это трудное время, хотел бы помочь тебе жить. Не просто жить дальше, а двигаться вперед.

— О’кей, — говорит доктор Джонстон. — Спасибо, доктор Джерард.

Скотти протягивает ему осьминога. Он вновь пожимает ей руку:

— Спасибо.

В дверях доктор Джерард оборачивается и машет рукой Алекс, которая молча смотрит на него, явно считая чем-то вроде осьминога — существом без скелета и без мозгов:

— Что это было? — спрашивает она, когда за доктором закрывается дверь.

Доктор Джонстон смотрит на нас виновато, но не может признать неудачу. Он не может осуждать коллегу.

— Ну да, доктор Джерард любит поговорить.

— Точно. Познания из жизни головоногих, достойные ученой степени, — говорит Сид. — Ему бы на фестивале в Вудстоке выступать, ей-богу.