Сид широко разводит руками и пожимает плечами;

— Видите? Что я могу поделать?

Я смотрю на Алекс, надеясь, что она заметит мое недовольство.

— Разве тебе не нужно ходить в школу? — спрашиваю я Сида.

— Я хожу, когда мне хочется, — отвечает он.

— Ладно, зовите Скотти. Мы уезжаем.

Скотти сидит на переднем сиденье, Алекс и Сид сзади. Скотти еще ни разу не вела себя так тихо. Я замечаю, что фотоаппарат и альбом для вырезок она оставила дома.

— Вы слышали про И-Ти [32]? — спрашивает Сид. — Помните, кто это?

Я смотрю в зеркало заднего вида, чтобы понять, к кому он обращается. У Сида небритые щеки и синие глаза. Он смотрит в окно и говорит неизвестно кому:

— Что им было нужно? Зачем И-Ти явились на Землю?

— Не слушай его, — говорит мне Алекс. — Сид всегда так себя ведет, когда едет в машине. Насмотрелся сериала «Сайнфелд».

— А кто такие И-Ти? — спрашивает Скотти.

— Не знаю, — отвечаю я.

Мне не хочется ничего объяснять. Я сворачиваю в сторону Ланикаи и вижу дом Рейсера. Рейсер — один из самых близких наших друзей. Он был прежде всего моим другом, хотя теперь я так не считаю. Мне приходится сделать небольшой крюк, чтобы объехать соседний дом, поскольку здесь одностороннее движение. Мне ужасно хочется нарушить правила и срезать путь, ведь на дороге все равно никого нет, но я этого не делаю. Мне нравится ехать по безлюдной улице и видеть, как ветер гоняет по тротуарам белый песок. От этой картины у меня появляется такое чувство, словно мне удалось выжить после какой-то катастрофы.

— А что, если этот И-Ти — инопланетный маргинал? — фантазирует Сид. — Что было бы, если бы все земляне улетели на другую планету и на Земле остались бы только, скажем, Скрич [33]или Дон Джонсон [34]? У инопланетян сложилось бы о нас ложное представление.

— Очень интересно, — говорю я и сворачиваю на подъездную дорогу. — Слушайте, вы, философы, посидите пока в машине. Я скоро.

Я захожу за дом и направляюсь к задней двери, и тут, к своему великому изумлению, натыкаюсь на Рейсера, сидящего на маленькой каменной террасе. На нем купальный халат, в руках кружка дымящегося кофе. Рейсер молча созерцает пляж и океан, по которому бегут маленькие кудрявые барашки волн.

Заметив меня, он устало улыбается. Кажется, мой визит его нисколько не удивляет.

— Привет, Рейсер, — говорю я, подхожу к столу и выдвигаю стул, но стул оказывается мокрым.

— Привет, Мэтт, — отвечает Рейсер и смотрит на мокрое сиденье. — Пошли в дом.

Он встает, и я вижу, что халат у него на спине тоже мокрый.

Мы проходим на кухню, где он наливает мне чашку кофе.

— Спасибо, — говорю я. — У тебя есть пятьдесят на пятьдесят?

— Нет, — отвечает он.

— Ну и ладно.

Рейсер начинает шарить в буфете:

— Где-то тут должен быть этот порошок, сухие сливки. Черт, никогда не знаю, где что лежит. У Нои все было разложено по местам. Молока тоже нет.

— Как она?

Рейсер усаживается за стол:

— Я отменил свадьбу. Мы расстались.

— Что? Ты серьезно? Почему?

Он барабанит пальцами по столу. На куске газеты лежат покрытые коричневыми пятнами плоды манго.

— Не сложилось, и все. — Рейсер прячет лицо в ладонях. — Она не понравилась моим родителям. Мне они, конечно, ничего не сказали, но я же видел, что она им не нравится. Что я мог поделать? Простая гувернантка, к тому же еще и танцовщица. Она из другого мира, понимаешь?

Я думаю о его семье. Старинное семейство, потомки крупного плантатора-сахарозаводчика. Родители Рейсера всегда казались мне милейшими людьми. Почему они не захотели признать Нои? У нас на Гавайях не принято быть снобом. Исключения довольно редки.

— Я думал, это пустяки, а оказалось, что вовсе не пустяки, понимаешь?

— Понимаю, — говорю я.

— Я чувствовал, что ошибся в выборе, — говорит Рейсер, отнимая руки от лица. — Но ничего, я переживу. Обязан пережить. Я не думал, что все так получится. — Его глаза блестят. Рейсер останавливает взгляд на мне. — А ты зачем приехал? Просто поздороваться?

Я смотрю на манго и делаю глоток кофе.

— Ага. Мы же давно не виделись. Проезжал мимо, дай, думаю, заеду…

Я машу рукой в сторону Кайлуа и только сейчас понимаю, что дом Рейсера стоит в стороне от дороги. За его домом — тупик.

— Как она? — спрашивает Рейсер.

— Нормально, — отвечаю я.

Никогда не замечал, чтобы Рейсер проявлял к кому-либо теплые чувства, поэтому не хочу лезть к нему со своими проблемами. Расставание с невестой — болезненное испытание. Не хочу усиливать его боль своей. Я думаю о его родителях, которым не понравилась Нои, о Сиде, который не понравился мне, об отце Джоани, которому не понравился я.

— Между прочим, принцесса Кекипи, — говорю я, — вышла замуж против воли родителей. Как и все мы. Делай то, что нравится тебе, а не твоим родителям.

Рейсер кивает.

— Все еще можно исправить, — говорит он.

— Конечно, — говорю я.

Он горестно опускает плечи. Неужели он так ничего и не предпримет?

— Ну ладно, меня ребята ждут.

Я встаю и начинаю прощаться, хотя выпил всего пару глотков кофе. Рейсер, кажется, даже не замечает, что мой визит до смешного краток и бесцелен. Он провожает меня к двери. На кушетке валяется пуховое одеяло, на столе стоит бутылка вина и лежит раскрытый «Телегид». Нужные передачи отмечены в нем красными чернилами. Рейсер распахивает передо мной дверь и рукой прикрывает глаза от солнца. Затем приветственно машет рукой моему семейству.

— Все будет хорошо, — говорю я, он кивает и закрывает за мной дверь.

Я иду к машине несколько ошеломленный; я молю бога, чтобы Рейсер женился на своей девушке. Не знаю, почему для меня это важно, но тем не менее это так.

— Я не смог, — говорю я, усаживаясь в машину.

— Чего не смог? — спрашивает Скотти.

— Все равно придется. Следующий адрес такой, что придется смочь, — говорит Алекс.

Рейсер был моим пробным камнем. В следующем доме меня ожидает настоящее испытание. Мне предстоит иметь дело с людьми, которые меня откровенно не любят. Я включаю зажигание, выезжаю на дорогу и еду исполнять свой долг.

Мы сидим на открытой террасе, потому что именно там нашли Скотта, когда подъехали к дому: он сидел в плетеном кресле и со стаканом, балансирующим у него на колене. Мне видно, как в нижнем дворике Скотти ведет бабушку под руку по саду и показывает ей то на одно, то на другое. «Камень. — говорит она. — Пруд». У матери Джоани болезнь Альцгеймера, и Скотту приходится самому заниматься и женой, и сиделкой, и домом. А еще он обожает плавать в бассейне. Я не раз смотрел, как он плавает: когда он выныривает, глотая воздух разинутым ртом, в круглых плавательных очках и купальной шапочке, то на лице у него точно такое же выражением, как у человека на картине «Крик» Эдварда Мунка. Другое из его многочисленных хобби — выпивка. Это у них семейное. Я сразу почувствовал запах виски, когда он увидел Скотти и сказал: «Бинго!» Он всегда так приветствует младшую внучку.

Я рассказал ему наши новости и отдал завещание, которое он сейчас и читает. Сид держится в сторонке и молчит, за что я ему очень признателен. Потом, присмотревшись, я вижу, что парень, нацепив черные очки и надвинув на глаза свою черную кепку, попросту спит в шезлонге. Алекс примостилась у его ног. Мне не нравится, что она не отходит от Сида ни на шаг.

— Ни черта не понимаю. Как будто другой язык. — ворчит Скотт, перелистывая страницы завещания.

— Я вам объясню, — говорю я.

— Давай.

— Это завещание о жизни. У вас такое тоже есть.

— Есть, но оно написано нормальным языком, а здесь какая-то тарабарщина. Это все равно что по-корейски читать.

Скотт трясет листками, глядя на меня и Алекс.