— Она его любит? Кто он?

Каи через стол протягивает ко мне руку.

— Мэтт… — говорит она.

— Я понимаю, что поставил вас в неловкое положение, простите, но мне нужно знать. Мне очень нужно знать, кто трахал мою жену.

Внезапно я ощущаю, что мне холодно. Странно, только что я изнывал от жары.

Каи убирает руку.

— Не надо так злиться, — говорит она.

— Я злюсь? Надо думать. — Чтобы заставить себя замолкнуть, я сую в рот кусок пирожного, но все равно бубню: — Еще бы я не злился!

— Вот потому так и вышло, — тихо говорит Каи.

Марк выразительно смотрит на нее.

Я жую пропитанное кремом тесто. Вкусно. Но я не унимаюсь:

— Что «потому»? О чем ты?

Марк и Каи молчат. Я улыбаюсь, потому что Каи загнала себя в ловушку:

— Поэтому она меня и обманывала? Потому что я говорю с набитым ртом? Или потому что у меня поганый язык и я плевать хотел на гребаный этикет?

— Ну и ну! — Каи качает головой. — Знаешь, ты лучше приходи в другой раз, тогда и поговорим. Тебе нужно остыть.

Я смотрю на Марка:

— Я никуда не пойду.

— Ты его не знаешь, — говорит он.

— Ох, но ведь ты его тоже не знаешь, Марк, — встревает Каи. — И потом, ты же ее друг. Как тебе не стыдно!

— Мэтт мне тоже друг. К тому же сейчас особенный случай.

Каи встает из-за стола:

— Это предательство, Марк.

— Эй, постойте-ка. То есть как это «предательство»? А я? Она же меня обманывала, вы что, забыли?

— Послушай, — Каи кладет локти на стол и тычет в меня пальцем, — это не ее вина. Она не могла иначе. Ей было очень одиноко.

— Сколько это продолжалось? До самой аварии?

Марк кивает.

— Кто он? — вновь спрашиваю я.

— Я этим не интересовался, — отвечает он. — Когда Каи о них заговаривала, я выходил из комнаты.

— Ну, ты-то, держу пари, потирала руки, — говорю я Каи и тоже тычу в нее пальцем. — Наверняка поощряла ее, а как же — тебе ведь интересно, все какое-то разнообразие в жизни, а риска при этом никакого, да?

— Ты невыносим, — жалобно говорит Каи и для большей убедительности пару раз всхлипывает, но меня этим не пронять.

— Слушайте, вы кого защищаете? — спрашиваю я. — Джоани? Она в этом не нуждается. — В горле образуется какой-то комок, который мешает мне дышать. — Она скоро умрет.

— Не смей так говорить! — набрасывается на меня Каи.

— Она уже не проснется. Ей стало хуже. Мы отключаем аппараты.

Каи начинает плакать, а мне становится легче. Я принимаюсь ее утешать, Марк тоже.

— Прости меня, я не в себе. Я не хотел так срывать на вас свою досаду.

Каи кивает; наверное, она согласна, что я напрасно сорвался.

— Она его любит? — спрашиваю я.

Марк, хлопая глазами, смотрит на меня. По нему видно, что он понятия об этом не имеет. Все верно, такие дела — территория женщин.

— Как ты можешь спрашивать об этом, когда твоя жена умирает? — возмущается Каи. — Какая теперь разница? Да, она его любит! Она была от него без ума! Она собиралась с тобой развестись!

— Замолчи, Каи, — одергивает ее Марк. — Черт бы тебя побрал, прекрати болтать!

— Собиралась со мной развестись? Вы это серьезно? — спрашиваю я и смотрю на них.

Каи плачет, закрыв лицо руками:

— Не стоило этого говорить. Особенно сейчас. Какое это имеет значение?

— Но это правда?

— Прости, Мэтт, — говорит она. — Прости. Сама не понимаю, что на меня нашло.

Марк закрывает глаза, глубоко вздыхает и незаметно отодвигается от жены.

— Значит, у Джоани был роман, — говорю я. — У нее был роман, и она любит своего любовника, а не меня. Моя жена умирает, жизнь летит в тартарары, а вы так и не сказали, кто он.

— Брайан, — говорит Марк. — Брайан Спир.

Я встаю из-за стола.

— Благодарю, — говорю я.

Каи продолжает плакать. Ее залитое слезами лицо напоминает мне лицо их сына, Люка. Он выглядит так же, когда плачет. Помню, когда ему было немного меньше, чем сейчас Скотти, он отзывался исключительно на имя Человек-паук. В результате даже учителя в школе, когда он поднимал руку, чтобы ответить, обращались к нему так: «Да, Человек-паук?» Отучил его от этой привычки я. Я же научил его отзываться на собственное имя. Как это мне удалось — наш с Люком секрет. Не думаю, что Люк об этом помнит.

Я выхожу из кухни, забрав с собой пакет с пирожными. Я думаю о Митчеллах. Сколько раз мы вместе проводили время, но ни разу они даже не намекнули, что между мной и Джоани кто-то стоит. И как мне теперь к ним относиться? Марк провожает меня до двери и распахивает ее, стараясь на меня не смотреть. Я выхожу, не сказав ни слова. Думаю, что Митчеллам я не скажу ни слова еще очень и очень долго.

Я иду к машине и вспоминаю о том, как отучил Люка от его вредной привычки. В тот день мы с Джоани пришли к Митчеллам в гости. Я стоял на крыльце, расположенном со стороны сада, и смотрел, как Люк ловит жаб. В одной руке у него был сачок, в другой — фигурка Человека-паука. Жабы не попадались, и Люк готов был расплакаться.

«Смотри, Люк, — сказал я, — вон там еще одна».

Люк обернулся и замер, глядя перед собой. Никакой жабы он не увидел.

«Люк, иди-ка сюда, — позвал я его. Джоани и его родители о чем-то весело болтали, стоя возле барной стойки. Только что все трое выкурили по сигарете с травкой, поэтому на повышенных тонах несли всякую чушь. Я опустился возле Люка на колено. — Слушай, что я тебе скажу, — обратился я к нему. — Посмотри на Человека-паука. Он же не мужчина, видишь?»

Люк взглянул на меня, затем на фигурку в своей руке.

«Ты посмотри, — сказал я, — у него между ног ничего нет, там гладко, как у женщины».

Люк погладил Человека-паука рукой.

«Человек-паук — это же лузер, вечный неудачник. Знаешь, как называют его другие супермены? Шестерка. Они ему так и говорят: „Катись отсюда, ты, паршивая шестерка!“»

Не понимаю, зачем я ему так сказал. Правда, потом, слыша неестественный, преувеличенно веселый смех его обдолбанных родителей, я понял зачем.

Люк внимательно посмотрел на свою куклу.

«Ну как, хочешь, чтобы тебя по-прежнему называли Человек-паук?»

Он замотал головой.

Я выезжаю из района Нууану и сворачиваю на шоссе Пали. В голове вертятся лишь две мысли: моя жена умирает; ее любовника зовут Брайан Спир.

Приехал Сид. Он высокий и тощий. Когда Алекс представляла нас друг другу, он сказал:

— Выпить бы чего, — затем схватил меня за руку, рывком притянул к себе, похлопал по спине и оттолкнул.

— Никогда больше так не делай, — сказал я ему, а он в ответ лишь коротко хохотнул.

По какой-то причине мы стоим на лужайке, где я обычно встречаю гостей. Я предложил ему чего-нибудь прохладительного и протянул бокал «Севен ап». Видеть Сида с бокалом в одной руке и салфеткой для коктейля в другой смешно и странно; такое впечатление, что я принимаю у себя будущего зятя, хотя я очень надеюсь, что этого не произойдет.

Алекс молча стоит возле Сида. Трудно понять, как она к нему относится.

— Алекс, ты поедешь со мной к Рейсеру, а потом к бабушке с дедушкой? Я скоро еду, так что…

— Я уже сказала, что поеду, — отвечает Алекс. — Мы с Сидом вместе поедем.

Она прижимается к нему, он обводит взглядом наш дом и снимает с ее плеча пушинку.

Я смотрю на его белые туфли. Они на удивление чистые.

— Сиду вовсе не обязательно с нами ехать, — говорю я.

— Как Алекс скажет, так и будет, мне без разницы.

— Алекс, он знает, куда мы едем и зачем?

— Да, — отвечает она. — Он все знает.

Внезапно меня охватывает беспричинная ревность.

— Мне кажется, это наше семейное дело, — говорю я. — Всю ближайшую неделю или сколько понадобится — больше, меньше — мы будем заниматься делами нашей семьи.

— Папа, я же говорила тебе, что Сид пока поживет у нас. Так что не возникай, ладно? К тому же при Сиде я буду вести себя гораздо лучше, честное слово.