— Алекс! — во всю глотку орут они.

Моя дочь морщится и орет в ответ:

— Боже! И вы здесь?

— Тебя как сюда занесло? — спрашивает одна из девиц.

На макушке у нее черные очки, на руке болтается дамская сумочка. Девица бросает на меня и Скотти взгляд, в котором можно прочесть: «Надо же, Алекс еще и своих притащила». Тут она замечает Сида:

— О господи, и ты здесь? — и обнимает сначала Сида, потом Алекс.

— А вас-то как сюда занесло? — спрашивает Алекс.

— Весенняя передышка, — отвечает другая девица, на секунду оторвавшись от мобильника, и тут же продолжает говорить в трубку: — Возьми с собой только костюм и несколько вещичек на выход. Никаких формальностей. Выбери что-нибудь прикольное.

Разговаривая, она разглядывает меня.

Я усаживаю Скотти на диванчик.

— Вы, ребята, однозначно должны заглянуть к нам, — говорит блондинка.

Алекс кивает:

— О чем речь!

Никогда не слышал, чтобы она так разговаривала. Обычно она тихая и немного ворчливая. Мне неуютно от этих сюсюканий.

Девицы начинают говорить тише, но потом до меня доносится:

— Да заткнись ты! — говорит блондинка.

— Полный отстой, — отвечает другая девица и смеется.

Я смотрю на Скотти, но та явно ничего не понимает.

— Там, конечно, есть парочка дебилов, но вам все равно стоит туда сходить. Мы уже ходили. И вы сходите, обязательно.

— Рада тебя видеть, лапуля. Мы по тебе скучали. Ты же никуда не ходишь. Завтра созвонимся, идет? Эй, Сидди, у тебя мобильник с собой?

— С собой, — отвечает Сид, — но завтра, наверное, мы поедем проветриться.

— О, какая жалость, — сделав грустную мину, говорит одна из девиц. — Ладно, я все равно позвоню.

Алекс широко улыбается, но я вижу, что все это сплошное притворство. Кажется, она расстроена, и переживает она сейчас не из-за матери, а из-за этих девиц. Наверное, такова участь всех родителей — смотреть, как дети общаются со своими сверстниками и видеть то, чего другие не видят.

Девицы удаляются, небрежно помахав на прощание мне и Скотти.

— Сучки, — говорит Алекс, когда мы направляемся к лифту.

— Дешевые подстилки, — говорит Скотти.

— Это что такое, Скотти?! — возмущаюсь я.

Она пожимает плечами.

— Кто тебя этому научил? — спрашиваю я.

Она показывает на сестру.

— Меня пригласили на вечеринку только потому, что со мной Сид, — говорит Алекс.

— Мы пойдем на пляж? — спрашивает Скотти.

— Пойдем, — обещаю я. — И будем кататься на яхте.

Я смотрю на Алекс, но ее взгляд устремлен куда-то вперед.

— Ты могла бы пойти с ними, — говорю я. — С твоими приятельницами.

— Они меня не звали.

Я всегда считал, что моя Алекс — заводила в любой компании. У нее для этого все данные.

— Последний раз я виделась с ними у нас дома, — говорит Алекс. — Ты, наверное, сидел у себя в кабинете, в общем отсутствовал. Мама была пьяная. Ей захотелось потанцевать. Я танцевать не хотела, но девчонки от нее тащились. И она поехала с ними. Просто взяла и поехала с ними. Танцевать. А я осталась дома.

Мы останавливаемся на пятом этаже, потом на шестом, седьмом, восьмом, девятом. Оглянувшись, я вижу, что в кабине горят кнопки всех этажей.

— Господи боже, Скотти, нашла развлечение!

— Это не я, это Сид.

— Тебе кажется, что это смешно?

— А что? Смешно. — отвечает Сид и смеется.

— Почему ты ни разу не приструнил маму? — спрашивает меня Алекс.

Мы наконец-то добираемся до своего этажа. Алекс выходит из лифта первой, за ней Скотти, которая громко распевает на весь этаж: «Полный отстой, полный отстой!»

— Я не знал, как ее приструнить, — говорю я.

— Ты просто ничего не замечал.

— Ты же не обо мне говоришь, а о матери. Чем не нравятся твои подруги?

— Нравятся, — отвечает Алекс. — Это я им почему-то не нравлюсь. Никогда обо мне не вспоминают. — Она глубоко задумывается, а когда вновь вскидывает на меня глаза, в них стоят слезы. — Я никогда не могла этого понять, честное слово. Мне всегда с ними плохо. Наверно, я просто не люблю общаться с девчонками.

— Совсем как твоя мама.

Мне хочется спросить у Алекс, что она нашла в Сиде. Он идет впереди, подняв руку, в которой что-то держит, а Скотти подпрыгивает и пытается это что-то достать. Сид вновь ожил. Я не спрашиваю Алекс, что она в нем нашла, — боюсь, что, увидев мою неприязнь, она прилепится к нему еще сильнее. У подростков всегда так. Лучше сделать вид, что Сид нисколько меня не интересует и что мне не хочется утопить его в море при первом удобном случае. Что-то в этом парне не так. Вернее, в нем все не так, только заметил я это лишь сегодня в машине. Он так странно притих, будто воды в рот набрал.

Алекс сидит в кресле на балконе нашего номера. Я отодвигаю стеклянную дверь и перехожу из кондиционированной прохлады на теплый воздух. Алекс курит сигарету; я сажусь в соседнее кресло и наблюдаю за ней с ностальгической грустью — не по курению даже, а по тем временам, когда я еще курил. В восемнадцать лет я и представить себе не мог, что когда-нибудь у меня будут такие проблемы. Насколько все-таки проще быть плохим отцом! Сидеть бы сейчас рядом с дочерью да покуривать, а еще выставить рядом батарею бутылок из холодильника и попивать себе, что понравится, а потом швырять пустые бутылки в бассейн. В молодости, когда я только начинал задумываться о женитьбе, мне казалось, что дети — это все равно что приятели по колледжу, с которыми можно играть и дурачиться.

— Хватит курить, — говорю я.

Алекс делает последнюю затяжку, затем ловко тушит сигарету о подошву сандалии. Раньше это привело бы меня в восхищение. Теперь этот жест меня обнадеживает — мне хочется думать, что у нее все будет хорошо.

— Ты могла бы курить «лайтс» [43], как Сид, — говорю я.

— Могла бы, — соглашается она.

Алекс забрасывает ноги на перила балкона и качается на двух ножках кресла. Сейчас она очень похожа на свою мать. Джоани никогда не могла сидеть на стуле на всех четырех ножках.

— С мамой все в порядке, — докладываю я. — Я звонил в больницу, мне сказали, что она дышит и, вообще, пока держится.

— Хорошо, — кивает Алекс.

— Скотти начала тебя слушаться, — говорю я. — Ты молодец, спасибо тебе.

— Ей еще долго придется вправлять мозги.

— Она же ребенок. Ничего, она со временем выправится. Скотти — славная девочка.

— Меня беспокоит Рина, — говорит Алекс. — Скотти только о ней и говорит. Знаешь, что она мне рассказала? Что один раз Рина позволила какому-то парню потрогать языком ее «дырку». Так и сказала: «Лизнуть мою дырку».

— Господи, что творится с детьми?

— А еще она сказала, что родители Рины обещали, что, когда той исполнится шестнадцать, ей позволят сделать силиконовые груди. Они считают, что к этому времени период созревания заканчивается.

— Рина та еще девица, — говорю я. — Ты заметила, какой у нее вид?

Мне нравится болтать с девчонками и обсуждать, у кого что не так. Я кладу ноги на перила балкона и осторожно откидываюсь в кресле так, чтобы оно встало на две ножки. Наш отель расположен на склоне горы; где-то далеко внизу виднеется водная гладь залива и крошечные человечки; белые барашки волн похожи на звезды в синем небе. Слева тянется бесконечное, уходящее за горизонт побережье Напали. Алекс сердито смотрит на океан, словно тот в чем-то виноват.

— А как насчет тебя, Алекс? С тобой все в порядке? Ты не… употребляешь, правда?

— Я? Употребляю? Господи боже, папа, иногда ты ведешь себя как полный дебил!

Я не отвечаю.

— Нет, — немного помолчав, говорит Алекс. — Я не употребляю.

— Совсем? — спрашиваю я. — От Сида пахнет травкой.

— То Сид, — говорит Алекс, — а то я.

— Значит, ты окончательно порвала с наркотиками? Разве это не трудный и длительный процесс? Не своего рода болезнь и все такое?

Я думаю о том, что мы ни разу не водили Алекс на медицинское обследование, чтобы проверить, действительно ли она перестала принимать наркотики. Она убеждала нас, что справилась с этой проблемой, а мне было легче поверить ей и не вспоминать о том, что она искусная лгунья.