Она дрожала всем телом, но уже не от гнева. Отчаянный шепот сорвался с ее губ:

— Я не смогу без него… Он — моя жизнь…

Он еще крепче сжал ее в своих руках.

— Он может оставаться твоей жизнью. У тебя остается твоя работа, та, которую делал он. Твое умение — его умение. Дай ему понять, что у тебя есть мужество продолжать жизнь и занять его место в семье. Пусть последние дни он поживет спокойно.

Ее глаза становились холодней по мере того, как она начинала осознавать все. Ее тело ослабело, и она повисла на руках Джеймса. Потом, словно очнувшись, она выпрямилась опять и вырвалась из его рук.

Сделав несколько шагов, она остановилась, и взгляд ее был обращен в пространство.

Джеймс ждал, надеясь, что сейчас она, наконец, все поймет и заплачет. Она внезапно обернулась, лицо ее было спокойно. Только глаза выдавали, что она с трудом сдерживает слезы. Она заговорила тихим голосом:

— Слава Богу, что ты мне все это сказал. Я была труслива и все время боялась мыслей о том, как я буду без Джона. Всякий раз, когда он начинал говорить о моей жизни без него, я отказывалась слушать. Ты открыл мне глаза. Я всегда буду тебе благодарна.

Она подошла к нему, поцеловала его в щеку, на минуту задержала свою руку в его руке, а затем быстро пошла к дому.

В гостиной стоял забытый чай. Джеймс вышел по боковой дорожке и не зашел в дом. Он все еще чувствовал ее поцелуй у себя на щеке. Несмотря на долгое отсутствие, его чувства к ней ничуть не изменились.

Если бы он оставил имение в деревне, а не построил экстравагантный дом для Мэри далеко отсюда, он жил бы по соседству с Эстер и смог бы помочь ей.

В конце концов у нее есть хороший сын. Джосс мог бы занять место отца в мастерской.

Эстер пошла наверх к Джону. Он очень устал от недавнего визита и с помощью Энн опять лег в кровать, надеясь немного поспать. Его глаза были закрыты, но он понял, что пришла Эстер, он никогда не ошибался в этом. Он улыбнулся, перед тем как открыть глаза, и протянул ей руку.

— Джеймс ушел?

— Да, — она села на край кровати и взяла его руку в свои.

Все, что она чувствовала, было написано у нее на лице.

— Я всегда тебя любила, Джон, и я буду тебя любить до того времени, когда мы встретимся опять.

Его глаза стали влажными. Она тоже заплакала. Она положила голову ему на плечо и обняла его. Он целовал ее полные слез глаза, ее щеки и губы. Она беззвучно рыдала до тех пор, когда уже совсем не осталось слез.

— Ты всегда была самая лучшая жена, которую только может иметь мужчина, — сказал он нежно. Он изменил ей только один раз, когда обезумевшая женщина взмолилась перед ним. Эстер ничего не знала об этом. Он нежно держал ее лицо в руках и смотрел на нее. — Это был счастливый день, когда Джек Нидем сломал свою цепочку от часов, и меня послали починить ее в таверну Хиткок…

Они вспомнили времена, когда он ухаживал за ней. Это была хорошая почва для разговоров, которые они вели в последнее время.

За окном были сумерки. Эстер не зажигала свет, пока не услышала шаги Энн, поднимающейся по лестнице. Она принесла ужин на подносе.

В последующие дни Джон чувствовал себя получше. Он по очереди встретился со всеми детьми, даже Уильяму было разрешено прийти.

Потом по ночам Джона стали мучить приступы кашля, которые не прекращались даже к утру. Эстер не отходила от Джона. Она вытирала его окровавленные губы, мыла его тело, которое стало напоминать скелет. Ее любовь к нему перешла в новое качество. Она, казалось, угадывала его мысли, как и он угадывал ее, тем самым они экономили его силы, которых у него осталось совсем мало.

Джон протянул до ноября и умер тихо во сне, когда его сердце уже не выдержало того постоянного напряжения, в котором он находился все это время.

В этот момент Эстер находилась около него. Она сидела на кровати, держа его руки в своих, и чувствовала, что он покидает ее.

Когда он умер, душераздирающий крик Эстер раздался по дому. Это был последний крик любви:

— Джон!

Было 2 часа утра, 16 ноября 1760 года. Ему было 52 года. Днем пришел доктор и составил свидетельство о смерти. Начались приготовления к похоронам.

Джосс сломал печать на завещании и прочитал его Эстер. Они были одни в комнате, все остальные члены семьи собрались в гостиной. Завещание было коротким. Все, что имела семья, дом, мастерская, инструменты — все перешло к Эстер.

После того, как завещание было прочитано, Эстер подняла голову, на ее лице было написано удивление. Эстер и раньше знала, что все перейдет к ней, Джон говорил ей об этом, Джосс тоже об этом знал, но она не знала, что он оставит ей его инструменты для ювелирного дела. Она предполагала, что они перейдут к Джоссу, который уже был квалифицированным ювелиром, ведь никакой мастер не оставит свои инструменты человеку, уступающему ему в мастерстве. В завещании Джон также выражал надежду, что в будущем все будет благополучно.

— Когда было написано завещание? — спросила она хрипло.

Джосс посмотрел на число.

— В августе 1750 года.

— Десять лет назад!

Она вспомнила, как еще раньше Джосс похвалил табакерку, не зная, что ее сделала Эстер, и она видела реакцию Джона. И потом она замечала, что самолюбие Джона отступало перед ее способностями. Он начал признавать, что Эстер хороший мастер по серебру. Возможно, он решил, что инструменты нужно передать ей, на случай, если он умрет раньше.

— Джосс, я всегда думала, что отец завещает инструменты тебе.

— Я не разочарован. Ты это заслужила, мама.

— Спасибо, — прошептала она и заплакала.

Он тронул ее за плечо.

— Мама, ты пойдешь к юристам? — Она выпрямилась и кивнула.

— Чем быстрее утвердят завещание, тем лучше. Мы не можем ждать, иначе мы потеряем клиентов.

Как только они отъехали от дома, заплаканная Летисия выглянула в окно и, провожая их взглядом, сказала:

— Как мама может думать о делах в такое время!

— Благодари Бога хотя бы за это, — сказала Элис, — я и Джосс вообще думали, что она сойдет с ума.

Много людей пришли на похороны в Церковь Святого Луки. Джона любили друзья и соседи, а также те, кто вел с ним дела. День был холодный и ветреный. Эстер составила надпись, и Джосс выгравировал ее на крышке гроба. Она молча стояла и смотрела, как гроб опускают в землю, полы ее плаща развевались от сильного ветра. В этот момент она поняла, что ее сердце навсегда осталось там, под крышкой гроба ее мужа.

Питер и Уильям приехали домой на Рождество. Со стороны Ричарда это было большим одолжением, ведь если только Рождество не приходилось на воскресенье, оно ничем не отличалось для него от остальных рабочих дней недели. Не было ощущения праздничности, продолжалась обычная трудовая неделя — вовсю шла бойкая торговля в магазинах, и в мастерских работы было хоть отбавляй. Однако Ричард решил отпустить Питера и Уильяма домой, понимая, как сейчас несладко приходится его теще. Эстер весь день хлопотала по дому: пекла пироги с мясом, поставила в духовку гуся, приготовила пудинг с изюмом, добавив для вкуса немного бренди. Мастерскую в этот день закрыли — Эстер подумала, что им с Джоссом не мешает хорошенько отдохнуть. Ведь они работают не покладая рук с того самого дня, как похоронили Джона. Заказов накопилось столько, что только успевай поворачиваться. Да и помимо заказов забот хватало — на все ведь махнули рукой, пока Джон болел и потом… похороны — вот и поднакопилось… А тут еще Питер поразил всех. Подгадал момент, и только они остались одни, сказал матери:

— Со смертью отца все изменилось. Нечего мне на стороне счастья искать. Я свое отучился. Хватит. Пойду-ка я к тебе в мастерскую. Будем работать втроем: Джосс, ты и я.

— Нет, — Эстер в ужасе отшатнулась. — Что ты такое творишь! Ты считаешь, что из чувства долга обязан помочь мне, но ты ошибаешься. Мы с Джоссом уже втянулись и неплохо управляемся вдвоем. Дела опять пошли и гору. О чем беспокоиться? Неужели ты думаешь, что я позволю тебе остаться? Нет. Нет и еще раз нет. В этом просто нет необходимости. У тебя своя дорога в жизни! Ты должен учиться! — волнуясь, она ухватилась обеими руками за лацканы его пальто. — Я верю в тебя! Ты будешь великим мастером по серебру! Весь мир о тебе заговорит!