Проводив Тома и Робина, Джон вернулся в комнату и увидел, это Эстер задумчиво созерцает гору книг, наваленных посередине комнаты. Как ни крути, а места для них не находилось.

— А почему бы нам не продать все это? — практично предложила она.

Эстер всегда было довольно трудно поддерживать чистоту и порядок в комнате. В ней быстро накапливалась пыль, слетавшаяся из огромных щелей под потолком. А тут еще целая гора книг!

— Джон, если ты их все прочел, они ведь уже не нужны, так?

— Конечно, нужны! — сердито ответил тот, наугад выхватив из этой огромной кучи два тома.

Это было словно вновь увидеть старых дорогих друзей. Эстер невозможно было объяснить такого чувства, она ведь не умела читать и не понимала всей прелести чтения. Джон неожиданно и с грустью подумал об этом обстоятельстве. Жаль, что такой живой и цепкий ум, каким обладала Эстер, был лишен возможности развиваться посредством чтения. «Как-нибудь позже я сам займусь ее обучением, — подумал Джон, — но не сейчас, когда ее голова занята только будущим ребенком».

Эстер же, услышав его резкий и сердитый ответ, обиженно поджала губы и занялась уборкой уже чистой посуды в буфет. Она поняла, что книги для Джона были тем же, чем для нее — рисование. Эстер удивилась про себя, насколько быстро и четко брак высветил все их несоответствия и противоречия. То, что обычно не замечаешь за мишурой ухаживания. Простецкое воспитание, полученное Эстер от матери, совершенно не сочеталось с интеллектуальным образованием Джона. Оказывается, недостаточно простой ласки, заботы и послушания для того, чтобы быть полностью счастливыми вместе. Она обязана найти способ подтянуть хоть немного свой образ мышления до его уровня. В противном случае образ Каролины еще долго не будет давать покоя их семье.

В начале марта, как раз в день рождения Эстер, она накрывала на стол к завтраку. Поставив тарелки с хлебом и сыром, Эстер неожиданно и резко согнулась пополам от резкой боли внизу живота, будто кто-то вонзил внутрь нож и поворачивал его там.

Эстер рухнула на первый попавшийся стул и криво улыбнулась Джону, который перестал есть и испуганно уставился на нее.

— Ты зайди, пожалуйста, к акушерке по дороге на работу, — попросила она его.

— Но я не могу бросить тебя одну в такой день!

— Ты должен идти на работу. Не будь глупцом. В запасе еще несколько часов. Со мной все будет в порядке.

Для Джона это был самый длинный рабочий день, который когда-либо у него бывал. Придя домой, он обнаружил, что акушерка заперла дверь изнутри, и из-за нее раздавались крики Эстер, которая уже была на последней стадии родов.

Джон в волнении бегал туда-сюда по коридору, слушая леденящие душу вопли и ощущая свою полную беспомощность. Наконец из-за двери послышался плач младенца. Но и тогда его не сразу пустили в комнату. Акушерка объявила, что родился мальчик, и что к роженице пока входить нельзя…

Три недели спустя ребенка крестили в Церкви Всех Святых. Эстер захотела назвать сына Джоном, и счастливый отец согласился, чтобы порадовать ее, однако настоял на том, чтобы прибавить второе имя — имя своего деда. Так появился на свет Джон-Джозеф, которого со временем стали называть ласково Джосс. Так это имя за ним и осталось.

До рождения сына Эстер вполне устраивало ее жилище. Это было лучшее, что они могли позволить себе, поэтому и старались не обращать внимания на мелкие кражи и другие неприятности, происходящие по соседству. В других таких же трущобах было гораздо хуже — там случались убийства, поножовщина, а уж простые драки вообще были в порядке вещей. В таких «осиных гнездах» жильцы просто боялись лишний раз выходить из своих комнат.

На улице, где жили Джон и Эстер, было относительно тихо. По крайней мере, сторожа, обеспечивающие порядок, не боялись ходить поодиночке и в ночное время каждый час выкрикивали «Все спокойно!».

У Эстер была хорошая соседка — одинокая средних лет женщина. Она жила в комнате напротив, и Эстер частенько заходила к ней в гости. Но с рождением ребенка все изменилось. Прежде всего, Эстер боялась, что Джосс может подхватить какую-нибудь инфекцию и заболеть. Воздух в доме и окрестностях был далеко не чистым, и сколько бы Эстер ни мыла свою комнату, атмосферу поменять она не могла.

Привыкшая к чистоте просторного Стрэнда, здесь при выходе на улицу Эстер была вынуждена одевать высокие деревянные башмаки, чтобы не запачкать юбки. Улочка была такая узенькая, что жители домов, стоящих на противоположных сторонах, вполне могли бы обмениваться рукопожатиями, высовываясь из открытых окон. Тротуар заполняли кучи гниющих отбросов. Летом, если дул хоть слабенький ветерок, уже было невозможно держать окна открытыми. Иногда зловоние заполняло и коридоры дома, потому что некоторые его обитатели выкидывали за дверь комнат столько же мусора, сколько летело за окна на улицу.

Со дня их приезда Эстер регулярно наполняла специальные мисочки ароматической смесью из высушенных листьев и лепестков растений и расставляла их на буфете, каминной полке и возле постели, чтобы в комнате пахло свежестью и цветами. Всякий раз, отправляясь с маленьким Джоссом в парк на прогулку, Эстер собирала дикие маргаритки, сладкую гвоздику и ромашки, и добавляла к ним опавшие лепестки роз. Затем она высушивала их, туда же добавляла немного деревянной стружки и крошку стеблей лаванды. Лаванду можно было купить за гроши у уличных торговцев, так же как и розмарин, тмин, бальзамы из шалфея и лимона, ягоды можжевельника. Эстер делала различные смеси из этих трав, вспомнив то, чему когда-то давно учила ее мать, и верила, надеялась, что это поможет очистить воздух и оградить малыша от болезней.

Кроме этого, постоянной головной болью Эстер были деньги. Джон не брал себе ни фартинга из своей нищенской зарплаты, и Эстер часто становилось очень стыдно, когда она в отчаянии срывалась и говорила мужу грубости. Такое случалось, если Эстер не могла купить достаточно еды, понимала, что их семье грозит голод, и медленно сходила с ума от этой мысли. Или же если заболевал Джосс и изводил ее своим плачем.

И хотя Джон терпеливо сносил все ее нервные срывы, Эстер видела, что это очень утомляет и раздражает его. Иногда ей хотелось, чтобы Джон наорал на нее в ответ, давая таким образом право раздуть скандал еще больше и отвести душу, но он никогда не делал этого. Эстер и не подозревала раньше, что со спокойным миролюбивым мужчиной подчас бывает так тяжело жить. Единственный раз, когда она видела Джона в разгневанном состоянии, был очень давно, во время их первой и единственной ссоры из-за Каролины, тогда, еще до беременности Эстер, после которой они чуть не потеряли друг друга. И ей очень не хотелось, чтобы подобная сцена повторилась.

Как-то раз Джон услышал, что вроде бы освободилось место рабочего во второразрядной мастерской Уайтчепел. И когда он туда обратился, то понял, что это как раз то место, которое ему нужно. Слишком маленькой и незначительной была эта мастерская, чтобы туда присылать «черный список» с его фамилией. С одной стороны, Джон сразу увидел, что работа там ведется не в том стиле и не по тем стандартам качества, к которым он привык в больших мастерских. Сам хозяин — раздражительный, ворчливый старикашка, практически не появлялся в цехе, где производили солонки, табакерки и тому подобную мелочь. Зарплата, которую хозяин предложил Джону, была на шиллинг меньше, чем та, что он получал на вытяжке проволоки. Джон долго обсуждал этот вопрос с Эстер и колебался, соглашаться или не соглашаться на это место.

— Мне кажется, нужно попробовать, — убеждала его Эстер, думая про себя, что вот уже скоро Джосса можно будет отнять от груди, и тогда она сможет начать работать сама, как только найдет подходящее место.

— Для тебя это может быть хороший шанс. Всегда лучше начинать карьеру, имея настоящую работу по специальности. А о запрете Харвуда со временем забудут. Если не везде, то где-нибудь — точно.