— Как же я могу спать, если знаю, что ты проводишь вечера с Каролиной? — взорвалась та.

Джон вздохнул и начал медленно подниматься по ступенькам наверх.

— Я знаю, что задержался слишком долго. Но с моей стороны было бы крайне невежливо отказываться от ужина и бокала вина.

— А что подумал бы ее жених, если бы увидел тебя там?

Не доходя одной ступеньки до верха, Джон остановился и посмотрел Эстер в глаза.

— Почему ты решила, что мы были одни? — резко спросил он.

— Потому, что это уже далеко не первый раз, когда ты бегаешь к ней. И у тебя не хватит духу отрицать это!

— И не собираюсь.

Джон также начал нервничать.

— Но прошу тебя, давай поговорим обо всем утром, когда ты немного успокоишься.

— Нет! — вскричала Эстер.

По глазам Джона она поняла, что «перешла грань», и что его гнев вот-вот выплеснется наружу. Это ее даже обрадовало.

— Да у тебя же все на лбу написано! Ну почему, почему ты не сказал мне, что встречаешься с ней?

— Чтобы избежать таких вот сцен, — процедил он сквозь зубы.

Эстер с размаху, со всей силы влепила Джону пощечину, и ей показалось, что звон удара разнесся по всему дому. Джон в этот момент как раз собирался подняться на последнюю ступеньку, и от удара Эстер потерял равновесие. Голова его резко качнулась в сторону, и он едва не упал. Качнувшись и ухватившись за перила, чтобы кубарем не скатиться по лестнице, Джон с трудом удержался на ногах. Эстер опять размахнулась на него, но он успел перехватить ее руку. При этом упал маленький столик в углу холла, и скатерть соскользнула с его гладкой полированной поверхности вместе с горевшей свечой.

Джон схватил Эстер за плечи и толкнул к стене. Наклонившись близко к ее лицу, он заговорил:

— Хочешь правду? Ты ее получишь! Когда Каролина стала вести дела своего отца, первое, что она предприняла — это убрала мою фамилию из «черных списков» Харвуда. И это очень помогло мне в работе. А когда из их мастерской ушли лучшие рабочие, которые не желали, чтобы ими руководила женщина, разве мог я отказаться делать вещи по ее заказам? И великолепные вещи! Что ты молчишь? Отвечай!

И он тронул ее за плечи.

— Да! — в бешенстве закричала Эстер, безуспешно пытаясь вырваться. — Я-то думала, у тебя хватит гордости, чтобы отказаться от ее подачек!

— Я никогда не связывал это со своим прежним хозяином! И как бы там ни было, я не держу зла на старого больного человека!

— Уж конечно, теперь не держишь! Ведь вместо него теперь рядом с тобой Каролина. И выполнение ее заказов— прекрасный предлог видеться с нею всегда, когда тебе этого захочется!

— Ия очень этому рад! — прорычал Джон.

Издав какой-то жуткий вопль ярости и ревности, Эстер попыталась ударить Джона еще раз, однако он крепко держал ее руки. Она изо всех сил старалась высвободиться. Завязалась настоящая борьба, пока оба одновременно не почувствовали запах дыма. Джон и Эстер тут же обернулись и увидели, что от упавшей на пол свечи загорелась скатерть. Джон бросился затаптывать огонь, а Эстер кинулась в спальню и принесла оттуда кувшин с водой. Плеснув ее на пляшущие языки пламени, она погасила пламя. Некоторое время они молча смотрели друг на друга и на грязное черное месиво из ткани и воды на полу. Холл заполнился едко пахнущим дымом.

Джон первым оправился от шока и заговорил:

— Иди спать. Я сам все уберу.

— Л-ладно.

Эстер пришла в ужас от того, что их ссора могла поставить под угрозу не только их дом и очаг, но и жизни их детей, если бы загорелась обшивка…

В спальне она надела чистую ночную сорочку, легла и постель, прислушиваясь к звону ведра и стуку швабры за дверью. Джон два раза ходил вниз, собирая и выбрасывая по частям испорченную скатерть.

Эстер сидела на постели и ждала Джона. Она не стала задувать свечу. Злость и обида ее улетучились, осталась лишь боль и неприятный осадок в душе. О чувствах Джона на Эстер могла лишь догадываться…

А он, убравшись в холле и выбросив мусор, пошел к себе в мастерскую. Там Джон зажег маленькую свечу, опустился на табуретку и бессмысленно уставился на трепещущий язычок пламени.

В тишине мастерской он успокаивался, чувствовал себя умиротворенно. А все его трудности и проблемы с изготовлением тех или иных предметов не шли ни в какое сравнение с бурями семейных скандалов.

Конечно, ему следовало бы рассказать Эстер о том, как он стал работать вместе с Каролиной, как она вычеркнула его имя из «черных списков» и как она помогла ему с заказами. Джон, в свою очередь, давал Каролине советы, как лучше вести дело. Все это, конечно, Эстер должна была бы знать, но Джону казалось, что подходящий момент еще не настал. Эстер, которая быстро освоилась в мастерской и уже считала себя «правой рукой» мужа, всякий раз менялась в лице, как только он произносил фамилию «Харвуд». Эстер словно каменела, и в ее душе вспыхивала враждебность к женщине, которая на самом деле не представляла никакой опасности для нее как супруги Джона. Всякий раз, когда очередное изделие, приготовленное к доставке в мастерскую к Харвудам, попадалось на глаза Эстер, она напрягалась, подозрительно посматривая на Джона. Все эти мелочи вносили разлад в их семейную жизнь, но рассказать Эстер о Каролине Джон опасался, не желая подвергнуть семью риску полного разрушения.

В тот вечер Джон никак не ожидал, что ему придется столкнуться с эмоциональными всплесками двух женщин подряд. Дело в том, что когда он пришел к Каролине, то сразу увидел, что та чем-то огорчена и расстроена. Сначала они как всегда прошли в контору, где Джон распаковал и поставил на письменный стол серебряную шкатулку, которую сделал по ее заказу. Отдав деньги, Каролина привычно пригласила его наверх, в гостиную, где предложила ему бокал мадеры. Они всегда говорили сначала о делах, потом переходили на книги, музыку, театральные пьесы. Беседовать было интересно и приятно. Иногда Каролина играла для Джона на клавесине или на лютне.

Мать Каролины никогда не разделяла их компанию. Джон догадывался, что миссис Харвуд не одобряла возобновления дружеских отношений с ним со стороны дочери. Ведь один раз это уже послужило причиной семейного скандала. Однако теперь главой в этом доме стала Каролина, и никто не мог помешать ей. Ее слово было последним и решающим.

— Что с тобой, Каролина? — заботливо спросил Джон. Вместо ответа она похвалила серебряную шкатулку. Джон видел, как дрожали ее руки, когда она выписывала ему счет.

— Что-то с отцом?

— С ним все по-прежнему. Он медленно умирает. С этим уже ничего нельзя поделать.

Голос ее зазвенел вдруг трагическим фальцетом.

— Это я умираю. Ричард вернулся из плавания. Вступил в свои права наследования имением в Норфолке и больше выходить в море не собирается. В конце месяца мы поженимся.

Каролина закрыла лицо руками. Джон подвинул свой стул поближе к ней.

— Тебе он совсем не нравится? Вы ведь уже долгое время помолвлены.

Каролина положила локти на стол и в отчаянии уронила голову на руки.

— Он хороший человек, — ответила она сквозь рыдания, — и очень нравится мне.

— Ну, тогда в чем же дело? — и Джон ласково потрепал ее по плечу.

— Ничего особенного.

Каролина резко подняла голову и взглянула на него. Слезы катились у нее из глаз.

— Ты же знаешь, что я никого никогда не буду любить, кроме тебя.

— Каролина, милая моя, — растерянно ответил Джон.

До этого момента Каролина всегда поддерживала с ним лишь теплые дружеские отношения, которые помогали Джону спокойно, без надрыва общаться с ней, без оглядки на то, что Каролина питает какие-либо надежды на восстановление их прежних отношений. А теперь она ясно дала ему понять, что ее любовь и привязанность к Джону ничуть не изменились или ослабли, несмотря на все то, что произошло за эти восемь лет, считая с того дня, когда Каролина и Джон освободили друг друга от взаимных обязательств. И если бы события в его жизни не приняли такой оборот, он наверняка женился бы на этой девушке и любил бы ее до конца жизни, искренне и глубоко.