Нам достался неплохой столик посреди толпы, и мы заказали виски.

— Мы это заслужили, Класа, — сказал Генри, закуривая — его жесты были преувеличенно элегантны. — Итог хорошей трудовой недели.

— Я славно поработал, — согласился я. — Минимум двадцать пять страниц.

— У меня тоже неплохо идет, — отозвался Генри. — Удачно ты ко мне переехал, правда? Все как по маслу.

— Конечно, — снова согласился я. — Мне никогда так хорошо не жилось.

— Осторожней, малыш! — Генри вдруг слегка пнул меня под столом. — Скоро белый танец. Тебя пригласит черноволосая дама лет сорока в голубом платье «чарльстон».

— С ума сошел!

— Не оборачивайся, — сказал Генри. — Ни за что не оборачивайся. Она выследила тебя, как овечку. Ты ее добыча. Скоро она вонзит в тебя свои когти. Обещаю! Спорим на пятьдесят крон.

— Отлично! — согласился я. — По рукам.

— Настоящая красотка, вот увидишь.

Мы чокнулись виски и огляделись по сторонам.

— Вот черт, гляди-ка. Похоже, тебе повезло. Она уже отшила какого-то жирного бухгалтера. Только тебя и поджидает! Что, интересно, достанется мне. Я слишком стар, чтобы надеяться на белый танец.

Меня одолело любопытство, и мне пришлось притвориться, что у меня затекла шея, чтобы увидеть даму в голубом платье чарльстон. Она и вправду бросила на меня пронзительный темный взгляд — и действительно была очень элегантна. Дама улыбнулась мне, а Генри снова поддел меня под столом.

— Пятьдесят крон! — самодовольно пробормотал он.

Оркестр выдавал ровные и уверенные такты, народ радостно скакал по танцполу. Я немного нервничал, потому что довольно давно не танцевал. Генри включил радар, исследуя дам в зале. Выбор был невелик — привлекательных девушек уже застолбили напористые коммерсанты в клетчатых пиджаках и галстуках, завязанных такими огромными узлами, что казалось, будто каждый прижал подбородком огромную булку.

Я и не понял, когда наступил белый танец. Лишь почувствовав прикосновение к своему плечу, я обернулся и увидел черноволосую даму в голубом платье чарльстон.

— Потанцуем? — только и произнесла она.

— Если смогу, — ответил я, чувствуя, как назойливая нога Генри снова пинает меня под столом. — Надеюсь, танец действительно медленный.

К счастью, оркестр заиграл протяжную песню про «любовь — сердца кровь», солист пел, как водится, в нос, картавя и утрируя открытые гласные в самые драматические моменты. Похоже, все солисты популярных групп пели на каком-то особом уродливом диалекте шведского, который культивировался в хит-парадах танцевальной музыки. Я не мог удержаться от смеха, слыша эти картавые «р» и уродливые «э», и моя партнерша, разумеется, поинтересовалась, над чем это я смеюсь. Я объяснил, но она не разделила моего веселья.

Танец в любом случае удался. Мы синхронно скользили по танцполу, умудрившись не задеть ни одного из крепких бычков, которые перетаптывались с боку на бок, окликая друг дружку.

Даму звали Беттан, мы протанцевали пять номеров подряд и, усталые и потные, вернулись на свои места. Генри, очевидно, отправился на охоту. Я предложил Беттан присесть за наш столик, и она согласилась. Мы поговорили о том, о сем, и Беттан оказалась весьма приятной женщиной. Воспитывая в одиночку двоих детей, она жила на улице Далагатан. Недалеко отсюда, пояснила она.

Генри вскоре вернулся. Он играл в рулетку, кое-что выиграл и хотел немедленно угостить нас шикарными коктейлями. Генри очень вежливо представился Беттан, щелкнув каблуками и поцеловав ручку. Дама согласилась: джин-фиц.

Как истинный джентльмен, Генри немедленно завел беседу с Беттан. Он задавал множество вопросов, не будучи при этом нетактичным или навязчивым. Беттан также явно симпатизировала Генри. Мы изумительно провели вечер. Беттан танцевала с нами обоими — она обожала танцевать, — и довела нас, здоровых боксеров, до полного изнеможения.

Позже вечером Генри также нашел спутницу осенней ночи — мы не разглядели ее толком, — и я уловил тягу. Беттан не прибегала к иносказаниям, намекам и застенчивым фразам о постели и сладких снах. Она рубила сплеча:

— Ты ведь пойдешь ко мне домой? — Это прозвучало так, словно отказ был бы совершенно немыслимым унижением.

— Конечно, — отозвался я. — Только Генри скажу.

Мой друг танцевал, тесно прижимая к себе невероятную женщину в платье с блестками. Я крикнул ему в ухо, что мы уходим.

— Понятно, — ответил он, подмигивая. — До завтра.

— Вот пятьдесят крон. — Я положил купюру ему в карман.

Беттан работала секретарем в большой фирме и очень любила растения. Вся ее квартира, благоухающая джунглями и тропиками, была заставлена растениями, названия и стоимость которых Беттан охотно сообщала мне. Я забыл все названия, но цветы были чертовски дорогие, это я понял. Некоторые можно было продать за несколько тысяч, говорила Беттан. Может быть, она имела в виду рослые пальмы, стоявшие по обе стороны диванного уголка в гостиной.

— Может быть, чаю или вина?

— Чашку чаю, пожалуйста. — Я пошел вслед за Беттан на кухню.

На кухонной стене висело школьное меню, а также разные адреса и записки детям. Плюс фото мальчишек, которые мне сразу понравились. Подростки-панки: у одного оранжевые, у другого лиловые волосы. Они напоминали маленьких троллей: зубные тролли Кариус и Бактус — или Ханс и Фриц.

— Славные мальчишки, — сказал я.

— В жизни они не такие опасные, — отозвалась Беттан.

— Играют в группе?

— Конечно. «Пятачки».

— Хорошее название, — одобрил я. — Вот бы увидеть.

— Можем заглянуть, если хочешь.

Мы приоткрыли дверь в детскую: маленькие тролли сопели, оранжевые и лиловые перья торчали в разные стороны. Оранжевый казался альбиносом: бледная кожа, белые ресницы.

— Можно купить одного?

Беттан расхохоталась и закрыла дверь, чтобы не разбудить троллей.

— Ты бы не выдержал. Слышал бы ты, как они репетируют. Приходится сбегать из дома.

Мы пили чай в джунглях гостиной, Беттан говорила о растениях — или с растениями. Вскоре пришло время ложиться.

— Ты мой самый молодой любовник, — сказала Беттан, когда мы вошли в спальню.

— Я — любовник?

— А ты как думал? — отозвалась Беттан, раздевая меня, как мать.

— У тебя сыновья и любовники, — сказал я.

— Без этого нельзя, — ответила Беттан. — Главное, не торопись.

— Обещаю.

Вернувшись домой утром в субботу, я застал Генри- чаровникатолько что выбритым — чтобы оставаться опрятным, ему приходилось повторять процедуру несколько раз в сутки. На кухонном столе виднелись остатки завтрака на двоих. Я налил себе чашку тепловатого кофе, присел на стул и принялся листать газету.

— Как прошла ночь? — спросил Генри, прервав радостное насвистывание.

— Великолепно, — ответил я. — Но что было утром…

— Муж вернулся?

— Нет там никакого мужа.

Но утро все же не задалось. Для начала я проснулся под инфернальные звуки электрогитары и барабанов, сотрясающие дом: юные панки начали репетицию. Беттан была одета и накрашена, свежа и бодра — она хотела вытащить меня в город, чтобы пройтись по магазинам. Но у меня так разболелась голова от тролльского панк-рока, что я даже позавтракать не смог.

— Ладно, — сказала Беттан. — Можешь как-нибудь позвонить.

Она поцеловала меня в губы без лишних сантиментов: я догадывался, что женщины в ее возрасте не питают особых иллюзий. Похоже, так оно и было.

— А твоя? — спросил я Генри.

— I’m in love again, — пропел он с влюбленным и наивным видом. — She’s at the closet, making-up. [15]

— Вот как, — протянул я. — Валькирия?

— Yes, sir. [16]

Больше кодовых реплик не последовало: в кухне появилась новая любовь Генри. Это была барышня среднетяжелого веса, лет тридцати семи, в длинном платье с блестками, в туфлях на высоком каблуке и с тяжелым, вычурным макияжем.