Мы несколько секунд смотрели друг на друга.

— Так вы уверены, что с Филиппом все в порядке?

Стальная решимость во взгляде Хикса смягчилась. Он молча кивнул, достал мобильник и набрал номер.

— Это Хикс. Я хочу поговорить с Филиппом. Да, приведите его… постучите и разбудите. Да, немедленно.

Я пошла к окну, чтобы сделать глоток свежего воздуха.

— Что?! — спросил Хикс таким тоном, словно не расслышал собеседника. Я повернулась и увидела, что его упрямая самоуверенность улетучилась. А взгляд стал как у человека, которому только что объявили, что у него рак.

— О боже, — прошептала я одними губами.

— Не входить! Опечатать помещение! — заорал Хикс в трубку. — Дождитесь отряд по обезвреживанию бомб. Да, мать твою, ты правильно меня понял! Ждите!

Хикс стоял, не двигаясь, не в состоянии переварить услышанное, а потом заговорил, избегая смотреть нам в глаза.

— Дверь в комнату Филиппа заперта. Один из агентов вышел на улицу и обнаружил открытое окно. Через щель в занавеске он частично разглядел кровать. На ней следы крови.

Он посмотрел на меня с изумлением. Это был взгляд ребенка, который только что увидел что-то невообразимое, что лежит за пределами его понимания.

— Филипп исчез.

Мы с Гаррисоном вырулили из автопарка на новом автомобиле без полицейской символики, который заменил обуглившийся «вольво», и поехали вдоль долины Сан-Фернандо по сто первой автостраде к явочной квартире ФБР. На бульваре Ван-Найс мы повернули на север, проезжая квартал за кварталом магазины по продаже автомашин, украшенные тысячами рождественских гирлянд и огромными шарами с изображением Санта-Клауса и обещающими скидки, скидки, скидки на английском, испанском и армянском. Перед одним из магазинов трое продавцов в костюмах волхвов заманивали покупателями предложением расплатиться за купленный автомобиль только на Пасху.

Глядя на эту сюррную картинку, я не могла отделаться от мысли, что Габриелю тут самое место.

В трех кварталах от последнего автосалона начинались жилые районы, которые как спрут раскинули щупальца по всей долине, пока не осталось ни одного свободного клочка земли. Здесь живут почти полтора миллиона человек. Отличное место, чтобы кого-то спрятать. По крайней мере, так думали агенты ФБР.

Филиппа разместили в маленьком одноэтажном домике на тихой улочке. Густая трава на лужайке. Заборчик. Клумба с розами. Живая изгородь из розмарина. Плакучая ива заслоняла от солнца фасад домика, к входу вела извилистая дорожка, вымощенная кирпичом. Если бы на дорожке не было шести фэбээровских седанов, то создавалось бы впечатление, что домик перенесся прямиком из какого-то городка в Индиане, где никогда не происходит ничего из ряда вон выходящего.

Филипп занимал маленькую комнату в дальней части дома. Два окна выходили на обнесенный забором задний двор с овальным бассейном и узкую улочку. Одно из окон открыто, пластиковая сетка разрезана крест-накрест. Два агента ФБР дежурили в доме, но ничего не слышали.

Я прошла в комнату, как только офицер отряда по обезвреживанию бомб сообщил, что взрывных устройств не обнаружено. Судя по всему, ее когда-то занимал подросток, скорее всего мальчик. На стенах, там, где были приклеены постеры, остались квадратики скотча. Рядом со шкафом вся стена была в дырочках от дротика, которые попадали мимо цели. Безликая мебель, взятая в аренду, создавала впечатление номера в мотеле, а не дома.

На простынях осталось пятно крови — алая полоса около тридцати сантиметров длиной. Похоже, это след от раны на руке, когда несчастного волокли с кровати, а он пытался защититься. Рядом с кроватью все еще стояли ботинки Филиппа, там, где он их снял перед сном. Это все, что от него осталось.

Присутствие Габриеля все еще мрачной тенью нависало над комнатой. Он был здесь, крадущийся хищник, играющий в смертельную игру. Я думала, что понимаю, что такое жестокость. Я видела мужей, убивших своих жен только за то, что на полу валялось грязное белье, друзей, расправившихся с друзьями, просто случайных людей, направивших пистолет на кого-то, кого они никогда в жизни не видели, только потому, что у этого «кого-то» в руках были деньги. Но это сознательное зло было выше моего понимания. Оно не основывалось на ненависти, гневе или поруганной любви. Ни одна из обычных, пусть и страшных причин, по которым мы лишаем друг друга жизни, здесь не применима. Габриель — ваш ночной кошмар, сидящий в машине, остановившейся рядом с вашей на красный свет, которому вы боитесь взглянуть в глаза, безликий незнакомец, приближающийся к вам по темной улице. Он везде. Он заставил меня бояться вещей, которых я не понимаю. Дрожать от страха от того, что рисовала моя фантазия.

Хикс вошел и встал со мной рядом, растерянно озираясь.

— Как можно вытащить кого-то в окно против его воли, так, чтобы двое агентов ФБР за стенкой ничего не услышали? Как, черт побери, это возможно?

Я посмотрела на кровавые следы на разрезанной оконной сетке. Картинка начала собираться в единое целое, словно вспышки высвечивали крошечные кусочки истории, произошедшей в темной комнате. Я посмотрела на кровать и увидела, как Филипп пытается заснуть, ища спасения от произошедшего с ним кошмара. Он ворочается в постели, иногда забывается, но ненадолго. Небольшое облегчение. Ночь напоминает медленно сгорающий фитиль.

Звук разрезаемой занавески практически не слышен. Словно вдалеке кто-то расстегивает молнию в темноте. Если Филиппи слышал его, то не обратил внимания, поглубже зарывшись в подушку. Тут он почувствовал запах дешевого одеколона. И сразу же понял, в чем дело. Он попытался повернуть голову, закричать, но замер от ужаса. Волю у него уже украли, не оставив ни капли, словно отсекли ее скальпелем.

Хикс подошел к окну, провел пальцем по разрезанной сетке, а потом покачал головой, не веря своим глазам.

— Как такое возможно, черт побери? Почему Филипп не закричал?

— Не думаю, что он был в состоянии.

— Почему нет?

— Его сковал ужас, — прошептала я.

Хикс повернулся и окинул взглядом комнату, пытаясь найти причину там, где ее не было.

— Габриель мог бы убить его прямо здесь. Почему же он его похитил?

Я задумчиво покачала головой:

— Чтобы показать нам, что он может.

— Вы о нем слишком высокого мнения.

— Нет, это не так.

— Что тогда?

— Я его боюсь.

Хикс посмотрел на меня и покачал головой. Понятия «страх» официально не существовало в словаре, одобренном ФБР. Копы типа меня могут бояться. Но фэбээровцы стоят плечом к плечу и пышут решительностью бороться с любым врагом. Хикс отвернулся и посмотрел на окно.

— И что он собирается с ним сделать?

Мне не хотелось об этом думать, поскольку, возможно, ответ будет тем же самым, что и на вопрос о моей дочери. И я просто не могла это себе представить.

— Габриель будет использовать Филиппа, пока он ему нужен.

В комнату вошли два криминалиста и начали наносить дактилоскопический порошок на оконную раму. Бесполезно. Мы найдем только то, что Габриель хочет, чтобы мы нашли. Кровавый отпечаток руки на белой простыне, открытое окно, пустая комната.

— Кто знал про эту явку? — спросила я.

— Никто. Мы снимаем жилье анонимно и используем только один раз. Хозяева даже не знают, для чего нам дома.

— Филипп кому-нибудь звонил?

Хикс покачал головой.

— Нет, это запрещено.

Он сжал руку в кулак и отвел его назад, словно собирался стукнуть по стене.

— То, что здесь произошло, это немыслимо.

— Агент Хикс, за последние двадцать четыре часа я поняла, что категории «невообразимого» и «возможного» не так уж отличаются друг от друга.

— Когда вы его привезли сюда? — спросила я.

— В начале одиннадцатого. Он выпил кока-колы и вскоре пошел спать.

Я потопталась около дверей, понимая, что мое восприятие места преступления неполно. Но что я упускаю? Это напоминало ребусы из журнала «Хайлайт», где в одном рисунке прятался другой.