— Тогда будем молиться, чтобы оно не было связано.

Я вышла за ограждение и остановилась рядом с машиной. Я снова думала как коп. Если я останусь только матерью, то не смогу помочь Лэйси. Но это значит, что мне нужно перестать думать о ней хотя бы на некоторое время, позволить ей выскользнуть из моих рук и попасть в разряд безликих жертв полицейских отчетов. Я сжала дочкин рюкзак и оглянулась на ее машину.

— Я что-то упускаю, — сказала я.

— Хотите еще раз осмотреть машину?

Я покачала головой.

— Нет, я упускаю что-то не здесь.

— Вы меня запутали.

Я задумалась. Было ощущение, что я пытаюсь найти дорогу в темной комнате. Я снова включила перемотку назад. Я не могла отыскать что-то, лежавшее на виду.

— Машина, — сказала я почти автоматически.

— Что с машиной? — спросил Гаррисон.

— Белая машина, «хэтчбэк».

— Ну да.

— «Хундай».

— Свидетельница же не узнала марку.

— Зато я узнала.

— Я не понимаю.

— В то утро, после убийства Финли, я приехала домой рано-рано утром. Вдруг вылетел белый «хундай», чуть было не столкнулся со мной, а потом водитель начал выкидывать из окна «Стар ньюз». Когда я открыла гараж и вышла из машины, «хундай» остановился напротив. Водитель увидел, что я на него смотрю, дал газу и умчался прочь.

— Может, он просто видел фотографии Лэйси в газете?

— Но на нашей улице он выкинул газету всего один раз, возле нашего дома. Почему он поспешно уехал, не закончив работу?

— Думаете, он может быть замешан в похищении?

— Это мы выясним.

— А вы его видели?

Я еще раз посмотрела на машину Лэйси и постаралась не думать о том ужасе, который сейчас испытывает моя девочка. Это было невыносимо.

— Да, видела.

К нам подошла офицер Джеймс с мобильником в руке. Она замялась, не желая прерывать наш разговор.

— Наш диспетчер зафиксировал звонок для вас от человека, представившегося разносчиком газет. Сказал, что вы его знаете, и он хочет поговорить с вами о конце света. Наши ребята думали, что это какой-то псих, пока вашу дочку не похитили.

— А он сказал, в какой газете работает?

— В «Стар ньюз».

Если верить менеджеру отдела распространения газеты «Стар ньюз», разносчиком, который останавливался напротив моего дома и звонил мне, был некто Филипп Жэне. Вероятно, француз, но не точно. Когда платишь из-под полы, то и лишних вопросов не задаешь. Он проработал в редакции меньше двух месяцев. Молчаливый. Нелюдимый. Короче, точно было известно только одно — он готов работать за шесть долларов в час.

В то утро, когда я его встретила, он, как обычно, забрал газеты, но доставил только восемь, все в нашем квартале, причем мне последней. Восемь из четырехсот. С тех пор Филипп не давал о себе знать. В редакции не было его телефона, только адрес в Голливуде.

Когда мы с Гаррисоном поехали по сто тридцать четвертой автостраде по направлению к Голливуду, солнце уже садилось. Позади нас верхушки Сан-Габриел пылали в его лучах оранжевыми и желтыми сполохами. А далеко-далеко впереди, вдоль линии горизонта, тянулась серая полоска океана, вырастали небоскребы фешенебельного Сенчури-сити, и, насколько хватало глаз, раскинулся Большой Лос-Анджелес. А прямо перед нами погружался в полумрак район Голливуда, на который свысока взирали обсерватория Гриффит-парка и Голливудские холмы.

Я попыталась сосредоточиться на фактах, на кусочках мозаики, которую необходимо сложить, чтобы вернуть Лэйси, но они никак не хотели вставать на место. Брима все еще не могли найти. Баллистическая экспертиза пули из черепа Финли не дала никаких зацепок. Пропавший Суини тоже не нашелся. А мексиканская армия в который раз оказалась безнадежным лабиринтом из телефонных звонков и бюрократических препон.

Я позвонила домой, лелея слабую надежду и моля Бога, чтобы все оказалось ошибкой и Лэйси, живая и здоровая, сидела перед теликом. И хотя я знала наверняка, что трубку никто не снимет, но когда включился автоответчик, сердце все равно упало.

Звонил кто-то из ее друзей, сказал, что директор Паркс просто придурок. Еще один журналист хотел взять интервью у «Зеленой королевы», как он ее называл. А затем раздался голос, который я хотела услышать сейчас меньше всего, если не считать преступника, вытащившего мою девочку через разбитое окно.

— Алекс, это мама. Я только что видела внучку в новостях.

Пауза. Я слышала размеренное дыхание, словно мать подбирала подходящие слова.

— Было бы мило узнать об этом инциденте не от Тома Брокау, [15]но думаю, у тебя были свои причины не сообщать мне. Позвони, если будет время.

Я повесила трубку. Супер. Я посмотрела на телефон, пытаясь понять, как сказать матери, что ее единственная внучка похищена. Я набрала ее номер на клавиатуре мобильного, но не стала нажимать кнопку «позвонить». Ее слезы Лэйси не помогут. И мне тоже не станет лучше, если я выслушаю от матери, что это исключительно моя вина.

— Что-то случилось?

— Моя… Нет ничего. — Я сделала глубокий вдох. — Моя мать.

— Забудьте, что я спросил.

Я сунула телефон обратно в карман и открыла дочкин рюкзак. Ага, вот и ее телефонная книжка в черной кожаной обложке с выгравированными буквами «Телефоны». Я начала листать ее в поисках какого-нибудь номера, который показался бы мне неуместным, или имени, при звуках которого раздавался бы тревожный звоночек. Я узнала несколько имен, но большинство были мне незнакомы. Чем больше я старалась, тем хуже удавалось сконцентрироваться. Мне хотелось прижать к себе свою девочку. Хотелось снова стать никудышной матерью. Ляпнуть что-нибудь, а потом остаток жизни исправлять свою ошибку.

Я открыла окошко и прикрыла глаза, позволив бризу омывать мое лицо. Но вместо чувства умиротворенности ветер обрушил на меня слова матери, доносившиеся из прошлого: «Если ты пойдешь работать в полицию, то разрушишь свою жизнь. Я ожидаю от тебя чего-то большего».

Гаррисон повернул на Сансет и поехал на восток. Аллея Славы находилась всего в паре миль отсюда, но здесь никаких следов звезд не было, никто не щелкал фотоаппаратами. Кругом только уличные церкви и ночлежки. Тротуары усеяны разбившимися мечтами эмигрантов, которые проводили дни, убегая от работников иммиграционной службы и время от времени промышляя разбоем на улицах.

Филипп, разносчик из редакции «Стар ньюз», жил в затрапезном райончике всего в нескольких кварталах от бульвара Сансет. Мы нашли нужный нам дом и сделали кружок, высматривая «хундай», но его нигде не было видно.

— Если Филипп сейчас дома, то, значит, он приехал на чем-то другом, — заметила я.

Гаррисон припарковался на Уилкокс-стрит рядом с домом Филиппа, трехэтажным горчично-желтым зданием, на окнах которого висели жалюзи. Переполненные мусорные бочки выстроились в шеренгу вдоль тротуара. Обуглившиеся остатки новогодней елки лежали рядом с умирающей пальмой, разрисованной граффити.

Я несколько секунд сидела, не двигаясь, а потом вылезла из машины. Молодая мексиканка с ребенком на руках шла по другой стороне улицы. Я несколько минут смотрела на нее, потом закрыла глаза и представила себе, как я возвращаюсь с малышкой Лэйси из роддома.

— Вы в порядке? — спросил Гаррисон.

Я снова вернулась в настоящее.

— Ага.

Не думаю, что мне удалось провести Гаррисона. В его глазах застыло выражение попутчика, также привязанного к путешествиям в прошлое. Среди моих знакомых мало кто из мужчин страдает физической зависимостью от прошлого, это скорее прерогатива женщин, как мне кажется. Побочный эффект материнства.

— Все нормально, — сказала я.

Затем огляделась, чтобы получше рассмотреть все вокруг. Стоявшая на углу шлюшка, смутно напоминающая кого-то из знакомых, с подозрением посматривала на нашу машину. Господи, меня тошнит от людей, которые по доброй воле разрушают собственную жизнь. Жизнь и так слишком коротка. Они что, не знают об этом или просто не могут остановиться?