— Ничего не ясно, — возразила Алиса, буквально оглушенная хлынувшим на нее потоком речей. — Причем тут твой дедушка?
— Алиса, пожалуйста, не будь такой равнодушной! Уверяю тебя, они собрали целый суд надо мной! Мама сказала, что у нее делается нервная дрожь при мысли, что я могу когда-нибудь носить имя Герсдорф, папа утверждал, что я должна дорого ценить себя, ведь со временем я буду «партией», а дедушка скорчил самую ужасную физиономию, потому что терпеть не может намеков на его наследство, но тоже кричал во все горло, что это — мезальянс. Он перечислил мне всех наших дедов, прадедов и прапрадедов, которые все перевернутся в своих могилах. Но мне ведь это совершенно все равно: пусть себе почтенные старички переворачиваются сколько угодно, по крайней мере, разнообразие для них в скучном фамильном склепе. К несчастью, я имела неосторожность сказать это, и тогда буря налетела со всех сторон разом! Дедушка поднял руку и поклялся, но я тоже поклялась! Я стала перед ним вот так, — Валли вскочила и обеими ножками топнула по ковру, — и объявила, что не откажусь от моего Альберта ни за что на свете!
Молодая баронесса почувствовала, наконец, необходимость перевести дух и воспользовалась этой вынужденной паузой для того, чтобы подбежать к окну, так как послышался стук отъезжающего экипажа; выглянув в окно, она так же быстро вернулась назад.
— Твоя воспитательница уехала! Слава Богу, мы от нее отделались! Она что-то подозревает, иначе я не получила бы таких колких замечаний. Но она не скоро вернется, потому что заседание займет не меньше двух часов, и на этом я и построила свой план. Мне запретили всякие отношения с Альбертом, и письменные, и устные. Но видеться с ним мне необходимо, поэтому я пригласила его сюда, в твою гостиную, и ты должна быть ангелом-хранителем нашей любви.
Алиса, видимо, ничуть не обрадовалась предназначенной ей роли. Она выслушала все объяснение без всяких «ах!», в немом изумлении перед тем, что такие вещи вообще могут твориться на свете. Чтобы можно было обручиться без согласия родителей и даже против их воли — это было вне круга понятий Алисы: баронесса Ласберг слишком хорошо воспитала ее. Она выпрямилась в кресле и сказала:
— Нет, это неприлично.
— Что неприлично? Что ты будешь ангелом-хранителем? — с негодованием воскликнула Валли. — Значит, ты хочешь обмануть мое доверие, сделать нас несчастными, повергнуть нас в отчаяние? Ты хочешь, чтобы мы умерли? Да, да, мы оба умрем, если мне не позволят выйти за Альберта. Неужели у тебя хватит духа взять такое на свою совесть?
К счастью, в этот момент доложили о Герсдорфе. Наступила минута мучительного колебания. Алиса как будто сделала попытку сказаться больной и велеть отказать посетителю, но Валли заслонила ее собой и проговорила тоном приказа:
— Просите!
Лакей исчез, а Алиса со вздохом опять откинулась на спинку кресла. Она сделала все, что могла: хотела сопротивляться, но, так как ей не дали выговорить решительное слово, она отказалась от дальнейших усилий и предоставила события их естественному течению.
Герсдорф вошел, и Валли полетела ему навстречу, готовая броситься в его объятия; но он только поднес ее руку к губам и, не выпуская этой маленькой ручки, направился к молодой хозяйке дома, говоря:
— Прежде всего, я должен просить у вас прощения за своеобразный способ пользоваться вашей дружбой, к которому прибегла моя невеста; но, к сожалению, нас принуждают к этому обстоятельству. Вероятно, вы уже знаете, что я сделал предложение Валли и получил ее согласие; я хотел на другой же день просить согласия ее родителей, но барон Эрнстгаузен даже не принял меня.
— А меня запер на целое утро! — вставила Валли.
— Тогда я сделал предложение письменно, — продолжал Герсдорф, однако, получил ледяной отказ без всякого указания причин. Барон написал…
— Отвратительнейшее письмо! — опять вмешалась Валли. — Но его продиктовал дедушка. Я знаю, потому что подслушивала у замочной скважины.
— Как бы то ни было, он отклонил мое предложение. Но так как Валли добровольно отдала мне свое сердце и руку, я сумею настоять на своем, и потому считал себя вправе прийти сюда для свидания с ней. Еще раз прошу извинить нас. Будьте уверены, мы не станем злоупотреблять вашей добротой.
Он говорил так открыто, так мужественно и сердечно, что Алиса начала находить всю историю уже не столь неприличной и в нескольких словах выразила свое согласие. Правда, она не понимала, как мог такой серьезный, сдержанный человек полюбить маленькую, подвижную, болтливую Валли и заслужить ее взаимность, но сомневаться в этом было невозможно.
— Тебе нет надобности слушать, Алиса, — сказала Валли успокоительно. — Возьми книгу и читай, а если в самом деле нездоровится, подремли немножко. Мы не будем на тебя в претензии, даже наоборот…
Она подхватила своего Альберта под руку и увлекла его в балконный фонарь, отделенный от гостиной турецкой занавесью. Сначала они говорили шепотом, но маленькая баронесса не могла долго выдержать, скоро она заговорила взволнованно и довольно громко, а за нею и Герсдорф невольно повысил голос, так что Алиса могла слышать весь их разговор. Она послушно взяла книгу, но вдруг опустила ее на колени, потому что до ее ушей долетело ужасное слово «увезти».
— Нам не остается другого средства, — воскликнула Валли. — Ты должен увезти меня и не позже, как послезавтра утром, в половине первого: в это время дедушка уезжает назад в имение, а папа и мама поедут провожать его на вокзал, мы же тем временем можем преспокойно сбежать. Мы поедем в Гретна-Грин, поскорее обвенчаемся — я как-то читала, что там не практикуется никаких записей и прочих церемоний — и вернемся мужем и женой.
Этот план похищения и путешествия был изложен весьма убедительно, но не встретил ожидаемого сочувствия. Герсдорф сказал спокойно и твердо:
— Нет, Валли, это не годится. Существуют кое-какие законы, решительно запрещающие романтические экскурсии. Твоя горячая головка еще не имеет понятия о жизни и налагаемых ею обязанностей, я же их знаю, и мне, человеку, специальность которого — защита права, было бы не совсем прилично попирать это право ногами.
— Что мне за дело до твоих законов? — воскликнула Валли, донельзя оскорбленная. — Вообще как ты можешь говорить о таких прозаических вещах, когда дело идет о нашей любви? Что же нам делать, если папа и мама останутся при своем отказе?
— Прежде всего, ждать, чтобы твой дедушка в самом деле уехал. С этим упрямым аристократом ничего не поделаешь: как человек мещанского происхождения, я не гожусь, по его убеждению, в мужья баронессе Эрнстгаузен. Когда же его непосредственное влияние в доме твоих родителей будет устранено, я добьюсь, чтобы твой отец выслушал меня, и попробую преодолеть его предубеждение. Мы должны запастись терпением и подождать.
Молодая баронесса окаменела от испуга при этой перспективе. Вместо романа с бегством и тайным браком ей рекомендовали ждать и оставаться у тиранов-родителей, а ее возлюбленный, который, по ее плану, должен был победоносно вынести ее оттуда на руках, вел себя так трезво и рассудительно, как будто собирался из-за обладания нею начать процесс по всем юридическим правилам. Это было слишком для ее пылкой натуры, и она гневно воскликнула:
— Скажи уж лучше прямо, что ты не нуждаешься во мне, что у тебя не хватает храбрости решиться на что-нибудь ради меня! В тот вечер, когда ты сказал, что любишь меня, ты говорил совсем иначе! Я возвращаю тебе твое слово, я расстанусь с тобой навеки. — Тут Валли начала громко всхлипывать. — Я выйду замуж за человека, у которого будет бесконечное множество предков… дедушка найдет мне такого, но я умру от горя, и не пройдет и года, как я сама буду лежать в фамильном склепе…
— Валли! — с упреком проговорил серьезный, кроткий голос адвоката. — Валли, посмотри на меня! Неужели ты в самом деле не веришь моей любви?
Это опять был голос, полный нежности, так хорошо знакомый Валли с того вечера, когда они были одни в зимнем саду и она с бьющимся сердцем слушала его признание в любви под звуки музыки. Она перестала всхлипывать и сквозь слезы посмотрела на своего возлюбленного, наклонившегося над нею.
