Чтобы окончательно не пасть в глазах Лены, я не стала задавать бестактный вопрос о том, сколько может прожить кошка этой породы. Насколько я помнила, те, рядом с которыми я росла, даже не до конца прирученные, были достаточно везучими и проводили я нами лет по шесть, не меньше. Обычно кончина были внезапной, родители объясняли причину исчезновения кошек серьезно и лаконично: «отравлена», «сбежала» или «сбита». Дальнейшие расспросы не поощрялись. На мои «Кто это сделал?» или «Куда сбежала?» следовал неизменный ответ: «Кто ж ее знает?»
Если каким-то чудом этой киске удастся достигнуть почтенного девятилетнего возраста, Робу к тому времени должно исполниться пятнадцать — в перспективе это выглядело как миллион лет. Учитывая, в какое месиво из-за пережитого стресса превратилась наши организмы, я сильно сомневалась, что кто-то из нас реально сумеет прожить так долго.
Лена тонко улыбнулась, и они вместе с Джейком пошли по тропинке, моментально скрывшись с глаз. Бедная Лена. Каково ей оставлять кошечку в лапах у любителей собак, которые даже не скрывают этого. Наверное, она сильно переживает. Тем не менее она решилась оставить котенка у нас. Может, пусть Роб поиграет с ней денек-другой, а потом уж вернем ее в дом, где так любят кошек.
Рата горько плакала и стенала за дверью кухни.
— Не переживай так! — окликнула я старушку. — Все устроится.
Роб уютно устроился в углу гостиной с малюткой котенком на руках. Кошечка была черной, чернее некуда. Черным было все, от коготков и подушечек лап до усов. Единственное исключение составляли глаза — два сверкающих зеленых зеркала, не похожих на обычные кошачьи глаза. Она явно позаимствовала их у инопланетянина. Роб пальцем поглаживал котенка по лбу, а тот нежно смотрел на мальчика снизу вверх. У меня екнуло сердце. Они удивительно гармонично выглядели — ни дать ни взять, умилительная сценка из рекламы 1950-х годов.
— Сэм был прав, — сказал Роб, бережно протягивая мне Клео. — Животные умеютразговаривать. Послушай ее. Она ворчит.
То ли из-за того, что невесомое тельце оказалось таким теплым, то ли потому, что лапки были такими тонкими, а шерстка удивительно мягкой, только я почувствовала, взяв ее на руки, что какая-то ласковая волна заполняет мне грудь.
— Не ворчит, — пояснила я, проводя пальцем по хрупким бусинкам хребта. — Это она мурлычет.
Я потрясенно смотрела на невинную пушистую мордочку, на эти гигантские, все затмевающие глазищи. Вы подумайте — мы лишились Сэма, я сама порой чувствовала, что моя жизнь кончена, а этой кошачьей фитюльке хватило нахальства бесцеремонно ворваться в наш мирок и даже не извиниться. Мало этого, она уютно свернулась на моих ладонях и явно полагала, что все идет прекрасно. Такая махонькая, беспомощная. Ей просто ничего больше не оставалось — только довериться нам.
Клео лениво потянулась и зевнула, показав ярко-розовый рот, усеянный довольно опасного вида острыми зубками. Она смотрела мне прямо в глаза с выражением, которое как-то мало соответствовало такому маленькому, беззащитному существу. Уверенный, спокойный взгляд говорил о том, что для нее наша встреча — это встреча равных.
— Потрогай ушки, — сказал Роб. — Они у нее такие мягкие.
Клео не возражала, когда я погладила ее ухо. Наоборот, наклонила голову и потерлась ею о мою руку, поощряя меня. Уши, тонкие и нежнейшие, как старинный шелк, скользили у меня между пальцами.
Меньше всего я рассчитывала на награду. Но она немедленно последовала: Клео лизнула меня язычком, шершавым, как наждачная бумага. Это прикосновение к тыльной стороне ладони ошеломило меня, будто первый поцелуй. Мне захотелось прижать ее и никуда от себя не отпускать. С другой стороны, измученное сердце испугалось захлестнувшей его, как цунами, нежности. Мы обречены терять любимых. Неписаный контракт между нами и четвероногим любимцем гласит, что он, скорее всего, умрет раньше нас. Чем больше мы к нему привяжемся, тем больнее будет скорбь от неизбежной утраты. Открыть для Клео сердце означало бы обречь себя на новые страдания — все равно что швырнуть эту, и без того уже травмированную, часть тела на посадочную полосу аэродрома и позволить самолетам приземляться прямо на нее.
— Давай поглядим, как она ходит, — сказала я Робу, опуская котенка на пол.
Клео заковыляла по ковру, словно заводная игрушка. Она путалась в ворсе, как в высокой траве. Помахивая похожим на червячка хвостом, она нетвердой походкой направилась к фикусу.
Я никогда не питала особой симпатии к этому фикусу. Он достался нам по наследству от хозяев нашего предыдущего жилья. Со временем мне стало ясно, почему они его не забрали. Огромные восковые листья придавали растению вид несокрушимый и какой-то ужасно скучный. Оно, как мне казалось, прислушивалось к разговорам, будто незваный гость на званом обеде, а взамен не предлагало ничего, кроме разве что небольшой добавочной порции кислорода. Переезжая сюда, на зигзаг, мы хотели было оставить фикус на старом месте, но грузчики по ошибке запихнули его в грузовик.
Я пересадила фикус в нелепую оранжевую кадку из пластика, после чего он стал выглядеть еще более самоуверенно. Во все стороны раскинулись темно-зеленые ветви, усаженные листьями величиной с тарелку, а щупальца-усики расползлись, крепко цепляясь за рамы картин и карнизы для занавесок. Превратившись из комнатного цветка в настоящее дерево, проклятое растение явно строило агрессивные планы по дальнейшему захвату территории. Я пробовала было его обрезать, но это лишь спровоцировало бурный рост боковых ветвей.
Примерно в метре от оранжевой кадушки Клео притормозила, припала к земле и, подобно льву, выслеживающему антилопу, устремила немигающий взор на добычу — покачивающийся лист, свисающий с нижней ветки. Подрагивая хвостом, она выжидала, пока лист отвернется, не подозревая об опасности. Наконец, удостоверившись, что глупая жертва полностью погружена в свои растительные мысли, Клео яростно атаковала, впилась в добычу когтями и зубами, насквозь пронзив подрагивающую зеленую шкуру жертвы.
И тут произошло нечто удивительное. Сначала раздался звук, непривычный, булькающий, он перешел в нечто, напоминающее икоту. Наши рты были открыты, ткани мягкого нёба судорожно сокращались, но на сей раз не для плача. Смех. Мы с Робом смеялись. Впервые за последние недели мы обратились к этому простейшему и самому удивительному способу исцеления из всех известных человечеству. Скорбь затянула меня так глубоко в свой склеп, что я напрочь забыла о смехе. Чтобы восстановить эту функцию, необходимую человеку для сохранения рассудка, потребовались мальчик, котенок и растение. Кошмар прошедших недель рассеялся, висящий на сердце замок страдания был отперт и свалился. Мы смеялись.
А Клео сражалась с листом фикуса, и было очевидно, кто выйдет победителем. Лист был вдвое больше по размеру и плотно крепился к стволу. Каждый раз, как она пыталась его схватить, лист выскальзывал и упруго взмывал кверху.
— А она упорная, — заметила я.
Кошечка неожиданно прекратила атаку и завалилась на бок. Взглянув на нас, она требовательно мяукнула. Перевода не требовалось. Клео надоело нас развлекать. Она желала, чтобы ее взяли на руки и погладили. Из кухни донесся тоскливый вой, напомнив, что настало, пожалуй, время представить Клео хозяйке дома.
Я велела Робу выпустить Рату, а сама взяла Клео на руки. Но что, если собака стремительно вырвется из кухни и попытается сожрать котенка? Удержать ретривера под силу только взрослому. Так что мы поменялись ролями — я пошла за Ратой, а Робу объяснила, чтобы держал котенка как следует.
Бурно радуясь освобождению, Рата всю меня вымочила слюной. Она вроде бы не обращала внимания на то, что я крепко, будто тюремный надзиратель, держу ее за ошейник.
— Ну, девочка, сейчас ты кое с кем познакомишься, — сказала я елейно. Как зубной врач пациенту, который впервые видит бормашину. — Не нервничай и веди себя хорошо.
Собаке не нужно было объяснять, куда идти. Она потащила меня в гостиную, как моторный катер с водным лыжником на буксире. Роб занял позицию у окна, прижав Клео к самому подбородку. Рата бросила взгляд на котенка, и под ошейником у нее напрягся каждый мускул. Глаза Клео расширились, превратившись в пару сверкающих драгоценных камней. Шерстка встала дыбом, так что кошечка увеличилась в объеме почти вдвое — хотя даже в этом случае она вряд ли испугала бы и чихуа-хуа. Выгнув спинку, она прижала уши к голове. В этот момент Рата зарычала и гавкнула так оглушительно, как будто выстрелили из пушки. События развивались хуже некуда. Бедный малютка котенок, решила я, сейчас умрет от ужаса.
