— Брать котенка мы не станем, — сказала я, выруливая на нашем «универсале» по крутому, кренделем, повороту. — Мы едем посмотреть на них, вот и все.

Дорога к дому Лены была непростой: мало того что узкая, так еще крутая и обрывистая. Она змеилась по ландшафту, который в большинстве частей света откровенно назвали бы горами. Дальше, за Лениным домом, уже почти ничего и не было, кроме пары овцеводческих ферм и каменистого берега.

— А ты говорила, что мы возьмем котеночка, — заныл Сэм на заднем сиденье, а потом повернулся за поддержкой к младшему братишке: — Правда же, она говорила?

Обычно заднее сиденье превращалось в поле боя между мальчишками. И это было вполне предсказуемо: два брата, одному почти девять, другому шесть. Сэм исподтишка пихал и толкал Роба, тот жаждал отмщения и начинал брыкаться в ответ, бросался на обидчика, а Сэм поднимал крик: «Он меня ущипнул!» — «Он сам первый меня ущипнул!» Но сейчас они были союзниками, а мне вместо обычной роли судьи и миротворца была уготована другая, попроще: врага.

— Ага, так нечестно, — вступил Роб. — Ты говорила.

— Я говорила только, что, может быть, когда-нибудь мы заведем котенка. Большой собаки для нашей семьи вполне достаточно. И как нам быть с Ратой? Ей совсем не понравится кошка в доме.

— Ей понравится! Ретриверы любят кошек, — парировал Сэм. — Я читал про это в книжке про домашних животных.

Напоминать ему, что Рата то и дело гоняла по кустам несчастных представителей кошачьего племени, не имело смысла. С тех пор как Сэм отказался от идеи сделаться супергероем и засунул маску Бэтмена в шкаф на дальнюю полку, он увлекся чтением и теперь был нашпигован фактами, позволяющими с апломбом опровергать любые мои доводы.

Я кошку не хотела. Я вообще не особо любила кошек. А уж мой муж Стив определенно их недолюбливал. Если бы Лена не улыбнулась такой очаровательной ясной улыбкой в тот день на детской площадке, когда спросила: «Вы не хотите котенка?» Если бы это не было сказано так громко и перед детьми…

— Ура! У нас будет котенок! — завопил во все горло Сэм, не успела я рта раскрыть.

— Ура! Ура! — эхом отозвался Роб, прыгая в своих кроссовках, дырки на которых я старалась не замечать.

Лена нравилась мне и внушала даже некоторый трепет еще до того, как мы познакомились. Изящная красавица со своеобразным, эклектичным стилем, она переехала в Австралию из Голландии, когда ей не было и двадцати, и стала весьма известным живописцем. Свои портреты она непременно сопровождала тонкими комментариями о жизни, сексе или религии. Художник в самом глубоком значении этого слова. А еще Лена приняла решение жить независимо от мужчин. О трех ее ребятишках в детском саду ходили разные слухи — поговаривали, будто все они рождены от разных отцов. Лично я не удивилась бы, если бы оказалось, что Лена обзавелась потомством где-то в параллельном мире, код доступа к которому есть только у нее да у Пабло Пикассо. В ее присутствии мне было неловко препираться по поводу котенка.

Растить двух мальчишек оказалось намного сложнее, чем я представляла, когда сама еще была школьницей и с наслаждением смотрела по телику рекламы детского шампуня. Если бы юным матерям вручали олимпийские медали за наивность, я точно заработала бы золото. Я вышла замуж в девятнадцать, сразу забеременела и только хмыкала, слыша о детях, что не дают спать по ночам. Это было о каких-то чужих детях. Реальность пристукнула меня с рождением Сэма. Я изо всех сил старалась скорее повзрослеть. Ночные телефонные звонки маме, жившей в трех сотнях километров, не особо помогали. («Похоже, у него режутся зубки, детка».) К счастью, надо мной сжалились другие мамочки, старше и опытнее меня. Терпеливо и ласково они помогали мне освоить азы материнства. Я постепенно смирилась с тем, что сон — это роскошь, что ни одной матери не бывает хорошо, когда ее дитятку плохо. К 1982 году я уже неплохо свыклась со своей ролью. Мальчишки подрастали классные, да и вообще, заметьте, мне уже пару лет не приходилось выбегать в супермаркет, набросив плащ прямо поверх ночной рубашки.

Жили мы в Веллингтоне, городе, который славился двумя вещами: скверной погодой и землетрясениями.

Мы умудрились выбрать жилье, которому грозили обе опасности: домик притулился на отвесной скале у обочины серпантинной дороги, и прямо под ним проходила линия разлома.

Слабые землетрясения тут были настолько часты, что, когда дрожали стены и звякали тарелки, мы и внимания не обращали. Но рассказывали, что в Веллингтоне случаются и настоящие, серьезные катаклизмы, вроде землетрясения 1855 года, когда громадные куски земли, целые массивы, обрушивались в море, а потом их выбрасывало на берег совсем в других местах.

Наше бунгало лепилось к скале, будто готовясь к неизбежной катастрофе. Черепичная крыша, темные балки и ставни вызывали смутные воспоминания о старинных сказках. Стилизация под тюдоровскую готику странно сочеталась с фольклорными мотивами, но изысканностью здесь и не пахло, дом был стареньким и запущенным. Я собиралась разбить деревенский садик, но сил хватило лишь на бордюр из незабудок у входа.

Люди, которые выстроили наше, мягко говоря, странное жилище, явно воображали себя горными козами. Гаража не было, не имелось даже фасада, смотрящего на улицу. Чтобы подобраться к дому, приходилось парковать машину выше по дороге — намного выше уровня нашей крыши — и ковылять вниз с полными руками сумок и детских причиндалов. Все остальное проделывала за нас сила земного тяготения, так что в результате мы сползали по зигзагам дороги вниз, к калитке.

Мы были молоды, и все это нас мало волновало в солнечные дни, когда внизу расстилалось море, тихое, синее и плоское, как поднос. Но если с Антарктики дул южный ветер, который с воем отрывал пуговицы на пальто и сек лицо ледяными струями дождя, вот тогда мы жалели, что не купили дом понадежнее.

И все же нам нравилось жить в двадцати минутах ходьбы от города. А при наличии скалолазного снаряжения, веревок и альпинистских башмаков путь можно было бы проделать и за пять минут. Когда мы направлялись в город, невидимая сила так и тянула двинуться вниз напрямик, срезав виток серпантина, а точнее, крутой поворот в форме зигзага. Пробравшись через кусты и заросли трав, мы останавливались перевести дух и осмотреться. Вокруг лежало кольцо аметистовых гор, отвесных и суровых. Я не могла поверить, что живу среди такой сказочной красоты.

По тропе мы выходили к старым деревянным мосткам, перекинутым через главную дорогу. Отсюда можно было либо дойти до автобусной остановки, либо продолжать вертикальное движение вниз к зданию парламента и центральному вокзалу. Обратный путь из города — совсем другое дело. Он тянулся вдвое дольше и требовал хорошего дыхания, как у настоящего горца.

Наш зигзаг отличался четкой социальной структурой. По Правой стороне располагались приличные двухэтажные дома, утопающие в садах и цветниках, выдающих мечты о Тоскане. А домишки Плохой стороны были рассеяны на краю обрыва беспорядочно, словно запоздалые раздумья. У жителей Плохой стороны произрастали не цветы, все больше сорняки.

Престижность профессий убывала в точном соответствии с положением на склоне горы. Выше всех правосторонних возвышался, подобно замку, дом мистера Батлера. Серый, двухэтажный, он излучал превосходство не только над соседями, но и над городом в целом.

Ниже мистера Батлера стоял двухэтажный особняк, развернутый фасадом в сторону залива так, словно его обитатели и не думали демонстрировать свои социальные преимущества. Под изящной крышей, напоминавшей распростертые крылья чайки, он, казалось, вот-вот взлетит с сильным порывом ветра, чтобы приземлиться далеко отсюда. В мире роскоши и гламура. Рик Десильва руководил компанией звукозаписи. Рассказывали, что его жена Джинни до замужества была известной моделью, этакой новозеландской Джин Шримптон. Супруги жили, укрывшись в зарослях растений (несомненно, при желании их можно было высушить и выкурить), и славились своими вечеринками.