— Смотри, — сказал Филип, положив руку мне на плечо и медленно развернув лицом к стеклянной двери.

Сквозь капли дождя на стекле я разглядела набегающие на берег волны, огромные, как океанский прибой. Лиловые тучи окутали остров. Вдалеке еле виднелась одинокая фигурка на каяке.

Волна подбросила каяк и, казалось, накрыла фигурку с головой. Но человек вынырнул, опустил в воду весло и развернул каяк навстречу следующей волне. Бесстрашный гребец был определенно намерен не поддаваться стихии и оставаться на плаву.

— Вы все здесь ненормальные, — вздохнула я. — И кому только в голову пришло поплавать в такую погоду?

— Робу, — ответил Филип, загадочно улыбаясь. — И должен сказать, у него просто отлично получается.

К тому времени, как я осталась без мужа, Клео вдруг особенно увлекло охотничье искусство. Может, она почувствовала, что у нас в семье станет на одного добытчика меньше, или решила, что я недостаточно хорошо справляюсь с ролью поставщика бекона. Мало того что я была жалким двуногим с отвратительным (по крайней мере, я ее точки зрения) голым телом, мне оказалось не под силу поймать и жалкую мышку, даже если бы от этого зависели судьбы мира. Клео снисходительно отнеслась к моим недостаткам и в полной мере их компенсировала, выкладывая целые ковры из мохнатых и пернатых тушек у входной двери, в спальнях и по всему холлу до кухни. Дом наш стал напоминать мастерскую таксидермиста-любителя. Чтобы прекратить поток насилия, я надела на Клео ярко-розовый ошейник со стразами и бубенчиком, в надежде, что его звон отпугнет потенциальные жертвы.

— Кошки не носят ошейники, — высказалась мама безапелляционно, словно только что явила миру Одиннадцатую заповедь.

Нет, мы с детьми всегда искренне радовались приездам мамы, но меня напрягало, когда из раза в раз она непременно находила в нашем домашнем укладе что-нибудь требующее критики. На сей раз объектом оказался кошачий ошейник.

— Она убивает слишком много животных, — ответила я, застегивая пряжку на шее сопротивляющейся Клео. — И вообще, ты посмотри, как ей идет. Настоящая Одри Хэпберн, не находишь?

— Выглядит омерзительно, — рассудила мама. — А что она ловит мышей, так для тогокошки и нужны.

Впервые Клео была согласна с мамой. Кошка яростно трясла головой, звеня, как рождественский колокольчик.

— Видишь? Твоей твари не нравится эта вещь!

— Клео не тварь. Клео — умница, — отвечала я. — И она привыкнет.

Но нам с Клео пришлось-таки повоевать. Это было нешуточное столкновение двух характеров. Она возненавидела ошейник ожесточеннее, чем что бы то ни было еще, включая даже людей, не любящих кошек. Все время с утра до вечера она пыталась содрать его с шеи или разгрызть. Три чудесных страза были выковыряны и слетели. Шикарный ремешок розового цвета поблек и потерял форму, превратившись в уродливую волокнистую повязку. Клео сверлила меня укоризненным взглядом, словно говоря: «Как только ты осмелилась унизить меня этим позорным ярмом? Почему ты считаешь, что имеешь на это право? Уж не решила ли ты, что я — твоясобственность?»

— Это и естьтвой новый кавалер? — театрально шептала мама на кухне. — Когда я открыла ему дверь, решила, что к нам явилась полиция. Такая короткая стрижка, а сам весь аккуратный. Не твой тип, по-моему, а?

Меня никогда не радовали мамины критические отзывы по поводу моих личных дел. Наблюдательная и беспощадная, она не упускала ни единой детали, вплоть до запаха лосьона после бритья. Появление в нашей жизни Филипа подбросило ей массу свежего материала.

— Только что демобилизовался из армии, вот как? Ну что тут скажешь, замужем за моряком ты ведь уже побывала. Кто следующий — военный летчик?

На работе мне было не легче. На каждом шагу меня встречали брови, поднятые высоко, как своды готического собора. Шуточки по поводу конфетных мальчиков так и летали из одного угла комнаты в другой. Журналисты гордятся широтой взглядов и терпимостью, но тут у меня появилась возможность убедиться, что эта широта проявляется не во всем. Узнай они, что я пристрастилась к бутылке или завела интрижку со старым патлатым наркоманом, никто бы и ухом не повел. В фильмах было (и сейчас по-прежнему есть) полно уродливых, как бульдоги, пожилых мужиков, которые крутят напропалую с красотками младше их лет на двадцать пять. Всем казалось ужасной несправедливостью, даже непристойностью, что женщина встречается с молодым, моложе себя, коротко стриженным парнем. Я отбивалась и отшучивалась, как могла, стараясь убедить коллег, что все это не всерьез. Но ни от кого не могло укрыться, что наше «несерьезное» знакомство затянулось и продолжается уже на месяц-другой больше, чем можно было ожидать.

Для Филипа все тоже было непросто. Люди его круга, красавицы и полубоги, не могли поверить, что он способен на такое безрассудство. Его настойчиво продолжали приглашать на обеды и вечеринки с целью познакомить с «правильной» девушкой с плюсиками по всем пунктам. В округе оказалось изрядное количество высокообразованных красавиц без единой морщинки, и все они так и стремились найти мужчину, а Филип интересовал их больше других.

Влюбившись в того, с кем собиралась провести одну ночь, я до сих пор не могла прийти в себя от удивления — это был самый большой сюрприз в моей жизни за долгие годы. Я узнавала его все ближе, и этот процесс был похож на путешествие вглубь пещеры. Поначалу она показалась темной, неглубокой и обманчиво пустой. Но стоило пройти чуть дальше, углубиться, завернуть за угол, и вот уже открылось огромное пространство, полное изумительных, редкостных драгоценных кристаллов. Мало того что Филип был хорош собой, мало того что мне было комфортно с ним и он превосходно ладил с детьми, но он еще был неравнодушен к духовным материям. Это был первый мужчина в моей жизни, которого искренне интересовали мои странные сны и случавшиеся время от времени мысленные эксперименты, когда мне казалось, что я покидаю пределы планеты. Нам явно суждено быть вместе, думала я, накидывая на него невидимую версию розового ошейника Клео (согласна, не розовый — возможно, камуфляжной расцветки и уж конечно без бубенчика).

— Неважно, в какую обертку человек завернут, — отвечала я тем, кто ставил под сомнение наш союз. — Главное, что внутри.

Мне стали симпатичны те свойства Филипа, из-за которых я поначалу отказывалась рассматривать его всерьез. Разница в возрасте казалась забавной и даже любопытной (не считая тех случаев, когда он спрашивал: «А кто такая Ширли Бэсси?»). Он не настолько держался за свои консервативные манеры, чтобы я не могла позволить себе время от времени над ними подтрунивать. И мне предстояло еще очень много узнать об армии и банках. Наши отношения были подозрительно близки к идеальным.

Одной из многих черточек, восхищавших меня в Филипе, был неизменный, безукоризненно выглаженный носовой платок в кармашке пиджака. Платок всегда был наготове, чтобы смахнуть слезинки с глаз женщины, а иногда, очень редко, служил более низменной цели, осушая ей нос. Еще удивительнее, когда бы мы ни вышли вместе на прогулку, он всегда настаивал на том, чтобы идти по внешней стороне тротуара. Единственным мужчиной из всех, кого я знала, который так же твердо соблюдал этот старинный рыцарский обычай, защищая даму от несущихся коней и от грязи, летящей из-под каретных колес, был мой отец. С самого первого раза, когда Филип, мягко придержав меня под локоть, медленно обошел сзади и положил вторую мою руку себе на сгиб локтя, так что я оказалась ближе к витринам, а он — к обочине, я поняла: с этим мужчиной я буду рада провести всю жизнь до гробовой доски.