Я даже завидовала ей, мечтая позаимствовать это ее умение, это искусство прощать. Мы, люди, держим в сердце свои обиды, лелеем их, даже не сознавая, что это разрушает нас же самих. Чуть что, мы с наслаждением примеряем на себя роль жертвы. А вот вам кошки: с древнейших времен люди обращались с ними просто безобразно, да и сейчас это продолжается. В Средние века в Европе кошек уничтожали тысячами, считая, что в них живет нечистая сила. В Париже шестнадцатого века массовое сожжение мешков с кошками собирало тысячи зрителей, которых радовала жестокая забава. Даже сегодня повсеместно принято топить новорожденных котят. Кошек всех возрастов мучают, производя над ними эксперименты во имя так называемого научного прогресса. В некоторых азиатских странах кошачье мясо считается полезным для пожилых женщин.
Человечество принесло кошкам столько страданий, что удивительно, как они вообще до сих пор не стали нас сторониться. Кошки давно могли бы озлобиться. Однако, поколение за поколением, продолжают нас прощать. Каждый раз, как на свет появляется новый помет, беспомощные котята, жалобно мяукая, предлагают нам начать все с чистого листа, дают возможность людям подтянуться и исправить свои ошибки. Наше прошлое свидетельствует о том, на какую жестокость мы способны, но кошки продолжают ожидать от нас лучшего. Не могут, не должны люди высокомерно считать себя венцом творения, по крайней мере до тех пор, пока не сумеют оправдать доверие и надежду, что светятся в глазах котенка.
У меня все не выходила из головы женщина, сбившая тогда на своей машине Сэма. Порой это походило на наваждение. Мой гнев давно отбушевал и угас, как пожар. Тогда, много лет назад, читая газетные истории о родителях, прощающих убийц своих детей, я считала, что они грешат против правды, потому что не могла в такое поверить.
Может, время и не лечит все, но оно, по крайней мере, помогает объективно воспринимать произошедшее. Давным-давно вышли из моды «форды-эскорт», так что я почти их не встречала, тем более синих. Та машина, что сбила Сэма, тоже, наверное, много лет валялась на свалке. Улицы были теперь заполнены совсем другими автомобилями, с четырьмя ведущими колесами. Я наконец до конца осознала, что смерть Сэма была трагедией и для той женщины. Тот январский день 1983 года, должно быть, навсегда врезался в ее память, оставив в ее душе такие же глубокие шрамы, как и в моей. Всякий раз, садясь за руль или просто заметив светловолосого мальчика, перебегающего дорогу, она, думаю, видела перед собой призрак.
В конце концов я почувствовала, что выдержала бы встречу с этой женщиной, будь такое возможно. Я могла теперь вычеркнуть несколько строк из мстительной памяти. В интервью для одного журнала я упомянула об этой своей готовности. Мне хотелось положить руки ей на плечи, признавая боль, которую она испытывала все эти годы, и сказать, что я простила ее. До конца.
Ответ пришел по почте, но совсем не тот, которого я ожидала.
«Дорогая Хелен.
Жена показала мне недавнюю статью про вас и настояла, чтобы я вам написал, потому что нам обоим было грустно читать о том, как ужасно вы страдали после смерти Сэма.
Я не уверен, что это вас хоть как-то утешит, но я ведь тогда был на месте происшествия: случайно оказался там почти сразу после того, как все случилось. Той женщины в машине не было, я решил, что она побежала за помощью. Мой попутчик выбежал на дорогу, чтобы остановить движение. А я оставался с Сэмом — он был без сознания, и поэтому я могу вас уверить, что он совершенно не страдал. Я думаю, он скончался как раз в то время, когда я был с ним рядом, еще до того, как подоспели полиция и врачи со „скорой помощи“ — кстати, все они, без исключения, оказались людьми сердечными и действовали очень разумно.
Наконец полицейские сказали, что мы с коллегой больше не нужны, и мы уехали. Для меня все произошедшее было шоком, настолько сильным, что вечером, вернувшись домой, я даже не смог рассказать про Сэма своей супруге. Это было так ужасно — бессмысленная гибель такого маленького мальчика, — но виноватых там не было.
Я хотел было тогда вам позвонить, но потом передумал, потому что я чужой человек и мне показалось, что нехорошо вторгаться в вашу личную жизнь. Я и сейчас не знаю, правильно ли тогда поступил, что не позвонил, но теперь думаю, что вам важно будет узнать, что Сэм был не один. Потому и пишу это письмо, и если оно хоть немного послужит вам утешением, тогда я буду рад, что все-таки решил его написать.
Искренне ваш,
Артур Джадсон,
г. Крайстчерч
P. S. Много лет с удовольствием читаю вашу колонку».
Я снова и снова перечитывала письмо. Для меня было настоящим потрясением спустя столько лет пережить события того дня, увидев их с точки зрения другого человека, чужого, но великодушного. В своем ответном письме я даже и не надеялась выразить всю глубину моей благодарности. Быть рядом с умирающим ребенком — этот поступок требовал большого мужества, почти такого же, как и письмо его матери. Прочитав письмо, я ощутила, что меня «отпустило». Чувство завершенности было невероятно сильным, я не могла и надеяться на что-то подобное, даже в случае знакомства с той женщиной.
Это письмо я храню, как драгоценность, до сего дня. Теперь, когда я знала наверное, что Сэм уходил не в одиночестве и что ему не было больно, камень у меня на душе стал неизмеримо более легким, а печаль по нему — светлой.
Должно быть, в мире много таких безвестных героев, как этот, написавший мне человек, людей, которым хватает мужества оставаться на местах трагедий до тех пор, пока это кому-то нужно. Жертвуя своим личным спокойствием, они дарят величайшее утешение из всех, какие только может дать один человек другому: помогают не умереть в одиночестве. А потом, словно ангелы, они исчезают, не оставив следа.
33
Переоценка
Остерегайтесь пылких неофиток. Они могут вас замучить своими рассказами о кошках.
— Ой, вы только посмотрите, какой прелестный котеночек! — воскликнула гостья, впервые оказавшаяся у нас в доме, увидев лежащую в позе сфинкса Клео.
— Она не котенок, — пояснила я. — На самом деле она уже совсем старушка.
— Правда? Надо же, а выглядит такой… юной.
Если бы нам удалось выделить у Клео тот ген, благодаря которому она чем старше становилась, тем моложе выглядела, мы уже были счастливыми обладателями нескольких вилл на побережье, яхт и постоянного пропуска для увеселительных полетов на «Спейс Шаттл». Наша кошечка вообще игнорировала старение как таковое.
Любая женщина климактерического возраста перестала бы нервничать и бояться старости, если бы только увидела, как охотно Клео сбросила с себя легковесную молодость, какой она становилась властной, уверенной — настоящей хозяйкой дома. Верховная жрица нашей семьи, она имела мнение по любому вопросу — скажем, насколько тщательно должна быть размята для нее рыба или в котором часу утром должны просыпаться ее человеческие рабы. Тех, кто не успевал встать достаточно рано, поднимал пронзительный, заменяющий будильник вопль Клео у дверей спальни.
Вступила и я в тот возраст, когда испытываешь потребность излагать свое мнение всем подряд. Давно оставив всякую надежду изменить этот мир, я все же чувствовала, что он — мир — непременно должен узнать, что я думаю по любому поводу, начиная с политики президента и заканчивая тем, что блондинок ни за что нельзя пускать за руль внедорожников. Мне не хватало только громкоговорителя на крыше машины, чтобы постоянно напоминать водителям и пешеходам, какую угрозу все они представляют для окружающих, для самих себя и для планеты в целом.
События разворачивались естественным образом, и наше гнездо постепенно пустело. Лидия взяла академический отпуск в университете и уехала в Коста-Рику преподавать английский. Роб надолго переехал в Лондон, где нашел работу в магазине вин. Если бы потребовалось наглядно продемонстрировать, какая удивительная, сверхъестественная связь существует между Робом и мной, достаточно было бы наших с ним телефонных звонков друг другу. Находясь на разных полушариях земного шара, в разных часовых поясах, мы поразительно часто начинали звонить одновременно. Вот и сегодня, когда я позвонила, его линия была занята, потому что как раз в это время Роб набирал мой номер.
