— Не суй туда свой нос!

— У нас демократия, — возразил Блэйк. — Я хочу получить вознаграждение, и ты не можешь мне этого запретить.

— Не знаю, в какие игры ты играешь, — сказал Кан, — но советую держаться подальше. Иначе упрячу тебя за решетку за убийство Корда.

— И зачем, по-твоему, мне это было нужно? — возмутился Блэйк.

— Ради сенсации. Журналисты уже совершали убийства, чтобы продать три колонки текста.

— Отвяжись, — нервно произнес Блэйк. — Ты же не хочешь, чтобы Херст всем растрезвонил о том, как десять лет назад тебя выгнали из бостонской полиции, потому что ты давал волю кулакам?

Кан положил руку Блэйку на плечо, развернул его и с нескрываемым презрением подтолкнул к выходу:

— Убирайся!.. — Потом повернулся к Ренцо: — Вызываем патруль в Файв-Пойнтс, прочешем весь квартал. Начнем с табачной лавки.

— Дельце может оказаться жарким, — заметил Ренцо.

— Жарче, чем обычно?

— Кид Твист вне себя — лейтенант Анж де Марэ отбил у него подружку. Гангстеры постоянно устраивают разборки между собой, но они могут помириться, если кто-нибудь влезет в их дела…

— Мы будем вести себя тихо, — сказал Кан.

Кан шел вслед за Ренцо по улице, чувствуя, как его переполняет энергия. Ему действительно выпал уникальный случай. Преступность бурно росла, но сенсационные убийства случались не часто. С начала века их можно было пересчитать по пальцам одной руки.

В 1901 году всех потрясло убийство президента Уильяма Маккинли на панамериканской выставке в Буффало. Анархиста Леона Чолгоша вдохновило совершенное годом ранее убийство короля Италии Умберто I. Он даже использовал такой же пистолет, как убийца короля.

В 1903 году Лутгерт, производитель сосисок из Чикаго, убил жену, расчленил ее тело и сбросил в одну из заводских мясорубок.

В 1906 году угольный барон Гарри Toy, стоя на крыше спортивного комплекса Медисон-сквер-гарден, выпустил три пули в лицо построившему его архитектору Стенфорду Уайту. Общественное мнение было потрясено тем, что мужчины враждовали из-за хористки Эвелин Несбитт. Уайт лишил ее невинности, Toy на ней женился.

Август Корда ещепри жизни стал легендой. Расследование его убийства давало Кану шанс прославиться, и кроме того, в случае успеха, он мог надеяться, что сдвинет с мертвой точки одно очень важное для него дело — реформу городской полиции. Его подчиненные превратились в мусорщиков, смывающих кровь с тротуаров, — а должны были не давать ей проливаться. Преступность в Нью-Йорке уже достигла самого высокого уровня в мире, и положение продолжало ухудшаться.

Для организации безукоризненной сыскной работы — с использованием базы отпечатков пальцев и антропометрических данных, результатов статистических исследований и лабораторных анализов — требовались средства. Которые он, главный инспектор Кан, не получит, тратя время на прогулки по усеянным конскими яблоками кварталам с дурной репутацией.

А получит он их, распутав это дело, такое же жирное и сочное, как знаменитый стейк из ресторана «Делмонико», который он обязательно закажет, как только поймает убийцу Корда.

Кан держал в руках не просто убийство.

Он держал в руках самый главный шанс своей жизни.

Солнце сверкало над тремя трубами океанского судна «Джордж Вашингтон», которые энергично извергали в небо плотные клубы белого пара.

На верхней палубе легкое облачко дыма окутывало психоаналитиков Зигмунда Фрейда, Карла Юнга и Шандора Ференци, которые дружно курили, удобно устроившись в шезлонгах.

Фрейд приподнялся на локте и протянул Юнгу путеводитель «Бедекер» по Нью-Йорку, который он только что просмотрел.

— Цены в Манхэттене неслыханные. Гостиницы, ужины, извозчики… Ночь в отеле стоит больше двадцати долларов!

— Мы не сядем на мель благодаря богатым пациентам, — подмигивая ему, сказал Юнг.

В этот девятый и последний день их путешествия настроение у Юнга было просто великолепное. Казалось, расстояние, отделяющее его от Сабины, воздействовало на его нейроны, как психотропное вещество, и чем больше это расстояние становилось, тем в большую эйфорию он впадал.

Фрейда поведение ученика необычайно раздражало. С самого начала путешествия неосторожные высказывания и поступки Юнга выдавали его желание превзойти учителя.

Два вечера кряду он после ужина случайно брал со стола ключи от каюты Фрейда вместо своих. Бесспорный признак того, что он хотел спать в его кровати.И это было не стремление к гомосексуальной близости, а желание занять место Фрейда во главе психоаналитического движения.

Утром Юнг пролил кофе на программу лекций. Он извинился за свою неаккуратность, но при этом чрезвычайно ловко испачкал именно то место, где был напечатан список работ Фрейда.

После этих происшествий Фрейд, естественно, был не в духе, и тут, за несколько часов до прибытия в Америку, Юнг повернулся к нему и заявил:

— Кстати, сегодня ночью я видел странный сон.

Ференци, молодой венгерский психоаналитик, которого Фрейд пригласил присоединиться к ним, оторвался от «Ежегодника психоаналитических исследований», первого психоаналитического журнала, в чтение которого был до сих пор погружен.

— Ну так расскажите же нам! — сказал он.

— Мы проанализируем его вместе, — предложил Фрейд.

Юнг согласился и, прикрыв глаза, начал рассказ:

— Итак, я захожу в небольшой особняк, который как будто хорошо мне знаком.

— В Цюрихе?

— Нет, в Вене. Фасад его отдаленно напоминает ваш дом на Берггассе. Я на втором этаже, в комнате, отличающейся буржуазной роскошью, с прекрасной мебелью в стиле рококо. Спускаюсь по лестнице на первый этаж. Тут обстановка очень древняя, средневековая. Стены покрыты красной плиткой. Я продолжаю спускаться по каменной лестнице в подвал. Это помещение античных времен, со сводчатым потолком. Я узнаю венецианскую штукатурку на стенах, изобретенную еще римлянами. В полу я вижу плиту с кольцом.

— Вы ее поднимаете…

— …снова спускаюсь по лестнице и оказываюсь в пещере. В пыли я замечаю черепки какого-то сосуда, следы первобытной цивилизации. Роюсь в них — и обнаруживаю два человеческих черепа, очень старых, наполовину раскрошившихся… — Юнг открыл глаза и улыбнулся Фрейду. — И тут я просыпаюсь.

Фрейд почувствовал, что сердце его забилось сильнее, чем обычно.

— Дом — это образ вашего «я», — сказал он. — Сам по себе сон — это, конечно, выражение подавленного желания, которое я охарактеризовал бы как желание особенное, жизненно важное для вас.

— Вы уже представляете, что это за желание?

— Мне кажется, череп в пещере означает желание избавиться от кого-то, кто вредит вам. Спрятать его как можно дальше, в прошлое…

— Там было двачерепа, — напомнил Юнг. — И потом, кто бы это мог быть?

Фрейд нашел лишь один ответ на этот вопрос: Юнг открыто желал его, Фрейда, смерти. Он хотел свергнуть своего учителя, заставить его исчезнуть в подземельях своего бессознательного.

Потрясенный, он попытался скрыть свою растерянность.

— Может быть, это Сабина? — наугад предположил он.

— Но я не хочу убивать Сабину! — с возмущением произнес Юнг. — Это бессмыслица!

— Вы не можете этого знать, — возразил Фрейд, раздраженный агрессивным тоном Юнга.

— Я не желаю ей зла, — твердо сказал Юнг. — Доктор Фрейд, вы не говорили бы так, если бы хоть раз безумно любили женщину.

— Что вы хотите этим сказать?

— Прошу меня извинить, но ваша супруга Марта — лишь ваша спутница, она не вызывает у вас страсти. А к свояченице Минне вы испытываете платоническое чувство, amor intellectualis. [1]Это прекрасно, но не имеет ничего общего с настоящей любовью.

— Я был бы вам признателен, если бы вы сумели доказать мне существование этой настоящей любви, — саркастически сказал Фрейд. — И напоминаю, что психоанализ не обязывает вас испытать чувства, которые вы пытаетесь понять…