На письменном столе Кан нашел стопки документов: заметки, деловую переписку, бумаги из агентства «Пинкертон», копии уголовных дел и множество фотографий.

Кипы бумаг обнаружились и в среднем ящике стола: донесения по наружному наблюдению, доклады в агентство, различные счета и квитанции. Внимание Кана привлекли несколько отчетов о коммерческих операциях на бланках Банковской трастовой компании. Во главе этой финансовой организации стоял Джон Пирпонт Морган (его имя было в списке Клуба архитекторов).

К удивлению Кана, последняя выплата состоялась два дня назад. Тогда, когда Корда уже умер.

Зазвонил телефон. Кан поколебался несколько секунд, потом прижал полу пиджака ко рту, поднял трубку и сказал:

— Блэйк.

— Отличная попытка, босс, — ответил Ренцо. — Он сбежал?

— Да.

— Я в доме Августа Корда. Подъезжайте, покажу вам нечто интересное.

Ренцо расхаживал по комнате Корда и вертел в руках различные предметы.

— Снова покопавшись в деле, — сказал он, — я попытался понять, как кто-то смог войти в дом в ночь убийства. Я рассматривал план, который для нас начертили, и вдруг заметил что-то странное. Взгляните. — Кан посмотрел на лист, лежавший на письменном столе. — Длина коридора, пересекающего все крыло, составляет пятьдесят футов. Эта комната той же ширины, что и весь дом, а именно тридцать футов. Пятьдесят на тридцать — тысяча пятьсот квадратных футов.

— Верно.

— Хорошо, а теперь посмотрите кадастр «Перриса».

Ренцо развернул толстую книгу в четвертую долю листа. Уже много десятилетий фирма «Перрис» публиковала самый точный кадастр Манхэттена, где были перечислены все здания, дом за домом, с цветными обозначениями, и с тщательностью, вселявшей спокойствие в страховщиков.

— Здесь указано, что частный дом номер тысяча триста три по Коламбус-авеню занимает тысячу семьсот пятьдесят футов земли. Откуда еще двести пятьдесят квадратных футов?

— Дом словно бы больше снаружи, чем изнутри, — проговорил Кан. — Ты проверил наши измерения?

— Да, все верно.

— А толщину стен посчитал?

— Я отвожу на это максимум сто квадратных футов. То есть сто пятьдесят квадратных футов при сравнении двух планов пропали.

— Это необъяснимо, — сказал Кан. Его глаза загорелись, и он прибавил: — Если, конечно, не существует тайного пространства между стенами.

— Да, босс. Пространства, не обозначенного на планах. Которое я теперь и ищу.

— Тайный ход, — предположил Кан. — Ведущий сюда. Которым убийца может войти и выйти незамеченным.

Он тоже лихорадочно осмотрел комнату, простучал стены, вынул книги из книжного шкафа. Однако его усилия не увенчались успехом, и Кан попытался вспомнить, какой была комната, когда он увидел ее впервые сразу после убийства.

— Статуэтка! Святой Иероним со львом! — воскликнул он. — Где она стояла?

— В этой нише. — Ренцо указал на альков. — Тут на постаменте еще виден след от нее.

— Убийца ударил ею Грейс, когда молодая женщина вошла в комнату. Он держал ее в руке в тот самый момент, когда собирался бежать.

Кан ощупал стенки ниши, верхний край, постамент, на котором стояла статуэтка. Почувствовав, что постамент поддается, он попытался привести его в движение. Когда Кан с усилием нажал на него, колонна, в которой находилась ниша, дрогнула и начала поворачиваться вокруг своей оси. За ней показалось темное отверстие, в глубь которого уходил ряд ступеней.

— Вот сюда убийца и ушел, — констатировал Кан.

— И мы по-прежнему не знаем, ктоэто был, — заметил Ренцо.

Они на ощупь спустились по винтовой лестнице. Двумя этажами ниже она упиралась в маленькую деревянную дверь. Они открыли ее и очутились в подвале.

— Очень хитро, — сказал Ренцо. — Отсюда можно выйти во внутренний двор, а затем — на улицу.

Только поднимаясь по лестнице обратно, Кан заметил что-то блестящее на краю ступеньки.

Он наклонился, потрогал холодный твердый острый предмет и сказал:

— Мне кажется, я нашел орудие преступления.

Шпага была старинная — изящная, короткая, меньше метра длиной, с тщательно отделанной рукоятью. Обоюдоострое лезвие было еще в крови.

— Не думаю, что мы найдем отпечатки пальцев, — сказал Ренцо, осматривая шпагу.

— Но продавец оружия сможет рассказать нам о ее происхождении, — заметил Кан.

Вернувшись в комнату, он снова взял в руки кадастр.

— Кто же сделал этот ход? Дому лет десять, наверное, еще можно отыскать архитектора. — Найдя нужную строку, он хмыкнул: — Ну, конечно! Дэниел Бернэм. Член Клуба и архитектор, построивший Утюг, генеральный штаб «Корда бразерс инкорпорейшн».

Кан отложил кадастр, и нашел на полке справочник «Кто есть кто в Америке», экземпляр которого имелся у каждого мало-мальски значительного человека.

— «Бернэм, Дэниел», — прочел он. — Родился в Чикаго, где впоследствии руководил строительством объектов для Всемирной выставки 1893 года. Его компаньон Джон Рут изобрел кессонный фундамент, который позволил им построить Монтаук, первый в истории небоскреб. Затем в 1882 году построил масонский храм, остававшийся самым высоким зданием мира добрый десяток лет… — Кан хлопнул себя по лбу: — Черт подери, Бернэм, Чикаго, 1893 год, у нас кое-что есть!

— Что?

— Способ надавить на одного из членов Клуба… — Палец Кана заскользил по странице. — Ди. Эйч. Бернэм энд компани на углу Седьмой улицы и Бродвея. Скорее туда. Репортер от нас ускользнул, я не хочу потерять и архитектора.

Даже вернувшись в гостиницу, Фрейд не мог забыть крови на своих руках, привидевшейся ему в комнате Грейс. Он знал, что галлюцинация — не что иное, как воспоминание, «прикинувшееся» сверхъестественным явлением. Вид куклы пробудил в нем сильные угрызения совести. Какие же? Он торопился скорее встретиться с Юнгом, чтобы перестать думать об этом.

Его коллега только что вернулся и гневно распекал нагловатого лакея за то, что не мог дозвониться Анне Лендис.

— Ваша хваленая система связи вообще не работает! — раздраженно воскликнул Юнг.

— Осмелюсь заметить, сударь, — невозмутимо ответил лакей, — что ньюйоркцы с успехом обмениваются миллиардом телефонных звонков в год…

— Почему же тогда я не могу соединиться?

— Просто потому, что ваша подруга не снимает трубку, — сказал лакей. — Не желаете послушать музыку? На другом конце линии включается фонограф. Три цента за сонату, семь за оперу…

— Спасибо, нет!..

Лакей повернулся на каблуках и вышел из комнаты.

— Я немного нервничаю, — сказал Юнг, посмотрев на Фрейда. — Я не нашел ни малейшей зацепки на Уильяма Мура в комиссариате.

— А я вымотан сеансом, — признался Фрейд, садясь в кресло и доставая сигару.

— Хоть немного продвинулись вперед?

— Я восстановил первоначальные события…

Фрейд рассказал о своем главном открытии: Грейс видела, как ее отец занимался любовью с Мэри Коннелл. Воссоздание этой сцены помогло вернуть воспоминания о том, как Грейс в последний раз видела отца.

— Так вы дошли до конца! — с воодушевлением произнес Юнг.

— Нет. — Фрейд покачал головой. — Появление Юдифь вызвано не только ревностью к отцу, но и другими причинами. Остальные ее провалы памяти так и не восстановлены… Работа далека от завершения, хотя Грейс и сообщила несколько новых фактов. Например, призналась, что ее отец иногда бывал жесток.

— Жесток? — повторил Юнг. — Я нашел несколько намеков на это в деле Корда. И у меня родилась одна более чем странная гипотеза…

— Какая?

— Вот послушайте. Человек, о жизни которого мы все больше узнаем, был свободной, агрессивной личностью, и несомненно обладал манией величия. Помимо газетных вырезок, в деле есть чрезвычайно любопытные комментарии близких Корда. Детали говорят сами за себя.

— Я весь внимание.

— Георгий Корда, отец Августа, был румыном, из Буковины. Люсия, мать, уроженка Сицилии.

— Как же они встретились? — спросил Фрейд.