Гупнин грустно посмотрел на нее, словно она произнесла чудовищную глупость:

— Алхимики, ускоряя процесс, пытаются сделать естественную метаморфозу материи очевидной для всех. Современная наука придерживается того же мнения, что и вы. Она не понимает духовного значения экспериментов. Алхимик, составляющий свои смеси, участвует в метафорическом процессе. Шахта — это матка, металл — эмбрион, а искомое золото — lapis invisibilitatis,камень невидимости — эликсир жизни. Алхимик — герой, одолевающий этапы познания мудрости. Он преследует тут же цель, что и Ницше, — стремится высвободить энергию своего «я».

Юнг, прервав его, мечтательно произнес:

— Меня всегда влекли духовные горизонты…

Фрейд, которому эти разговоры казались пустой тратой времени, прямо спросил Гупнина:

— Вы знали Августа Корда?

— Он часто ко мне заходил, — ответил тот.

— Он был алхимиком?

— Он был великолепным специалистом и меценатом. Часть книг я приобрел благодаря его пожертвованиям.

— Какая, по вашему мнению, связь между его страстью к развитию Манхэттена и интересом к алхимии?

— Я поставил бы вопрос иначе. Будь я алхимиком и получи я власть над Манхэттеном, что соответствовало бы моим амбициям больше, чем возведение огромных металлических конструкций?.. Каждую стальную балку Корда превращал в источник мощи и богатства. Его здания ценятся дороже золота. Создавать архитектуру острова стало для него некой мистической формой творчества.

— Вернемся к нашей гравюре, — предложил Юнг. — Чего хотел убийца, сопровождая преступления изображениями этих символов?

— Что ж, чтобы было проще, предлагаю разбирать элементы один за другим.

— Начнем с детали, которая присутствует на каждом рисунке: дракон внутри треугольника, — сказал Юнг.

— Для алхимика дракон — это символ зла, врага, — пояснил Гупнин. — Появляясь перед героем, он часто символизирует последнее препятствие. И битва происходит внутри какой-нибудь грандиозной и удивительной архитектурной конструкции.

Он взял со стола книгу и открыл на заложенной странице.

— Послушайте, какие слова Зосимы Панополитанского приводятся в сочинении «Summa Perfectionis». [12]«Построй монолитный белый храм, не имеющий ни начала, ни конца, пусть внутри его бьет фонтан чистой воды и сияет ослепительный солнечный свет. Возьми меч. Дракон спрятался у входа. Победи его, убей, отруби ему конечности и входи внутрь». Дракон это также и Антихрист. Посмотрите на эту страницу. — Гупнин указал на гравюру, четкостью линий напоминавшую работы Дюрера. — Здесь дракон — это дьявол, который явился Иисусу в пустыне. В этом случае дракон символизирует «внутреннего» врага, которого надо победить в себе.

— Если предположить, что Бернард Эмери был «драконом», с которым боролся автор рисунков, — осмелилась сказать Анна, — тогда можно утверждать, что его связывало с убийцей нечто глубоко личное.

— Хорошо подмечено, — одобрительно сказал Юнг, и Анна слегка покраснела.

Юнг повернулся к Гупнину:

— Я решил, что гравюра с символом воды означает утопление «дракона» Эмери. Но с какой целью? Зачем заранее изображать преступление в символической форме?

— Алхимики всегда сопровождают действие его изображением, — объяснил Гупнин. — Сама их жизнь символична, и каждый ее этап изображается в виде иероглифа. Следовательно, для алхимика, борющегося с врагом, изображение битвы очень важно. Эта традиция восходит к египетской Книге мертвых. Чтобы победить демона Апепа, который появлялся как раз в виде дракона, жрецы бога солнца Ра лепили фигурки демона из воска или рисовали его. Когда они плевали на рисунок, рвали его или сжигали, демон исчезал. — Гупнин указал на медную пластинку, найденную рядом с трупом Эмери. — Это могло помочь убийце победить врага, поскольку низводило его до уровня фигурки, с которой легко расправиться. — Он положил рисунки в ряд и провел пальцем невидимую линию, соединявшую драконов. — Столкновение с каждым из этих монстров — этап борьбы. Эти рисунки составляют единую цепь. На первом змея с плавниками — это вода. Крылатые змеи и перечеркнутый треугольник — воздух. Саламандры — земля.

— Здесь не хватает огня, — быстро сказала Анна.

— Верно, — согласился Гупнин. — Но я еще не прокомментировал изображения змей. Алхимики считают змей священным оружием. Змеи символизируют смертный приговор. А также фаллос, сперму. — Он показал гостям новую иллюстрацию: — Живущая в пещерах змея сбрасывает кожу в лоне матери-земли и переживает метаморфозу, чтобы возродиться. Убийца заявляет, что жертва, которую он приносит, позволит ему каким-то образом возродиться. Он подчеркивает это, изображая себя в виде сияющего солнца.

— Если бы речь шла о сне, я увидел бы в солнце символ отца, — заметил Фрейд.

— В алхимии, — сказал Гупнин, — солнце олицетворяет «я», сияющее безграничной жизненной силой. Это также панацея.

— Что такое панацея? — спросила Анна.

— Универсальное лекарство, — ответил Юнг. — Лучшее средство от любой физической боли.

— Вот что говорит о нем Николя Фламмель, — добавил Гупнин, открывая еще одну книгу. — «Его компоненты восстанавливают здоровье неизлечимо больных и даруют молодость старикам. Мужчины возвращаются к возрасту, следующему за половой зрелостью, седые волосы становятся черными, чувства приобретают былую остроту, восстанавливается сексуальная мощь. Жизнь продлевается до очень зрелого возраста…»

— Все совпадает, — подхватил Юнг. — Солнце воплощает сверхразвитое эго автора гравюры. Исходящий от солнца луч является фаллосом, при помощи которого он подвергает метаморфозам элементы и порождает Вселенную.

— Я абсолютно уверен, — сказал Гупнин, — что убийство дракона имеет для преступника сексуальное значение. — Он отодвинулся от Анны и понизил голос, словно то, что он собирался сказать, могло ее оскорбить. — Этимологически слово «алхимия» происходит от арабского Al,что значит «Бог», и греческого kemia,что значит «плавление металла». Получается «слияние с Богом», что в более примитивной трактовке олицетворяет половой акт. В сочинении «Rosarium Philosopharum» [13]XIV века сердцем алхимии называется половой акт. Химическая свадьба, одна из форм мистического слияния, является целью процесса.

—  Моя Свадьба станет Апофеозом, — прошептал Фрейд.

Последние разъяснения Гупнина привели его в восторг. Как он всегда и утверждал, любое желание, даже желание убить, было связано с сексуальным началом. Алхимический след, совпадающий с его теориями, интересовал его теперь гораздо больше, чем он хотел бы признать.

— Мы еще не говорили о надписях Ignorantia, Fanatitia, Ambitio, — снова подала голос Анна.

— Алхимики изобличают три порока, — ответил Гупнин. — И эти пороки связаны с тремя преступлениями.

— Это число вписывается и в традицию, связанную с убийцами, — заметил Фрейд, — Они часто действуют втроем: горгоны; убийцы, подосланные Макбетом; государство, церковь и толпа, убившие Христа.

— Трое убийц… Ну да, конечно, как же я раньше этого не заметил? — удивился Гупнин. Он в волнении вскочил на ноги. — Три гравюры ясно намекают на легенду о храме Соломона! Его строитель, Хирам, был убит тремявероломными архитекторами. Которые олицетворяли все те же пороки — невежество, фанатизм и честолюбие.

— Хирам, конечно! — воскликнул Юнг.

— Соломона я знаю, а Хирама — нет, — сказала Анна.

— Царь Соломон, — объяснил Гупнин, — поручил построить храм в Иерусалиме лучшему архитектору того времени — Хираму, выходцу из Тира. Объединив все знания человечества, тот создал совершенное здание. Он учел ошибки, допущенные строителями Вавилонской башни.

— Создатели всех самых больших строений в мире, от пирамид до соборов, испытали на себе влияние Хирама, — добавил Юнг. — Франкмасоны положили его историю в основу церемонии посвящения в степень мастера. Алхимики также его почитали.