Глубокие фиалковые глаза, казалось, глядели Скафлоку прямо в душу. Она спросила своим низким, мелодичным голосом:

— Неужели ты пойдешь в Ётунхейм один?

— Конечно, госпожа, — ответил Скафлок.

— Никому из смертных не удавалось попасть туда и выбраться обратно живым, кроме Тьяльви и Рёсквы, но ведь они сопровождали Тора. Ты или очень храбр, или очень безрассуден.

— Какая разница. Не все ли равно, где погибнуть, в Ётунхейме или в другом месте.

— А если ты останешься жив… — Казалось, она более опечалена, чем напугана его ответом. — Если ты выживешь, то ты действительно собираешься принести этот меч и пустить его в дело, зная, что он в конце концов обрушится на тебя?

Он безразлично кивнул.

— Кажется мне, что ты ждешь смерти как друга, — пробормотала она. — Странно это для того, кто так юн, как ты.

— Смерть — единственный друг, в котором можно быть уверенным, — ответил Скафлок. — Можно не сомневаться, что смерть всегда на твоей стороне.

— Я думаю, ты обречен, Скафлок Воспитанник Эльфов, и это печалит меня. Никогда со времен Кухулина, — на мгновение ее глаза подернулись пеленой, — никогда с тех пор не появлялся смертный, равный тебе. Горько мне, что мальчик, которого я помню столь резвым и веселым, стал таким мрачным и нелюдимым юношей. Червь гложет твою душу, сердечная рана заставляет тебя искать смерти.

Скафлок ничего не ответил, сложил руки на груди и посмотрел на нее невидящим взором.

— Горе тоже не вечно, — продолжала Фанд. — Может ты и переживешь его. Я попробую охранить тебя, Скафлок, моим волшебным искусством.

— Чудесно! — проворчал он, не в силах продолжать беседу. — Твое волшебство будет беречь мое тело, а ее молитвы — душу!

И он отвернулся к столу, уставленному кубками. Фанд вздохнула.

— Печальным будет ваше плаванье, Мананнан, — сказала она мужу.

Повелитель морей пожал плечами.

— Пусть его будет в унынье, если хочет. Мне это путешествие все равно по душе.

Через три дня Скафлок стоял на морском берегу, наблюдая, как подземный житель выводит лодку Мананнана из грота, где она была спрятана. Серебристый корпус этой изящной скорлупки казался слишком хрупким для открытого моря. Мачта была инкрустирована слоновой костью, парус и такелаж расшиты пестрыми шелками. Носовая скульптура из золота изображала танцующую Фанд, да и сама она пришла проводить их в путь. С остальными детьми богини Дану Скафлок уже попрощался раньше, теперь в сером холодном тумане раннего утра берег был пуст. Морось блестела росой на волосах Фанд, и когда она желала Мананнану доброго пути, ее глаза, казалось, стали еще темней и глубже.

— Да сопутствует тебе удача, — сказала она ему. — Возвращайся скорей к зеленым холмам Эриу и золотым дорогам страны Вечной Юности. Мой взор будет обращен в море, мой слух по ночам будет ловить рокот волн, чтобы скорей узнать о возвращении Мананнана.

Скафлок стоял в стороне. Он думал о том, что ведь и его могла бы провожать Фреда.

Обращаясь к самому себе, он сказал такую вису:

— Пора в путь, — сказал Мананнан.

Они со Скафлоком спустились в лодку по маленьким сходням и подняли яркий парус. Человек сел к кормилу, а бессмертный натянул струны на арфе и запел:

Откликнувшись на его пение, поднялся ветер; он стал крепчать, и скоро лодка понеслась, рассекая зеленые волны, которые осыпали их лица солеными брызгами. Лодка Мананнана была не менее ходкой, чем суда эльфов, и вот уже на краю окоема серые тучи слились с серой полоской земли.

— Сдается мне, чтобы приплыть в Етунхейм, мало просто держать на север, — сказал Скафлок.

— Верно, — ответил Мананнан. — Для этого нужны особые заклинания, а пуще того крепкие руки и отважные сердца.

Он, прищурившись, глядел вдаль. Ветер взъерошил волосы вокруг его лица, которое было одновременно суровым и веселым, напряженным и спокойным.

— Над миром людей пронеслось уже первое дыхание весны, — промолвил он. — Эта зима была самой жестокой за последние столетия, видно, дело в том, что у Етунов прибыло сил. А мы плывем прямо в их вечные льды. — Мананнан оглянулся на Скафлока. — Мне давно пора было отправиться на край света. Разве я не повелитель моря-океана? Не следовало мне откладывать это путешествие, а идти бы туда еще в те времена, когда племена богини Дану были богами, полными сил. — Он покачал головой. — Даже Асы, которые все еще боги, не без потерь возвращались после своих приключений в Ётунхейме. Что до нас с тобой, не знаю, не знаю… — А потом храбро добавил: — Я плыву, куда я хочу! Пусть не будет вод в Девяти Мирах, которые бы не взрезал киль лодки Мананнана Мак Лера.

Скафлок, погрузившись в свои раздумья, молчал. Лодка слушалась руля как живое существо. Ветер выл в снастях, и водяная пыль радужной вуалью окутывала скульптуру Фанд на носу. Было холодно, но солнце дробилось на волнах как на гранях алмаза, а волны с шумом катились под голубыми небесами, по которым ветер гнал белые облака. Кормило дрожало у Скафлока в руках. Он, будто против воли, почувствовал всю свежесть этого утра. Тогда он тихо сказал такую вису:

Мананнан взглянул на него.

— Если не позабыла, то больше не о чем и мечтать. Тогда стоит попробовать вернуться из похода живым.

Скафлок покраснел от злости.

— Мне не нужен спутник, который боится смерти, — огрызнулся он.

— Тот, кому не для чего жить, не слишком опасен своим врагам, — возразил Мананнан.

Он снова взялся за арфу и запел одну из старинных военных песен, которые были в ходу у сидов. Странно звучало это пение среди безбрежности волн, ветра и неба. На мгновение Скафлоку привиделось, что перед ним, точно в тумане, показался отряд, готовый к битве, солнце вспыхнуло на пернатых шлемах и наконечниках копий, вздымавшихся, точно лес, знамена развевались по ветру, рога трубили и боевые колесницы с грохотом проносились в небе.

Они шли под парусом почти что три дня и три ночи. Ветер был все время попутный, и лодка ласточкой летела по волнам. Сменяя друг друга на вахте, Скафлок и Мананнан спали, укрывшись под фордеком, ели вяленую треску, сыр и сухари, а пили морскую воду, опресненную заклинаниями. За все время пути они обменялись всего несколькими словами: Скафлок был не в том настроении, когда хочется беседовать, а Мананнану вполне хватало собственных размышлений. Но тяжкий моряцкий труд сблизил их, они прониклись друг к другу еще большей симпатией, и часто их голоса согласно звучали в тех могущественных песнопениях, которые должны были им помочь добраться до Ётунхейма.

Лодка шла быстро. Мрак и холод сгущались над ними с каждым часом, с каждой милей, пройденной на север, к сердцу зимы.