Не пробыв и двух дней в пещере, Скафлок вновь заторопился в дорогу. Фреда не плакала, но чувствовала, что в горле у нее стоят непролитые слезы.

— Ты думаешь, это заря встает для нас, — сказала она утром второго дня. — Но я чувствую: это — ночь.

Он удивленно взглянул на нее.

— О чем ты?

— Этот меч исполнен зла. И то, что нам предстоит, — недоброе дело. И ничего доброго оно не сулит нам и в будущем.

Скафлок положил руки ей на плечи.

— Я понимаю, тебя не радует то, что придется заставить пройти твоих родичей дорогой страдания. Я этому тоже не рад. Но кто же еще среди мертвых согласится помогать нам, а не вредить? Оставайся здесь, Фреда, если тебе не снести этого.

— Нет-нет, я буду с тобой и на краю могилы. Дело не в том, что я боюсь моей мертвой родни. Живые или мертвые, мы любим друг друга, а теперь эта любовь принадлежит и тебе. — Фреда опустила глаза и прикусила губу, чувствуя, как она дрожит. — Если бы эта мысль пришла в голову тебе или мне, я бы опасалась куда меньше. Но совет Лиа — это не к добру.

— Зачем ей желать нам зла?

Фреда покачала головой, но ничего не ответила. А Скафлок задумчиво сказал:

— Признаться, мне совсем не нравится твоя встреча с Одином. Не в его обычае просить малую плату, но я не понимаю, что же он имел в виду.

— А меч, сломанный меч, Скафлок, ведь если его снова скуют, в мир войдет ужасная сила, бесконечное зло.

— Да, для троллей.

Скафлок горделиво вскинул голову, так что его кудри коснулись закопченных сводов пещеры. Его глаза вспыхнули во мраке.

— У нас нет теперь другой дороги, хоть эта и тяжела. И никто не избегнет своей судьбы. Лучше храбро встретить ее лицом к лицу.

— И плечом к плечу. — Фреда склонила свою рыжекудрую голову ему на грудь, и слезы снова закапали из ее глаз.

— Еще об одном я хотела попросить тебя, мой любимый.

— О чем?

— Давай пустимся в путь не сегодня вечером. Подожди еще один день, только один, и тогда мы отправимся. — Она сжала своими руками его руки. — Только один день, Скафлок.

— Зачем? — спросил он недовольно.

Фреда промолчала, и вскоре в ее объятиях он забыл о своем вопросе. Но Фреда помнила, помнила даже тогда, когда эти объятия становились все тесней и она слышала биение его сердца, и это наполняло горечью ее поцелуи.

Что-то подсказывало ей, что это — их последняя ночь.

Солнце встало, тускло блеснуло в полдень и на закате скрылось в тучах, которые буря гнала с моря. Ветер волком выл над валами, с грохотом разбивавшимися о скалы. Едва стемнело, как откуда-то с небес раздался звон копыт, обгоняющих ветер, звуки погони и собачьего лая. Скафлок вздрогнул. Это мчалась Дикая Охота.

Скафлок и Фреда оседлали лошадей, а еще двух навьючили всем своим добром, ведь возвращаться они не собирались. За спину Скафлок закинул сломанный меч, завернутый в волчью шкуру. При бедре у него был его собственный эльфийский меч, в левой руке — копье. Под меховые плащи оба надели шлемы и кольчуги.

Фреда оглянулась на устье покинутой пещеры. Холодное это было жилище и мрачное, а все-таки там они были счастливы. Но вот она отвела глаза и решительно устремила свой взор вперед.

— Поехали! — крикнул Скафлок, и они пустились бешеным эльфийским галопом.

Ветер ударил им в лицо. В мерцающем свете луны снег, мешаясь с брызгами, стлался над морем белой пеленой, а под ней в шхерах гремел прибой. Когда волны откатывались, вслед за ними катились обледенелые камни, казалось, какие-то чудища ползут к морю. Ночь состояла из бури, вьюги, шторма: грохот несся до неба, по которому мчались рваные тучи. Восходящая луна, не отставая ни на шаг, мчалась вослед скачке Скафлока и Фреды по прибрежным утесам.

Ну, лошадки, ну, милые, быстрей, быстрей на юг вдоль моря, только лед, только искры из-под копыт, скачите, скачите! Скачите так, чтобы только ветер — в ушах, холод — в груди, скачите сквозь марево пурги, сквозь тьму, мимо замков, где ждут нас враги. Скорей, скорей, на юг, навстречу мертвым, что спят под курганом.

Едва они доскакали до бухты, на берегу которой стоял Эльфийский Утес, как тролли сразу затрубили в рога. Несмотря на колдовское зрение, замка было не разглядеть, зато за спиной они услышали стук копыт. Но вот он начал стихать — где же троллям было их догнать, да и не хотелось им гоняться за добычей в такую ночь.

Скорей, скорей, через леса, где ветер гудит волынкой в обледенелых ветвях, только успевай поворачиваться между деревьями, которые так и норовят вцепиться в тебя каждым сучком, скорей, через замерзшие болота, через мрачные нагорья, скорей, с нагорий на равнину, через пустынные поля — скорей, скорей!

Фреда постепенно начала узнавать дорогу. Метель все еще мела, но тучи стали редеть, и тонкий месяц осветил занесенные снегом пашни и выгоны. Ей уже приходилось здесь бывать. Она припомнила и эту речку, и тот хутор, здесь она охотилась с Кетилем, там как-то рыбачила с Асмундом жарким летним днем, а вон на том лугу Асгерд плела венки из маргариток, как же давно все это было.

Слезы стыли у Фреды на щеках. Но вот Скафлок протянул к ней руку, и она улыбнулась ему. Это возвращение едва не разорвало ей сердце, но Скафлок был с ней, а вместе с ним она могла выдержать что угодно.

Они перевели коней с галопа на шаг. Медленно, молча въехали на то место, где когда-то стояла усадьба Орма. Из сугробов, белеющих в лунном свете, торчали обгорелые балки. Вдалеке у залива был виден курган.

Над ним колыхалось пламя, его языки плясали среди голубоватой белизны, холодные, безрадостные, они с воем уносились во мрак. Фреда, вздрогнув, перекрестилась. Такие огни горели по ночам на могилах героев языческих времен. Быть может, ее безбожное поведение зажгло этот огонь, да и вообще, могила Орма не могла быть христианским погребением. Но как бы далеко Орм ни ушел по безымянным дорогам смерти, для нее он оставался отцом.

Как ей было бояться того, кто качал ее на коленях, распевал для нее песни так звонко, что эхо гуляло по всему покою. И все же Фреду охватила дрожь.

Скафлок спешился. Он почувствовал, что одежда на нем насквозь промокла от пота. Никогда прежде ему не приходилось пользоваться заклинаниями, которые сегодня ему понадобятся.

Он подошел к кургану, замер и, ахнув, выхватил меч. На его вершине в лунном свете чернела неподвижная фигура. Неужели ему придется сразиться с мертвецом?

Вдруг Фреда, точно потерявшийся ребенок, вскрикнула:

— Матушка!

Скафлок схватил ее за руку, и они вдвоем вскарабкались на курган.

Женщина, которая сидела на вершине кургана, не обращая внимания на воющее пламя, была настолько похожа на Фреду, что Скафлок просто остолбенел. Те же живые черты лица, те же широко посаженные серые глаза, те же рыжие волосы. Но нет, нет… она была заметно старше, щеки ввалились на ее опустошенном горем лице, пустые глаза неотрывно смотрели на море, ветер развевал нечесаные волосы.

Изможденное тело женщины было закутано в ветшающий меховой плащ.

Когда Фреда и Скафлок вошли в полосу света, она медленно перевела на них глаза. Потом пристально посмотрела на Скафлока.

— Добро пожаловать, Вальгард, — равнодушно сказала женщина. — Это я. Теперь ты не сможешь причинить мне никакого зла. Ты можешь убить меня, а это — все, о чем я мечтаю.

— Матушка! — Фреда упала на колени перед женщиной.

Эльфрида посмотрела на нее.

— Не понимаю, — сказала она, помолчав, — ты похожа на мою маленькую Фреду, но Фреда мертва. Вальгард похитил тебя, значит ты не долго оставалась в живых. — Она покачала головой, улыбнулась и протянула руки к Фреде. — Ты добра ко мне, если ради меня покинула свою тихую могилу. Я так одинока. Иди сюда, моя мертвая дочурка, прильни к моей груди, и я спою тебе колыбельную, как бывало певала, когда ты была ребенком.

— Я жива, матушка, я жива… и ты, ты тоже жива… — Фреду душили слезы. — Посмотри, я теплая, я живая. А это не Вальгард, это — Скафлок, и он спас меня от Вальгарда. Это — Скафлок, он мой муж, а тебе станет сыном…