—   

Вы сами прожили там много лет и как никто другой поймете меня. Да, я хочу домой и вернусь, во что бы то ни стало.

—   

Ну, пройдет у тебя эта ностальгия, девоч­ка. Если ты забеременеешь от Аслана, ты пой­мешь, что ребенка лучше растить на юге, в теплом климате, на свежих овощах и фрук­тах, а все остальное придет со временем. Твой ребенок не должен нуждаться ни в чем. А когда увидишь его улыбку, забудешь все.

Эти письма Игорь Павлович прятал очень да­леко, чтобы никто даже ненароком не коснулся их и не прочел. Он ждал, как будут развиваться события дальше.

Евменыч и не подозревал об этой перепис­ке. Он был уверен, что у Вари с Асланом все здорово и хорошо сложилось.

Варя уже несколько раз побыла в гостях у девчонок. Всех навестила, с каждой пообща­лась, поделилась. Все ей советовали одно, дер­жаться семьи. Ведь нынче приличного человека найти не так легко. К тому же и претензий к Ас­лану нет.

—   

Соскучилась по Колыме? Это бывает. Но со временем пройдет. Главное — родить ре­бенка. Тогда все встанет на свои ноги и полу­чится семья.

—  

Дети —основа!

—  

Роди и поймешь, что никуда не уедешь от Аслана. Он родным станет.

—  

Чего ей, дуре, не хватает. Забыла, как мантулила на той же Колыме? Как издевались над матерью, как чудом выживали. Любить свою мо­гилу, она просто психопатка. Надо любить жизнь! — обрывала Ирина.

Но во сне снова и снова видится Колыма. Ослепляет сверкающим снегом, смотрит лю­бопытными, лупастыми звездами, пронизывает

весенним ветром. Как хороша она весенней но­чью, наполненная запахами цветов, подсвечен­ная луной, она кажется взятой из сказки. Ведь нигде больше нет такого простора и тишины. Только у Колымы, она забрала себе все: и вели­чавость, и широту, и торжественность. И тихую, едва слышную мелодию трав и цветов. Она одна такая, потому не отпускает от себя человечес­кие сердца и души.

Не каждый поймет ее и полюбит. Не всякому раскроет Колыма сказочные красоты свои, не всем покажет очарование своих ночей. Она знает, кому дарить даже самую малую каплю своей красоты.

Игорь Павлович и сам скрывал и тщательно прятал от себя это несносное чувство тоски по Колыме. Он ли не знал ее! Именно потому, ча­стенько среди ночи он уезжал в зоны на сроч­ные вызовы, хотя мог до утра отсидеться дома, выспаться как человек в мягкой, чистой посте­ли. Но нет... Он снова забирался в жесткий, не­уютный УАЗ и мчался наперегонки с ветром и снегом в какую-то отдаленную зону, где зэки снова устроили бунт и его надо было срочно погасить. Да все потому, что не хотелось лиш­ний раз прибегать к грубой солдатской силе спецназа. Он знал, зэки его послушают, бунт прекратится, и чьи-то жизни уцелеют. Чьи-то матери дождутся своих сыновей, и Колыма не запестрит свежими могилами. Он ехал напере­кор ночи, пурге и снегу, чтоб снова кого-то спа­сти, удержать в этой жизни, чтобы и они увиде­ли по весне цветы и траву, чтоб, дожив до воли, оглянувшись на Колыму, не проклинали, а вспо­минали с благодарностью. Ведь пройти пешком через смерть столько километров, дано не каж­дому. И оглянувшись, сказать:

—  

Спасибо, что сберегла...

У Игоря Павловича с утра было хорошее на­строение. Он вдруг почувствовал бодрость во всем теле, размялся и, замурлыкав себе под нос «Шотландскую застольную», решил отдох­нуть сегодняшний день, не выходя никуда из квартиры. Он, как всегда, вспомнил Варюхин дом на Колыме, порадовался, что живет на Камчат­ке, где морозы слабее и снегу поменьше, вдо­бавок здесь уже начиналась весна. Таял снег и на деревьях появились первые почки. А зна­чит, скоро будет тепло.

Бондарев полез в почтовый ящик и там на­шарил конверт. Он так давно не получал писем от Вари, что несказанно удивился.

—  

Игорь Павлович! Извините, что так долго задержала с ответом. На то были свои обстоя­тельства. Мне просто не верится в чудо, какое со мною случилось! Я наконец-то заберемене­ла. Проверилась у всех врачей города, диагноз подтвердили все. Представляете, какое это сча­стье для меня. Честно говоря, я уже не верила, что способна на такое. У меня будет малыш!

—  

Аслан от радости на уши встал. Он, ко­нечно, хочет сына. А я—дочку. И уже имечко ей придумала — Снежана. Это в память о Ко­лыме. Врачи не советуют везти ребенка на Ко­лыму. Говорят, что перемена климата может плохо отразиться на здоровье, и рисковать еще совсем хрупким ребенком крайне опасно. Я и не собираюсь это делать. Все ж ребенка хотела много лет. Вот когда вырастет до взрослого, тог­да поговорим.

—  

Аслан ни о какой Колыме слушать не хо­чет. Он таскает домой всякие соки и фрукты, заставляет их поедать ведрами, возит меня в горы и на озера, чтоб дышала чистым возду­хом. Он стал таким заботливым, как будто забе­ременел он, а не я. Уже заранее покупает при­даное, всякие коляски и койки, даже игрушки. Я не узнаю его. Но с другой стороны это очень приятно. Он даже пинеток купил целую сумку. Короче, готовлюсь стать мамкой. Это так здо­рово.

—   

Врачи не советовали рожать. Говорили, что в таком возрасте родить крайне опасно, может появиться дитя с болезнью Дауна, а это мука на всю жизнь. Но Аслан никого не стал слушать и запретил даже думать об аборте. Велел рожать такого, какой получится, и я с ним согласилась. Уже прошла половина срока. Ре­бенок зашевелился. Аслан всякий день слуша­ет его и зовет скорее появиться на свет. А вчера принес трехколесный велосипед и ванну для ку­пания. Игрушек приволок целый угол. Каких толь­ко нет. И все мало. Мне кажется, он будет очень заботливым отцом. Аслан уже теперь не дает поднять ведра воды, буханку хлеба, даже гото­вит сам или приносит из ресторана. Я никогда не думала, что мужчины могут быть такими.

—   

Когда я заговорила о Колыме, что ребен­ка надо растить в здоровых, северных услови­ях, он чуть с ума не сошел. Даже слышать ни­чего не захотел и велел закрыть эту тему на­всегда.

—   

Игорь Павлович, даже на время привезти ребенка на Колыму он мне не даст. Это я и се­годня понимаю. Аслан трясется над ним неродившимся, что будет, когда он появится. Он каж­дый вечер водит меня гулять и дышать свежим воздухом. Заставляет тепло одеваться, чтобы не простыла. Не дает пить холодную воду и соки. Короче, следит за мной, как привередливая баб­ка. Мне с ним и легко и трудно. Никакой само­стоятельности, все под его контролем, а он слу­чается жестким. Ну, да ладно, как-нибудь дотер­плю оставшееся время.

—   

Игорь Павлович, вы написали мне, что Султана отдали Федору, и он сдружился с его волчатами. Они вместе едят, играют, их вместе выгуливают, и Федор собирается вскоре всех троих выпустить на природу, жить в стае. Но не рано ли Султану. Он трусоват, вряд ли выдер­жит такую резкую перемену Он слишком до­машний и в стае Султана могут сгрызть. Он не умеет драться и постоять за себя. Не зря ли Федор торопится с Султаном?

—   

Его волчата более подготовлены. Вырос­шие вдвоем, они всегда станут защищать друг друга. А кто защитит моего? Мне будет беско­нечно жаль, если его разорвет стая. Он еще мал и слаб. Я прошу вас, позаботьтесь о нем. Пусть у него не останется плохой памяти о лю­дях. Он очень неприхотлив в еде. Выгуливать его надо только два раза, утром и вечером — на ночь перед сном. Все остальное время сидит в доме, без скандала и крика. Думаю, через год мы приедем все втроем и тогда решим, как по­ступить с Султаном. Если он достаточно выра­стет, можно попробовать отпустить его в стаю. Но пока это рано делать.

—  

Игорь Павлович, извините, что я навязы­ваю свои заботы. Но вы как никто понимаете, что Султан для меня не простой волчонок, а и мой друг, потому, конечно, беспокоюсь о нем.

—  

Хотелось бы знать, как ваше здоровье, как клеится работа? Получается ли с Ивановым. Знаю, были у вас свои трения. Может теперь они сгладились. Вы человек мудрый, сдержан­ный, сумеете взять в руки любого. Было бы желание.