Однако мы были уверены — или, по крайней мере, очень надеялись, — что все наладится, как только Двора обзаведется новыми друзьями и обретет хоть немного уверенности в себе.

ВПРОЧЕМ, ЭТИ ТРУДНОСТИ были едва ли не единственным обстоятельством, омрачавшим нашу более чем приятную во всех остальных отношениях израильскую жизнь. Нам казалось, что мы упиваемся сладчайшей из всех когда-либо слышанных симфоний. Израиль не переставал интересовать и волновать нас, а очарование Иерусалима с течением времени стало все больше проникать в наши души.

Мы подолгу бродили по его кварталам, улицам, переулкам и тупикам. Если в Америке субботы и праздники были для нас всего лишь короткими перерывами в будничной череде профессиональных и учебных занятий, то здесь они стали увенчивать наш жизненный распорядок, и без того насыщенный возвышенной духовностью. Достаточно сказать, что когда я в первый раз услышал звук сирены, возвещавший всему городу о наступлении субботы, у меня буквально мурашки поползли по коже.

«Понимаешь, — пытался я растолковать свои ощущения Барбаре, — в Америке еврей постоянно не совпадает по фазе со временем. Его еврейское время не согласуется с распорядком жизни города и окрестностей. Сами ритмы еврейского и нееврейского времени различны. Это просто еще одно свидетельство различия между “нами” и “гоями”. По субботам мы создаем вокруг себя маленький островок еврейской жизни, окруженный морем жизни нееврейской, в котором люди в это самое время подстригают свои лужайки, крутят свои стерео-установки, мчатся по делам в своих машинах. А здесь суббота совпадает с субботой, понимаешь?»

Барбара кивнула:

«Я понимаю, что ты хочешь сказать. В Штатах я всегда ощущала, что, как бы мы ни стремились вверх, к большей духовности, окружающая жизнь тянет нас вниз. Здесь, как бы мало духовны мы ни были, окружающая жизнь поднимает нас, тянет кверху.»

В сущности, еще не говоря об этом вслух, мы с Барбарой пришли к одному и тому жерешению: мы должны остаться в Израиле и растить своих детей здесь.

В качестве первого шага в этом направлении я подал заявление в министерство абсорбции. Там есть специальный отдел, помогающий научным работникам, желающим репатриироваться в Израиль.

На протяжении нескольких последующих месяцев я прошел собеседования в четырех ведущих израильских университетах, а также в некоторых других научных учреждениях. Увы, я не получил никаких конкретных предложений. Я был весьма обескуражен. Было ясно, что при отсутствии серьезных перспектив найти работу нашим надеждам совершить алиюне суждено осуществиться.

Когда до конца отпуска оставалось всего несколько недель, один из наших друзей посоветовал нам поговорить с ребецинЭстер Сегал. Госпожа Сегал была широко известна своей поистине выдающейся благотворительной деятельностью. Каждый день в определенные часы она принимала людей, приходивших к ней за советом и благословением.

Я понятия не имел, чем она может мне помочь, но рассудил, что повредить благословение этой святой женщины наверняка не может.

И ВОТ ОДНАЖДЫ мы с Барбарой отправились в религиозный район Меа Шаарим. Не без труда отыскав маленький скромный дом ребецинСегал, затерявшийся в маленьком переулке недалеко от ешивы «Мир», мы постучали в дверь.

Ребециноткрыла дверь, пригласила нас в небольшой салон и угостила прохладительными напитками и фруктами. Барбара коротко рассказала ей о нашей семье, нашем постепенном приходе к идишкайтуи нежелании возвращаться в Штаты. Я, со своей стороны, поведал гостеприимной хозяйке о бесплодных поисках работы в Израиле.

Мы говорили сумбурно и, как нам самим показалось, не очень последовательно, и потому чувствовали себя весьма неловко. Однако ребецинотнеслась ко всему услышанному с полной серьезностью.

«Для блага ваших детей, — начала она, — вам действительно совершенно необходимо как можно скорее покинуть вашу американскую общину и вернутьсяв Эрец Исраэль.»

Тут она посмотрела на меня и проницательно заметила:

«Вы производите на меня впечатление человека, который всегда стремится быть хозяином положения. Это серьезная проблема. Вы из тех людей, которые ничего не начинают, по-

ка не убедятся, что они все продумали до конца и полностью контролируют ситуацию. Люди, подобные вам, зачастую забывают, что на самом деле мы ничего не контролируем и ничего не решаем.

Это Всевышний, — Гакадош Барух Гу, —это Он решает, что с нами произойдет. Лишь благодаря Ему мы дожили до сегодняшнего дня, лишь по Его воле мы будем жить завтра. Наша жизнь полностью в Его руках.»

Она опять замолчала, словно давая нам время обдумать ее слова.

«Пока вы не поймете это, пока вы не проникнетесь настоящей верой в могущество Всевышнего, вы не продвинетесь ни на шаг. Прежде всего вы должны поверить. Поверить, что не вы, а Он контролирует ситуацию.

Конечно, вы обязаны делать все, что в ваших силах, — не пойдете же вы через шумный перекресток на красный свет светофора с закрытыми глазами, надеясь, что Всевышний о вас позаботится и убережет от гибели! — но помните, что, в конечном счете, вашу судьбу решает Он. Оглянитесь вокруг. У всех есть хлеб и крыша над головой, все как-то устраиваются. Если вы действительно хотите остаться здесь, вы должны по-настоящему поверить в Него.»

ПОБЛАГОДАРИВ РЕБЕЦИНСЕГАЛ и распрощавшись с ней, мы отправились в обратный путь в Маалот Дафна. Мы шли медленно, молча, каждый из нас был погружен в свои мысли. По пути мы присели отдохнуть на первой попавшейся по пути скамейке.

Я повернулся к Барбаре и сказал:

«У нее все так просто и ясно. Кстати, ты обратила внимание, какая у нее скромная квартира: никаких украшений, никаких излишеств, — но какая безукоризненная чистота! И как сама она вписывается в этот интерьер — почти аскетизм, почти суровость?! И при всей этой кажущейся простоте в ней чувствуется что-то неординарное. Ты тоже это заметила?»

Барбара кивнула:

«Да, разумеется. Но почему ты ничего не говоришь по существу вопроса? Мне показалось, что она адресовала свои слова именно тебе.»

Я мысленно прокрутил в голове все сказанное ребецинво время нашей встречи, и, помолчав, ответил:

«Думаю, что эта леди не ошиблась номером.»

ОТПУСК ПОДОШЕЛ К КОНЦУ как-то очень неожиданно и быстро. Делать было нечего: мы упаковали свои пожитки, тепло распрощались с новыми друзьями и поднялись в самолет, вылетающий в Соединенные Штаты.

За эти полгода в Израиле мы настолько отошли от «нееврейского» мира, что, вплоть до самой посадки в аэропорту имени Кеннеди, так и не сообразили, что прилетаем в разгар христианских праздников.

Назойливо-вездесущие рождественские украшения, колокольный звон, от которого закладывало уши, лихорадочные толпы в магазинах и на улицах — все это резко контрастировало с задумчивой тишиной Иерусалима. Как обычно, многие наши соседи-евреи уже приступили к украшению ежегодных «ханукальных елок»; но на сей раз этот американский еврейский обычай вызвал у нас настоящее отвращение.

Не прошло и нескольких недель, как мы опубликовали объявление о продаже дома. Хотя другой работы у меня пока не было, мы единодушно решили, что больше оставаться в этой общине не можем. Для начала мы решили переехать в Балтимор — там была большая и быстро развивающаяся группа настоящих верующих евреев. Я собирался остаться на прежней работе, пока не найду другую, поближе к дому.

Это, разумеется, означало, что мне придется почти всю неделю проводить в университете, возвращаясь домой только на субботу, но нам казалось, что обретение настоящей еврейской среды важнее, чем это маленькое неудобство. Короткое пребывание в Израиле, в ешиве, среди евреев, верящих в то же, что и мы, пробудило в нас жгучее желание жить только такой жизнью.