Он предполагал резкое изменение нашего образа жизни и заставил нас уделить серьезное внимание тому, о чем мы раньше никогда не думали.

Мы были буквально изумлены, узнав, насколько логично древние законы о «семейной чистоте» сходятся с современными представлениями о естественных биологических ритмах, и как глубоко еврейские мудрецы, жившие две тысячи лет назад, проникли в тайны организма, которые наша медицина только сейчас начинает постигать.

Система еврейских законов, предписывающих добиваться отсроченного оргазма и обязывающих соблюдать сексуальную самодисциплину, требующих доверия и взаимопонимания между супругами, находилась в резком контрасте с так называемой «новой моралью» — теми лихорадочными поисками наслаждений, которые считаются в современном обществе само собой разумеющимися.

Поскольку мы долгие годы принимали всевозможные меры, благоприятствующие зачатию, сама идея периодического воздержания не была для нас чем-то новым. Зато совершенно необычным оказался принцип, запрещающий любой физический контакт в течение определенного периода.

Это побуждало нас искать иные пути общения, не противоречащие заповедям, что, в свою очередь, явно обогащало наши отношения.

Барбара несколько дней в неделю изучала еврейские законы под руководством жены рабби Фрида и вскоре окончательно примирилась с правилами, предписывающими еврейским женщинам скромность и запрещающими появление на улице с непокрытой головой.

Вспоминая эти первые недели и перемены, происшедшие за короткое время в нашем образе жизни, мы не могли избавиться от чувства удивления. Вступая на этот путь, мы вовсе не собирались стать ортодоксальными евреями, но в действительности быстро ими стали. Это наполняло нас восхитительным чувством. Мы следовали указаниям рабби с глубокой верой, и наша связь с Всевышним становилась крепче с каждой новой мицвой, которая входила в нашу жизнь.

ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА СПУСТЯ рабби Фрид согласился собрать религиозный суд для проведения гиюранашей Хсин-Мей. Руководитель Еврейской школы рабби Гольдштейн, рабби Кауфман из ортодоксальной синагоги и сам рабби Фрид составили бейт-дин. Они пришли к заключению, что мне придется войти в миквувместе с Хсин-Мей — для того, чтобы она могла полностью погрузиться в воду требуемые три раза и в то же время не подвергнуться опасности, поскольку глубина воды в миквенамного превосходила высоту ее роста.

Хсин-Мей разделась. Я осторожно взял ее за руку и мы медленно спустились по ступеням в микву. Я чувствовал, что Хсин-Мей напряглась и встревожена. Вода на ступенях тепло ласкала наши босые ноги.

Я вошел в воду первым, потом взял ее на руки.

«Послушай, милая, — сказал я, — сейчас тебе нужно будет три раза окунуться в воду. Тебе нечего бояться — я все время буду с тобой.»

В ее глазах я прочитал полное доверие.

Я разжал объятия, и она выскользнула из моих рук. Вода миквыпоглотила ее.

Еще два раза я поднимал и выпускал свою девочку. Глядя наверх, я видел над собой сосредоточенные лица всех трех раввинов.

Позже, когда мы с Барбарой и Хсин-Мей покидали здание миквы, рабби Фрид пожелал нам мазал тови вручил мне официальный документ. Его перевод гласил:

«Мы подтверждаем, что девочка Двора, дочь нашего праотца Авраама, прошла погружение в кошерную микву. Теперь мы приветствуем ее как нашу собственную дочь и обращаемся к ней: “Благословен Г-сподь, отец Авраама, праотца нашего, направивший ее, дабы она могла идти и следовать по Твоему пути. Амен.”

Ради этого мы собрались в качестве бейт-динав указанном ниже городе и засвидетельствовали факт ее обращения в иудаизм нашими подписями — сегодня, в среду, 12 ияра 5736 года.»

На следующее утро Барбара прочла по молитвеннику:

«Г-сподь мой!

Душа, которую Ты вложил в меня, Чиста.

Это Ты создал ее,

Ты сформировал ее,

Ты вдохнул ее в меня,

Ты сторожишь ее во мне,

И Ты заберешь ее у меня

И возвратишь ее мне в грядущие времена.

Все то время, пока душа во мне,

Я возношу хвалы Тебе,

О Г-сподь Б-г мой, и Б-г моих отцов,

Создатель всего сущего, Властелин всего живущего…»

Она закрыла молитвенник, обняла Двору и крепко прижала ее к себе.

Десять дней спустя, 22 ияра. Дворе исполнилось четыре года.

Одиннадцать месяцев спустя, 11 нисана 5737 года, Барбара родила нашего первенца Дова Хаима.

У МЕНЯ НЕТ НИ малейшего сомнения в том, что явное чудо рождения Дова Хаима после двенадцати лет беспричинной бездетности было прямым следствием того, что мы удочерили Двору. Вполне возможно, что если бы я не нашел ее на вокзале, мы с Барбарой продолжали бы жить прежней жизнью до конца наших дней.

Говоря по чести, мы были вполне довольны этой жизнью, отнюдь не метались в поисках своего «я» и не ощущали себя «нереализовавшимися», — разве что из-за отсутствия у нас детей. С другой стороны, если бы мы усыновили не китайского ребенка, а еврейского, весьма сомнительно, выбрались ли бы мы в конце концов на нелегкую и долгую дорогу поисков собственного духовного наследия.

Однако с того момента, когда крохотный сверток, лежавший на вокзальной скамье, оказался в моих руках, события неудержимо двинулись вперед, как бы повинуясь направляющей их железной воле. Желание «всего лишь» обратить свою девочку в еврейство вынудило нас сделать первые робкие шаги к соблюдению заповедей Торы. И, в точности как предсказывал рабби Фрид, выполнение нами трех основных мицвотнеизбежно повлекло за собой выполнение и многих других.

Таким вот образом, ровно на восьмой день после рождения нашего первенца, бхора, я, естественно, оказался свидетелем выполнения заповеди брит-мила.

Наш первенец, наш первый брит —от волнения у меня голова шла кругом. Церемония происходила в синагоге Ша-арей Эмет, и когда моэльсклонился над своим подопечным, я стал произносить слова, произнести которые мечтал столько лет:

«Итак, я готов исполнить заповедь, которой Г-сподь Б-г наш, да будет Он благословен, заповедал нам обрезать сыновей наших.»

Невинное дитя, ни о чем не подозревая, лежало на коленях сандака, моэльсклонился над ним, и буквально через мгновение операция была закончена. Под энергичный рев До-ва Хаима моэльторжественно провозгласил:

«Подобно тому, как вступил он сейчас в Завет, да вступит он в мир Торы, в брачную жизнь и в мир добрых дел.»

Я был взволнован значительностью момента и с трудом сумел собраться для следующей своей задачи — приветственной речи.

Пока Барбара укачивала засыпавшего Дова Хаима, я поднялся на возвышение, чтобы произнести слова, которые пришли мне на ум в те часы, когда я ожидал появления моего ребенка на свет.

Темой моей речи я выбрал брахот —благословения, произносимые каждое утро, — поскольку в этот момент я обнаружил в них новый смысл. Мне показалось, что я увидел в этих благословениях все будущее моего сына и весь цикл еврейского существования вообще.

«Благословен Ты, Г-сподь, — начал я, — одаривший петуха способностью различать между днем и ночью.»

Почему именно петуха? Потому что петух наделен особой чувствительностью к свету зари, к первым лучам солнца и различает такие ничтожные перемены в освещении, которые недоступны человеческому глазу.

Точное исчисление времени — это особый дар Всевышнего этому миру, особое благословение. Именно этот сросшийся с нами «хронометр» предопределяет начало процесса зарождения новой жизни, проводит границу между светом — человеческой жизнью, жизнью нашего первенца, — и тьмой, которая ей предшествовала.

«Благословен Г-сподь, — продолжал я, — который дал зрение слепому… одеяние нагому… свободу томящемуся в темнице.»

Наш сын пришел в этот мир незрячим, нагим и крепко связанным со своей матерью. Но уже мгновение спустя он узрел свет, и нагота его была укрыта. Его рождение высвободило из тьмы еще одну новую жизнь — новую служанку Всевышнего.