Быть китаянкой в любой стране, кроме Китая, разумеется, трудное дело, а уж в Израиле особенно, но я открыла, что в этом есть и своя забавная сторона!

Я только хотела бы добавить, что хотя я по рождению китаянка, чувствую я себя на сто процентов еврейкой, если вы понимаете, что я этим хочу сказать.

В своей речи на бат-мицве яуже сказала однажды, что мне, в сущности, вовсе не пришлось решать, кем быть, потому что я всегда ощущала, будто всю свою жизнь была еврейкой. Я просто не могу припомнить, когда я ею не была! Все мои друзья считают меня «одной из наших» и, как сказала моя подруга Эппи, даже забывают порой, что я немного китаянка!

Я хотела бы поблагодарить нескольких очень близких и дорогих мне людей, потому что именно они помогли мне стать тем, кем я сегодня стала. Список получился длинный, но если бы я вздумала поблагодарить всех, кто мне вообще когда-либо помогал, этот список оказался бы длиннее самой книги!

Прежде всего, громадное спасибо всем моим большим друзьям — Юдит Ланцицки, которая и после переезда в Мон-си осталась очень близким и дорогим мне заморским другом;

Нуми Силвер, которая всегда помогала мне в трудные минуты и продолжает помогать, даже переехав в Гэйтсхэд; Мири-ам Гейслер, которая всегда оказывалась рядом, когда мне нужно было выплакаться или чем-нибудь поделиться; и последней по счету, но не по важности — моей лучшей подруге Эппи Толедано-Ласри, которая прошла со мной огонь и воду и всегда была мне скорее сестрой, чем просто другом. Спасибо ей за все это — и за все вообще! Громадное Мазаль Товна ее свадьбу и куча Гацлахотей и Джемми. Спасибо всем, кто всегда держал мою сторону!

Затем, я хотела бы поблагодарить Дани Каца — за то, что он был мне как «старший брат», за то, что он выслушивал

меня и решал все мои проблемы, и еще за то, что он вселял в меня столь необходимую мне уверенность!

И еще я хочу сказать огромное-преогромное спасибо всей семье Фридманов — Мойше, Хенни, Зеви, Рухи, Малке, Ми-риам. Пинки и Переле — дом которых стал мне «родным на чужбине».

С каждым прошедшим годом моя дружба с моими бабушками и дедушкой становится все теснее и теснее, и я надеюсь, что так будет и дальше. И хотя нас разделяют семь десятилетий и тысячи миль, я чувствую мою «Бубби» Шварцбаум такой близкой, как будто нас ничто не разделяет. Я надеюсь подарить много нахесмоим двум замечательным бабушкам и моему замечательному дедушке.

Моя особая благодарность ребецинРухаме Шайн за трогательные слова наставления и поддержки.

А самое большое мое спасибо, конечно, маме и папе и Дови, Давиду, Шмулику и Юди — за то, что они такая замечательная, самая лучшая в мире семья! Спасибо вам, мама и папа, за то, что вы всегда наставляли меня на правильный путь, всегда проявляли чуткость и понимание и всегда вовремя приходили со словами утешения. Я надеюсь, что с помощью Всевышнего я вырасту такой, какой вы бы хотели меня видеть.

И здесь уместно, наконец, поблагодарить самого Всевышнего за то, что Он дал мне таких замечательных родителей, и попросить Его, чтобы, с Его соизволения, эта книга сделала свое дело, помогла сблизить весь Народ Израиля и этим способствовала приходу Мессии вскоре, в наши дни — амен!

ЛЮДИ, ЗНАКОМЫЕ с нашей необычной историей, часто спрашивали меня: «Почему бы Вам не написать об этом книгу?» Столкнувшись с этим вопросом не раз и не два, я начал всерьез задумываться, не поделиться ли мне нашими необычными переживаниями с более широкой аудиторией. Я начал с того, что стал записывать отдельные воспоминания, и, к своему изумлению, обнаружил, что я способен чуть ли не дословно восстановить беседу, которая происходила много лет назад. Смутно припоминаемые события внезапно приобрели четкие очертания, и не успел я опомниться, как передо мной уже лежала готовая рукопись. Но теперь уже люди задают мне прямо противоположные вопросы. Например: «Зачем Вы вообще написали эту книгу?»

На то есть несколько причин.

Сегодня все больше и больше еврейских семей всерьез подумывают об усыновлении или удочерении ребенка — либо как об альтернативе своей бездетности, либо как об акте бескорыстной помощи попавшему в беду ребенку. Я надеюсь, что моя книга придаст этим людям больше уверенности, если они вообще испытывают какие-нибудь колебания в этом святом и важном деле. В то же время я надеюсь, что она даст им представление о некоторых галахическихвопросах, связанных с отношениями между еврейскими родителями и их приемным ребенком, не говоря уже о бесчисленных благих последствиях такого шага.

Я датирую свое формальное вступление в мир соблюдения еврейских традиций 12-м числом месяца ияра 5736-го (1976 по европейскому летосчислению) года. В этот день, пройдя погружение в микву, наша приемная дочь-китаянка стала дочерью Народа Израиля.

События, предшествовавшие этому дню, и те, что последовали за ними, как раз и составляют содержание этой книги. Поскольку к тому дню я был уже взрослым тридцатишестилетним человеком, естественно заключить, что я попадаю в категорию тех евреев, которых называют хозрим бе-тшува. Это название вызывает сложный комплекс ассоциаций, и, в каком-то смысле, моя книга, вероятно, является также автобиографическим анализом внутренней динамики «человека, вернувшегося к вере».

Конечно, каждый представитель этой группы проходит свой уникальный путь, но я убежден, что какая-то часть описанного мною жизненного опыта является нашим общим достоянием. Я думаю, в частности, что то чувство разочарования и гнева, которое я испытал, вначале — при столкновении с секулярной еврейской общиной, а позднее — познакомившись с некоторыми особенностями ортодоксального истеблишмента, не раз охватывало и других, мне подобных. Я пытался быть предельно честным, питая искреннюю надежду, что мои читатели придут к тем же выводам, к которым в свое время пришел и я, а именно — что эти чувства, — гнева и разочарования — хоть и вполне объяснимые, не идут на пользу ни самому человеку, ни Народу Израиля в целом.

Написано, что после того, как Адам и Хава вкусили от Древа Познания, «открылись глаза у них обоих, и узнали они, что наги». (Берешит, —«Бытие» — 3:7) После того, как я вкусил от плодов Торы, мои глаза тоже открылись как бы в первый раз. Все, что я видел прежде, казалось теперь иным, и я осознал, что я наг. Я осознал, что мои подлинно еврейские познания ничтожны. Мой разум бесплоден.

Эта неукорененность в истинной мудрости Торы породила во мне ощущение неуверенности и время от времени толкала меня на неуместные или грубые высказывания и поступки.

Когда свет Торы открылся мне впервые, все на некоторое время поплыло у меня перед глазами; сама еврейская община вдруг представилась мне нагой. Я увидел, что некоторые представители религиозного истеблишмента ведут образ жизни, не соответствующий моим новообретенным религиозным идеалам, и мое новое, обостренное зрение обнажало это несоответствие. Мой гнев был особенно резким, потому что разочарование было болезненно острым. Сегодня я понимаю, что во многих случаях я проявлял недостаточное уважение даже к тем, кто явно был более меня сведущ в мудрости Галахи.

Со временем я понял, что правильно поступает тот, кто, осознав личные и общинные отступления от идеала, не бичует в гневе и раздражении всех других, а предъявляет требования прежде всего к самому себе, стремится искоренить в первую очередь свои собственные недостатки и лишь затем обращается к исправлению пороков общины, действуя при этом в духе агават Исраэль, еврейской любви к ближнему. Таков один из уроков, к которым я хотел бы подвести своих читателей.

Исходным толчком к написанию этой книги было желание рассказать о еврейской девочке, которая случайно родилась китаянкой и случайно оказалась моей дочерью. То, как Двора справлялась и продолжает справляться с трудностями