В МАРТЕ Я ПОЛУЧИЛ очень привлекательное в профессиональном плане предложение выступить с лекциями в Корее, Гонконге и Таиланде. Когда программа турне была разработана, я связался со всеми интересовавшими меня дальневосточными авиакомпаниями, чтобы выяснить, смогут ли они обеспечить мне кошернуюпищу во время полета.

Всюду меня заверили, что это пожелание является вполне законным и не вызовет никаких затруднений.

Первым в моем расписании значился вечерний рейс «Китайских авиалиний» по маршруту Тайвань — Гонконг. Вскоре после взлета стюардессы начали разносить еду. Мне принесли завернутый в двойной слой фольги и, вдобавок, запечатанный пакет, на котором значилось, что его содержимое приготовлено под надзором Главного раввината Швейцарской республики.

Я снял фольгу и с восторгом обнаружил, что основное блюдо — это ребрышки в густой мясной подливке.

До этого момента я и сам не отдавал себе отчета, насколько я соскучился по мясу и, вообще, привычной американской пище.

Сказать по совести, я никогда не был таким неистовым вегетарианцем, как Барбара, и в Штатах нередко лакомился цыпленком, которым нас угощали на субботних приемах наши невегетарианские друзья.

Здесь, на Тайване, нам варила, в основном, Мей-Мей, и хотя она готовила просто великолепно, ее представления о западной кухне были весьма далеки от наших. Поэтому даже если бы нам и удалось достать кошерныепродукты, вряд ли ее котлетки на пару хоть отдаленно напоминали бы тот сочный, хорошо прожаренный кусок мяса, который лежал передо мной на подносе, обжигая паром мои алчные ноздри.

Я проглотил эту вкуснятину с понятным аппетитом.

По завершении визита в Гонконг, где моя лекция, кстати сказать, имела большой успех, я отправился в Сеул — на этот раз утренним рейсом «Корейских авиалиний».

Опять подошло время завтрака, и опять стюардесса предложила мне кошернуюпищу, завернутую в защитную фольгу. На сей раз я заранее начал облизывать губы, предвкушая очередной кулинарный сюрприз. Вот почему, развернув фольгу и обнаружив там уже знакомые мне ребрышки, я испытал легкое разочарование. Для восьми часов утра еда была не очень подходящая.

Тем не менее, если не особенно привередничать, это блюдо было совсем неплохо и по-прежнему имело приятный ностальгический привкус.

Серия лекций в Корее тоже прошла с большим успехом, но мне было не до похвальных рецензий — меня уже дожидалось заказанное ранее место на рейс «Таиландских авиалиний», который должен был доставить меня из Сеула в Бангкок.

Очередная стюардесса, на сей раз — в традиционном таиландском наряде, грациозно поставила передо мной украшенный вычурной резьбой поднос из сандалового дерева, на котором лежал, отсвечивая серебряной фольгой, уже хорошо знакомый мне пакет. Тяжелые подозрения зашевелились в моем мозгу. Увы, они оказались вполне основательными — на прикрепленной к пакету наклейке я прочел: « Кошернаяпища. Эти ребрышки с подливкой приготовлены под контролем Главного раввината Швейцарской республики».

Перелет был долгий, и стюардесса еще дважды приносила мне все тот же пакет с кошерными, уже порядком надоевшими мне ребрышками.

Стоит ли говорить, что на обратном пути, возвращаясь «Японскими авиалиниями» в Тайпей, я уже хорошо знал, что меня ждет, — и действительно, я не был обманут в своих предчувствиях.

В аэропорту меня восторженно встречали Барбара, Двора и Дов Хаим. И что же? Не успели мы переступить порог дома, как Мей-Мей радостно крикнула из кухни:

«Хуа-Пэнь, я приготовила тебе сюрприз. Бай-Лан велела мне сварить что-нибудь еврейское, и я решила сделать тебе подарок — кошерныеребрышки в мясной подливке!»

ИСТОРИЯ ЕВРЕЙСКИХ ОБЩИН в Китае насчитывает более тысячи лет. Она закончилась только в нынешнем столетии. Главной причиной их исчезновения был катастрофический упадок еврейского образования.

Начиная с семнадцатого века, в этих общинах не было настоящих раввинов. Вскоре там не осталось ни учителей, ни стремления сохранить еврейскую традицию.

В середине девятнадцатого века один путешественник рассказывал о двух-трех сотнях евреев, еще живших тогда в Китае:

«Они утратили свою религию и почти неотличимы от окружающих. Они поклоняются идолам и не делают обрезания. По одежде, внешности, обычаям и вере они настоящие китайцы.»

В 1941 году японцы, оккупировавшие Кайфенг, опубликовали данные, согласно которым еврейское население города насчитывало всего 180 человек.

Один из последних известных нам китайских евреев был обнаружен за два года до нашего приезда раввином еврейской общины Токио Мэвином Токайером.

Находясь в Японии, рабби Токайер услышал, что где-то на Тайване живет едва ли не последний потомок настоящих китайских евреев. Это сообщение его, естественно, весьма заинтересовало, но, увы, — кроме имени этого человека — Ши Хунь-Мо — он ничего о нем не знал.

Тогда Токайер отправился разыскивать его на Тайвань, но здесь, к своему удивлению, обнаружил, что людей по имени Ши Хунь-Мо на острове пруд пруди. Потеряв надежду найти самостоятельно этого человека, он обратился за помощью к сыну генералиссимуса Чан Кай-Ши.

Поскольку все мужчины на Тайване проходят обязательную военную службу, а имена всех военнослужащих, как побывавших на военной службе, так и ныне проходящих ее, хранятся в главном компьютере тайваньского военного министерства, найти необходимого Ши Хунь-Мо оказалось довольно просто — достаточно было просмотреть список всех людей, носивших это имя, и выяснить, кто из них, заполняя анкеты, назвал иврит в качестве своего второго языка. В списке был обнаружен всего один такой человек.

Как и рабби Токайер, мы с Барбарой не могли упустить возможности познакомиться с последним представителем исчезнувшей еврейской общины Китая и тоже начали собственное расследование. Впрочем, нам не пришлось долго искать — президент тайпейского Еврейского центра сразу же дал нам адрес Ши Хунь-Мо, предупредив при этом, что, хотя мистер Ши открыто признает свое еврейство, он предпочитает не афишировать свой еврейский образ жизни и весьма разборчив в выборе гостей.

Барбара тут же написала мистеру Ши (естественно, по-китайски), что в связи с приближением Песах мы были бы рады угостить его кошернойпасхальной пищей и, разумеется, мацой. Мистер Ши немедленно ответил на ее письмо и назначил нам время визита.

Спускаясь по узкому переулку к его дому, мы не переставали удивляться некоторым довольно-таки странным совпадениям.

Пять лет назад мы жили в нескольких минутах ходьбы от этого самого места. Буквально еще несколько шагов, и мы бы увидели наше прежнее жилье, находившееся на самом краю рисового поля.

На меня нахлынула волна воспоминаний. Именно сюда мы принесли нашу новорожденную дочурку, крохотный темноглазый сверток, свалившийся на нас так неожиданно и без предупреждения, маленькую китайскую девочку, которая положила начало цепи событий, изменивших весь ход нашей жизни.

И вот теперь, пять лет спустя, мы проходим рядом с этим домом, направляясь на встречу с еще одним китайским евреем!

Мистер Ши уже ждал нас у дверей своего дома. По виду он был неотличим от других китайцев, разве что глаза у него были круглее, и черты лица — тяжелее, чем обычно. Мы обменялись приветствиями и прошли в дом.

Это было одно из многочисленных похожих друг на друга строений в особом квартале, предназначенном для отставных военных, — простой однокомнатный домик с узенькой спальней, служившей одновременно кабинетом и заполненной книгами, картами и бумагами.

Мы разговорились, и хозяин охотно рассказал нам свою историю.

К моменту нашей встречи он был холостяком лет пятидесяти с лишним. В 1949 году он бежал с материка вместе с другими сторонниками генералиссимуса Чан Кай-Ши. Тогда его родители были еще живы. Теперь они уже наверняка умерли. У него были два брата, но один из них погиб от рук японцев в Китае, а другой — в Корее, в боях с американцами. Его дед занимался врачеванием, а отец был разъезжим торговцем, коммивояжером.