Монк глубоко вздохнул и задумался. Он должен был сейчас сказать что-то мудрое. Похоже, Ивэн ждал от него именно этого.

– То есть у Грея в тот вечер был гость, – произнес он куда менее уверенно, чем хотелось бы. – Гость поссорился с хозяином, а может, просто напал. Произошла яростная драка – и Грей был убит.

– Похоже на то, – снова выпрямляясь, согласился Ивэн. – Ничего другого мы предположить не смогли. Нам даже не известно, знаком был убийца Грею или нет.

– Никаких следов взлома?

– Нет, сэр. Да и вряд ли какой-нибудь взломщик займется дверью, если в доме горит свет.

– Да. – Монк мысленно обругал себя за идиотское предположение. Или он всегда был таким дураком? Во всяком случае, Ивэн даже не удивился его вопросу. Хорошее воспитание? Или просто боится поссориться с начальством? – Да, конечно, – произнес он вслух. – При условии, что убийца не включил свет сам, чтобы сбить нас с толку.

– Вряд ли, сэр. Будь он столь хладнокровен, он забрал бы ценности. А ведь даже деньги в кошельке Грея остались нетронутыми.

Монку нечего было ответить. Он вздохнул, сел за стол и, не предлагая Ивэну также присесть, углубился в показания привратника.

Лэмб подробно расспросил свидетеля обо всех посетителях, будь то слуги, мальчишки-посыльные или даже бродяги. Гримуэйд был не на шутку обижен. Мальчишки-посыльные имеют дело с самим привратником; что же касается бродяг, то этих грязных тварей и близко нельзя подпускать к порядочному дому. Гримуэйд клялся, что в тот вечер посетителей было всего двое – мимо него просто невозможно проскользнуть незамеченным. Первым посетителем была дама, явившаяся около восьми часов, но ему не хотелось бы называть того, к кому она приходила. Достаточно сказать, что не к майору Грею. Да и вряд ли столь хрупкое создание могло нанести покойному такие страшные раны. Второй посетитель – мужчина, гость мистера Йитса, и Гримуэйд сам проводил его до нужной двери.

Кто бы ни убил Грея, он либо использовал других посетителей в качестве подсадной утки, чтобы незаметно проскользнуть в дом, либо скрывался в самом здании – выводы напрашивались сами собой.

Монк отложил лист. С Гримуэйдом надо побеседовать еще раз и уточнить до минуты время прибытия и ухода гостей.

Ивэн присел на подоконник.

Показания болтливой миссис Хаггинс Монк прочел лишь потому, что ему требовалось время поразмыслить.

Наконец он добрался до последнего листа, медицинского свидетельства – самого неприятного и самого необходимого документа. Лист был исписан мелким, четким, округлым почерком. Монку вдруг представился крохотный доктор в круглых очках и с чистенькими пальчиками. Разыгралось воображение или он на самом деле знал этого доктора?

Отчет был составлен столь бесстрастно, что, казалось, Джослин Грей интересует доктора лишь как представитель вида, но ни в коем случае не как человек, внезапно и жестоко вырванный из жизни, и в те несколько минут, которые столь бесстрастно реконструировались на бумаге, испытавший дикий ужас и мучительную боль.

Осмотр тела производился в половине десятого утра. Тридцатилетний мужчина, тонкий в кости, но хорошо упитанный, не переносивший никогда серьезных болезней. Единственное повреждение – шрам на правой ноге; неглубокая рана, полученная пять-шесть месяцев назад и, возможно, послужившая причиной хромоты. Смерть наступила восемь-двенадцать часов назад; с большей точностью определить время доктор не решался. Причина смерти очевидна: нанесение множественных сильных ударов по голове и по плечам длинным тонким орудием. Предположительно, тростью или стеком.

Монк отложил рапорт. Бесстрастный точный язык медицинского свидетельства, как ни странно, вызвал в его воображении подробную картину места преступления: кислый запах крови и жужжание мух. Часто ли ему приходилось раньше расследовать убийства? Трудно сказать.

– Скверное дело, – пробормотал он, не глядя на Ивэна.

– Скверное, – согласился тот, кивнув. – Газеты много о нем шумели. Ругали нас за то, что никак не можем найти убийцу. Публика, конечно, была взбудоражена. Если уж на Мекленбург-сквер происходят убийства, то где же тогда можно чувствовать себя в безопасности? Вдобавок ко всему Джослин Грей – симпатичный безобидный джентльмен из хорошей семьи, отставной офицер. Воевал в Крыму, был на хорошем счету, видел знаменитую атаку легкой бригады, получил ранение под Севастополем. – Лицо Ивэна выразило жалость и растерянность. – Многие считают, что государство в долгу перед покойным, пока преступник не схвачен. Я понимаю, что это не так, – поспешил добавить он, – но газетчики внушили публике именно такие мысли… Мы до сих пор топчемся на месте. От свидетелей, как видите, толку мало. Я могу предъявить сейчас вещественные доказательства, их немного. А потом, если не возражаете, мы можем побывать на месте преступления.

Монк поднялся.

– Да, так и сделаем. Никогда не знаешь, что именно натолкнет на правильную мысль.

Но в глубине души Монк и сам не верил в свои слова. Если ни Лэмб, ни этот изящный проницательный юноша не достигли успеха, то вряд ли это удастся ему. Поражение было неотвратимым. Такое впечатление, что Ранкорн навязал ему это дело, зная, насколько оно безнадежно. Может, они с Ранкорном были старыми врагами? Вполне возможно. То, что Монк уже узнал о себе и о своем прошлом, в восторг его не приводило. Честно говоря, Ивэн нравился ему больше, чем он сам.

Уильям полагал, что пока успешно скрывает потерю памяти. Но что, если Ранкорн раскусил его? Возможно, в прошлом таилась обида, которую он нанес Ранкорну, и вот теперь тот нашел способ свести с ним счеты. Неужели у Монка в этой жизни были одни лишь враги и ни одного друга? Влюблялся ли он хоть раз? Даже на этот вопрос Уильям не знал ответа.

Монк шел вслед за стремительно вышагивающим Ивэном и думал, что вот с этим-то человеком он был бы не прочь подружиться. Но полное незнание окружающего мира сковывало его. Каждый шаг мог оказаться шагом в трясину, везде мерещились западни и ловушки. Приходилось действовать автоматически, полагаясь на инстинкт и укоренившиеся привычки.

Вещественных доказательств и впрямь оказалось немного – бесхозные предметы, разложенные, как в привокзальном бюро находок. Жалкие и приводящие в замешательство останки чьей-то жизни, которые теперь поражают своей бессмысленностью. Не так ли и он затерялся на Графтон-стрит – забытый предмет, чья история стерлась из памяти. Монк начал осмотр с одежды. Прекрасного покроя панталоны из превосходной материи были обильно испятнаны кровью. Лакированные башмаки – совсем новые, с нестершимися подошвами. Свежая смена нижнего белья, опять-таки испорченная кровавыми пятнами, как и сюртук с разорванным рукавом. Все эти вещи говорили лишь о сложении, да еще, пожалуй, о безупречном вкусе и приличном состоянии Джослина Грея.

Монк осмотрел одежду и повернулся к Ивэну.

– Не очень обнадеживающе, не так ли, сэр? – Ивэн смотрел на вещественные доказательства с легким отвращением. Кроме того, в глазах помощника Монк увидел жалость. Не слишком ли этот юноша чувствителен для полицейского?

– Да, не очень, – сухо согласился Уильям. – Это все?

– Нет, еще оружие, сэр. – Ивэн нагнулся и поднял тяжелую трость черного дерева, густо покрытую засохшей кровью и прилипшими волосами.

Монк вздрогнул. Возможно, привычка к подобным вещам покинула его вместе с памятью.

– Ужасно. – Не сводя карих глаз с Монка, Ивэн поджал губы.

Тот смутился. Гримаска подчиненного, конечно, могла означать и жалость к убитому, и отвращение к орудию убийства, но не исключено, что Ивэн выразил таким образом удивление внезапной брезгливости старшего офицера. Монк заставил себя взять трость в руки. Она оказалась неожиданно тяжелой.

– Боевое ранение, – пояснил Ивэн, по-прежнему глядя на Монка. – Свидетели утверждают, что он в самом деле при ходьбе опирался на трость. Я имею в виду, носил ее не для красоты.

– Правая нога, – процитировал Монк медицинское заключение и положил трость на место. – Больше ничего?