– Кто-то мог покалечиться, кто-то, избави боже, погибнуть. Если вы не способны ничего мне сказать, давайте я поговорю с вашим начальством.

Пауза.

– Я и есть мое начальство, – сказал Фахардо. – Хотите поговорить, говорите со мной. А во-вторых, я следую принятой у нас процедуре. Если вам охота ставить мне палки в колеса, – валяйте, но предупреждаю, легче от этого не станет ни вам, ни мне и никому другому. Так что вы там говорили?

Глория сжала кулак и легонько врезала им по столу.

– Извините, – сказала она.

– Пустяки. Вы, похоже, здорово взвинчены, у вас что-то еще есть на уме?

Нет, жопа ты этакая.

– Нет. Простите, не могли бы вы…

Фахардо прервал ее, вздохнув:

– Не начинайте снова допрашивать меня.

– Я не начинаю.

– Ладно. Выходит, насчет того, кто ведет расследование, мы договорились.

«Расследование?» – подумала Глория.

– Значит, так, я могу просмотреть журнал регистрации… за эту неделю… – Слышно было, как Фахардо со стоном вылезает из кресла. – Журнал у меня в офисе. Если хотите, могу позвонить вам завтра утром.

– Я не могу ждать до завтра.

– Ну, к вам я пока не собираюсь, так что…

– Пожалуйста.

Фахардо звучно шмыгнул носом.

– Я не знаю, что вам ответить, сеньора.

– Я сама приеду к вам, – сказала она. – Сяду в машину, буду ехать всю ночь…

– А вот это совсем ни к чему, – сказал он.

Пауза.

Когда он заговорил снова, голос его звучал напряженно:

– Послушайте, если вы никак уж не можете обойтись без мелодрамы… Может, у меня – прямо тут… может быть, кое что… кой-какие материалы… Когда?

– Пять дней назад.

– Пять дней назад, хорошо. Минутку.

Она слушала, как он кладет трубку, как выходит из комнаты, как возвращается.

– Сеньора? По-моему, я вспомнил того, о ком вы говорите. Несколько дней назад. Дорожная катастрофа с участием американца. Кто он такой, мы не знали, документы его погибли, однако номер у машины был калифорнийский.

– А машина какая? – спросила Глория.

– Машина японская. «Хонда». – Фахардо еще раз шмыгнул носом. – Похоже на него?

Все надежды истаяли, обратившись в нечто желчное, едкое. Комната начала расширяться, а внутренности Глории, напротив, сжиматься в одинокую, перепуганную точку.

– Сеньора? Похоже, что это он?

– Да, – пролепетала она.

– Ну вот, сеньора. Сожалею, но это была очень серьезная авария.

Он звонил мне по телефону, думала она. Насколько серьезной могла быть авария, если он звонил мне, разговаривал. Я же слышала его голос. Слышала его. Все было в порядке. Как же все могло быть плохо. Он звонил мне. Как плохо. Он звонил. Как.

– Он в больнице? – спросила она.

– Нет, – ответил Фахардо. – Он умер прошлой ночью.

Реджи Солт сказал так:

– Им нет резона врать тебе, Гиги. Если УПЛА говорит, что не обладает там никакой юрисдикцией, значит, не обладает.

– Тот человек сказал, что Карл мертв, – возразила Глория, – им что же, наплевать на это?

– Ну, может, если бы кто-то с ним что-то сделал, – сказал Реджи. – Но ты же говоришь – произошел несчастный случай.

– Это тамошний коп так говорит.

– Как его зовут?

– Фахардо.

– Ага – Реджи почесал глаз. – Ну, честно говоря, Гиги, это их дело, там всем они заправляют. Заправляют плохо, согласен. Но я не могу позвонить им, назвать номер моего значка и рассчитывать, что они забегают быстрее. Плевать они на нас хотели.

Глория помешала нетронутый чай и опустила ложку на стол. Обычно она старалась не класть мокрые ложки на голый пластиковый стол, но этот был до того мерзок, что вылей на него хоть всю чашку «Сви-тач-ни», он только чище станет. Чем такая забегаловка, как эта, завлекала клиентов, Глория и представить себе не могла, – но, правда, на несколько миль в округе только эта открыта сегодня и была.

Зато Реджи чувствовал себя здесь как рыба в воде. Посещение грязнющих кафешек позволяло ему с легкостью переводить разговор на его любимую тему – о том, какой у него неестественно низкий уровень холестерина. Когда-то он прочитал статью, в которой говорилось, что черные страдают от сердечных заболеваний чаще, чем белые или латиноамериканцы, и после того, как он и Глория получили результаты анализов, показавшие, что уровень липопротеинов низкой плотности у него в два раза ниже, чем у нее, с превеликим удовольствием объявил ей: «На меня ваша наука не распространяется».

Чтобы найти его сегодня, Глории пришлось потратить некоторое время. Вчера Реджи занимался ликвидацией последствий землетрясения. Ему отдали под начало отряд резервистов. Сегодня он должен был разбирать завалы в деловой части города, однако панический звонок Глории заставил его остановиться по дороге туда, чтобы позавтракать с ней.

Реджи посмотрел на часы, взял ее пальцы в свои, ласково погладил их от костяшек до ногтей.

– Я понимаю, тебе тяжело. Такое никому легко не дается.

Глории хотелось оттолкнуть его руку, но она не оттолкнула. Реджи помогал ей, и если для этого требовалось оставить его при убеждении, что ей с ним по-прежнему хорошо, то и ладно.

– Не хочешь обсудить все со мной? – спросил он.

– Не сейчас.

– Иногда это помогает, – сказал Реджи. – Выговоришься, и намного легче становится.

Реджи, пребывающий в Чувствительном Настроении. Выражение участливости, сдержанные манеры. Превосходное исполнение роли Хорошего Парня. Раньше у него необходимых для этого навыков не было. Откуда они взялись?

На миг ее посетила лестная мысль, что это результат ее длительного последействия.

Да нет, навряд ли.

После того как закончилось слушание их разводного дела, он подошел к ней в съехавшем набок галстуке и сказал:

– Черт побери, откуда мне было знать все это, Гиги? Ты же ничего мне не говорила!

Что верно, то верно. Она никогда не жаловалась, ни разу. Жалобы потребляли энергию, которой ей за проведенные с ним три года вечно не хватало. Развестись с Реджи было проще, чем устраивать каждый треклятый раз прения по поводу того, что просто изводило Глорию: его манеры будить ее, возвращаясь ночью с работы, оставлять предназначенные для стирки вещи на полу ванной, а крошки на столе, ставить свою машину так, что Глория вывести свою не могла. Неспособность извиняться. Нежелание заводить детей.

Теперь он был на восемь лет старше; отрастил усы; гладил ее по руке и вел себя очень мило. Возможно, управление полиции обучает этому своих сотрудников, проводит с ними тренировочные занятия. Стараясь изменить имидж лос-анджелесского полицейского к лучшему: сильный, вооруженный, владеющий началами психоанализа.

У нее даже мурашки по коже побежали. Предполагалось, думала она, что ты куда больший ублюдок, Реджи Солт.

Каковым он немедля себя и зарекомендовал:

– Ладно, если я тебе понадоблюсь, позвони. А сейчас мне пора убираться отсюда. Прежде всего, у меня времени в обрез. Я должен быть в Уоттсе.

– Ты же не работаешь в Уоттсе, – сказала она.

– Верно, однако теперь им понадобилось, чтобы в Уоттсе заправлял черный. Это отвечает их представлениям о справедливости.

Он допил свой кофе, постарался подманить официантку, но та уже скрылась за вращающейся дверью. Реджи встал, полез в карман за бумажником.

– Еще пару минут. – И Глория указала пальцем на его стул. – Все равно ты сейчас никуда не доедешь, Олимпийский перекрыт.

– Я доеду. – Он изобразил вой сирены. – Эта штука и на Четыреста пятой в час пик отлично срабатывает.

Глория по-прежнему указывала на стул. Реджи улыбнулся и сел.

– Как я скучаю по твоей херне, Гиги, – сказал он.

– Что мне теперь делать?

– Думаю, родственникам его позвонить. Почему бы им этим не заняться?

– У него нет родственников. Он был единственным ребенком.

– Разведен?

Она покачала головой:

– И женат никогда не был.