Загасив тревогу, вспыхнувшую от «здесь была дорожная авария», она взад-вперед поводила ручкой над «вас выв».

Вас выв. Васвыв. Ва свыв. Васвы в.

Понять, где начинается одно слово и начинается другое, ей не удалось. Как не удалось и понять, сколько слов между ними пропущено – одно, или два, или намного больше. Она выписывала сочетания букв, пока те не стали неудобочитаемыми, усилив ее беспокойство. Составление списка возможностей обратилось в зловещее грамматическое упражнение.

Глория поморгала и скомкала листок бумаги.

Успокойся.

Доводить себя до крайности – не твой стиль; а кроме того, ничего страшного не случилось – ничего по-настоящему страшного. Если бы произошло что-то воистину дурное, он позвонил бы ей домой.

Однако он не позвонил, а прошло уже несколько дней.

Скорее всего, Карл выпутался из подразумеваемой его посланием передряги.

Вторая половина сообщения наверняка скажет ей не меньше первой, решила Глория и перемотала ленту вперед, к началу этой половины. Четыре сигнала вызова и разъединения подряд.

Так, подумала она. Теперь еще и это?

Она прослушала вторую половину сообщения Карла, используя тот же метод записи и повторного воспроизведения.

Он был в порядке. Все было в порядке. Он собирался позвонить ей домой. Или: он обещал позвонить ей домой.

Да, но беда-то в том, что домой он ей не позвонил – ни разу за последнюю неделю.

– А где он, вы не знаете?

Глория в третий раз повторила:

– Он собирался поехать в Мексику.

Диспетчер промычала что-то вроде «мм».

– Но точно вы не знаете?

– Нет.

– И думаете, что произошла авария, правильно?

– Так он сказал мне по телефону, вернее, не мне, а автоответчику, – ответила Глория.

– Это какая была авария, автомобильная или… еще какая-нибудь? Скажем, на лыжном курорте?

В Мексике? В июле?

– Я действительно не знаю. – Глория прижала ко лбу подушечку ладони. – Есть там у вас кто-нибудь, с кем я могла бы поговорить насчет…

– У всех дел по горло, – ответила диспетчер. – Оказывают, ну, сами понимаете, помощь жертвам стихийного бедствия.

Тон у нее был недовольный – такой, точно Глория просила ее помочь снять котенка с дерева.

– Это я понимаю, – сказала Глория, – но мне очень тревожно за него. Постарайтесь взглянуть на все моими…

– Имя еще раз назовите.

– Карл Перрейра.

– Вы его жена, миссис Перрейра?

Глория замялась.

– Меня зовут Глория Мендес. Я его секретарша.

Диспетчер замычала снова, на сей раз мычание продолжалось дольше и было более многообещающим.

– Алло? – нетерпеливо произнесла Глория.

– Да, мэм, не кладите трубку, я… не кладите трубку. (Послышались какие-то щелчки.) Так, ручка у вас есть? Ноль-один-один…

– Извините, – сказала Глория. – Что это?

– Что?

– Номер. Который вы диктуете. Чей он?

– Я еще не закончила, мэм. Ноль-один-один-пять-два…

– Это же заграничный номер, – сказала Глория.

– Правильно, мэм. Вы золотую медаль хотите получить за догадливость или дослушать номер до конца?

– Но зачем вы даете мне заграничный номер?

– Это номер американского консульства в Тихуане.

– Он не в Тихуане.

– Послушайте, мэм, вы же не знаете, где он. Я даю вам то, что у меня есть. Он не в Лос-Анджелесе, даже не в нашей стране, а помогать вам разыскивать его я в настоящий момент не в состоянии.

Глория стиснула край стола.

– Я вас не об этом…

– В настоящий момент у нас многое разладилось. Так вот, я могу дать вам этот номер, а могу связать с кем-то, кто, может быть, и сумел бы помочь вам, но только он скажет вам то же, что говорю я.

– Ладно, – сказала Глория. – Диктуйте.

Диспетчер отбарабанила номер и положила трубку.

Глория расправила, чтобы успокоить нервы, рубашку на груди.

Трубку в консульстве взяли после десятого звонка. Молодой человек с заложенным носом – наверняка серфер – представился: Роб – и учтиво предложил ей любую помощь. Говорил он дружелюбнее, чем диспетчер 911, и Глория, описывая предмет своих тревог, постаралась выдерживать ровный тон.

– Хмм, ладно, – сказал Роб. – Он в Нижней Калифорнии?

Глория вспомнила расстеленную по столу Карла карту пустыни.

– Не думаю, – ответила она. – Я думаю, он в Соноре.

– Там есть консульство, в Эрмосильо. Попробуйте в него позвонить.

Она поблагодарила Роба, записала номер, набрала его.

– Консульство США.

На сей раз ее рассказ занял больше времени; отчаяние заставляло Глорию произносить не те слова, извиняться, поправляться.

– Мисс, – сказал сотрудник консульства, Дэвид, – прошу вас, постарайтесь успокоиться.

– Мне страшно.

– Мы во всем разберемся. Когда вы в последний раз беседовали с ним?

– Перед самым его отъездом.

– В каких отношениях вы состоите с мистером… э-э, Перрейра?

Глория прикусила губу.

– Я его жена.

– И он собирался пересечь на машине пустыню? – удивился Дэвид. – Чем это было? Бегством из дома?

– Он всегда путешествовал в одиночку.

– Ага. А затем вы получили сообщение.

– Да.

– И думаете, что произошла автомобильная катастрофа?

– Я не знаю, – ответила она. Ей уже опротивело это насильственное кормление вежливыми фразами. – Я ничего не знаю. Он мог пострадать.

Дэвид сказал:

– Если бы его поместили в какую-то из здешних больниц, мы бы узнали об этом. Когда в больницу доставляют гражданина Америки, оттуда всегда звонят нам. То же самое и в случае смерти. С нами непременно связались бы. Но, насколько мне известно, никто нам не звонил. Это случилось на прошлой неделе?

– Сообщение поступило в четверг.

– Послушайте, миссис Перрейра, – сказал Дэвид, – я уверен, что беспокоиться вам не о чем. Он непременно свяжется с вами. Скорее всего, он где-то загулял и просто забыл позвонить.

Глория продиктовала ему свой номер. Прежде чем они простились, Дэвид сказал:

– У вас ведь там землетрясение утром было, верно?

– Да.

– И вы волнуетесь из-за такого пустяка.

– Пожалуйста, позвоните мне, – ответила Глория и положила трубку.

Измученная, дрожащая, она обшарила письменный стол Карла. Ежедневник его оказался пустым, в том, что касалось договоренностей о встречах, календарем Карлу служила она. Глория в миллионный раз набрала номер его сотового и услышала все те же нескончаемые гудки. Она обыскала груды мусора, надеясь найти хоть что-то, способное сказать, куда он собирался отправиться. Маршрут свой Карл с ней не обсуждал, – как и каждое лето, всю поездку он спланировал сам. То была одна из составляющих его жизни, к которой Глория доступа не имела, и регулярная повторяемость ее немного действовала на нервы. «Пора уматывать», – говорил он, поигрывая давно потускневшим серебряным крестиком, который носил под рубашкой. Таков был сигнал о приближении отпуска: Карл расстегивал пуговицу и из-под рубашки появлялась цепочка с крестиком.

Глория, как и всегда, вызывалась заказать ему билет на самолет, номер в отеле, место за столиком ресторана. Предложений ее он никогда не принимал.

«Эти штуки я предпочитаю делать сам».

Чего ты бесишься? – спросила она себя. Наверняка же все в порядке. Ты ему не нянька. Шла бы лучше домой и позаботилась о себе самой.

Да, но она уже здесь.

А забота о нем и была для нее заботой о себе.

Как ни посмеивалась над ней Барб Оберли, логическая оправданность ее преданности человеку, который хоть и не отказал ей наотрез и никогда не выказывал ничего сверх простой благодарности, у Глории сомнений не вызывала. Для нее объяснение было очевидным: Карл любит ее, но не может найти слова, пригодные для описания этой любви. Он разговаривал и вел себя с ней по-монашески, потому что это было, на свой манер, более честным, чем изливать перед ней неточно описанные, а то и банальные чувства. Бурные излияния Карлу вообще свойственны не были. Почему же в любви он должен быть иным?