8 ноября 1598 года (по новому стилю) литовский канцлер Лев Сапега сообщил коронному канцлеру Яну Замойскому о присылке грамот смоленских воевод с официальным извещением об избрании на царство Бориса Годунова и просьбой о выдаче «опасной» грамоты для русских послов, направлявшихся в Империю {13} . Вмешательство главы правительства Польши потребовалось потому, что в письме смоленского воеводы, направленном оршанскому старосте Андрею Сапеге, был обойден главный вопрос — о запросе такой же «опасной» грамоты для послов в Литву. Смоленский воевода лишь пояснял, что такое намерение существует, но пока отложено из-за того, что, как стало известно, короля Сигизмунда III не было в тот момент в землях Речи Посполитой. То, что в Литве не знали, в какую сторону может повернуться политика восточного соседа, подтверждается еще и передачей фантастичного слуха об убийстве Бориса Годунова. Слух этот был спровоцирован очередным закрытием границы для проезда купцов в другие государства в конце 1598 года [638]. На самом же деле готовился резкий разворот в отношениях с Речью Посполитой, позволивший начать переговоры о вечном мире.
В феврале 1599 года в Литву были направлены в посланниках думный дворянин Михаил Игнатьевич Татищев и дьяк Иван Максимов. В посольской грамоте приведен полный царский титул Бориса Годунова. Грамота была выдана «от великого господара цара и великого князя Бориса Федоровича, всея Русии самодержца, Владимерского, Московского, Новгородского, царя Казанского, цара Астраханского, господара Псковского и великого князя Смоленского, Тверского, Югорского, Пермского, Вятского, Болгарского и иных, господара и великого князя Новагорода Низовские земли, Черниговского, Рязанского, Ростовского, Ярославского, Белоозерского, Удорского, Обдорского, Кондинского и всея Сиберские земли, и Сиверныя страны повелителя и господара Иверские земли Грузинских царей, и Кабардинские земли Черкаских и Горских князей, и иных многых господарств господара и обладателя». Титул русских царей складывался давно, рубежным стало время первого «государя всея Руси» великого князя Ивана III Васильевича. Каждый следующий самодержец стремился к расширению титула. Царь Борис Годунов тоже декларировал свое желание дополнить его, например, покорив крымского царя.
В грамоте, отосланной с Михаилом Татищевым, говорилось не только о восшествии на престол Бориса Годунова (кстати, в Литву сообщали, что новый царь получил свою власть в том числе «по приказу» царя Федора Ивановича). Дипломаты царя Бориса Федоровича получили инструкцию, в которой, пусть и в самом общем виде, была задана программа будущих действий. Посланникам «наказали» говорить «о всяких добрых делех, что годно всему хрестьянству, чтоб нами, великими господары, и нашим господарским осмотрением хрестьянство высвобожоно было из рук бесерменских, и чтоб хрестиянская рука вышиласе, и была в покою и в тишине, а бесурмянская рука нижыласе» [639]. В самой идее общего союза христианских государств против «бусурман» ничего нового не было, ее давно обсуждали со Священной Римской империей. И каждый раз камнем преткновения становилась позиция Речи Посполитой, тем более что цесарь и русские цари не прочь были договориться о разделе этой страны. Но с избранием на престол Сигизмунда III многое изменилось. Король Речи Посполитой породнился с домом Габсбургов, который вел изнурительную войну с турецким султаном. Борис Годунов продемонстрировал готовность к миру с Речью Посполитой во имя более высокой цели защиты христианства, обосновывая это тем, что оба государства «одной веры», «одного языка», а их подданные «от одного народа славянского идут» [640]. Таким образом, Русское государство готово было пойти на изменение своей западной политики и подключиться к антиосманскому союзу христианских стран (Россия и до этого помогала цесарю Рудольфу субсидиями на ведение войны).
Ответное посольство во главе с канцлером Великого княжества Литовского Львом Сапегой, Станиславом Варшицким и Ильей Пельжгримовским было отправлено в Москву в конце сентября 1600 года [641]. Оно запомнилось небывалым количеством посольской свиты в несколько сотен человек, а также многолюдными торжественными встречами. Встреча посольства и сами переговоры стали одним из наиболее заметных событий всего царствования Бориса Годунова. Послов провезли по смоленской дороге и позволили им посетить годуновские Большие Вяземы, где царь Борис Федорович незадолго до этого освящал новый храм. В разрядной книге есть известие о его трехдневной поездке «на Везему храму свещати Троицы Живоначалные» 14–16 сентября 1600 года [642]. А уже 5(15 октября) там же оказались литовские послы. Запись о посещении Вязем оставил один из участников посольства Илья Пельжгримовский: «Послы рассматривали прекрасный, собственный Государя Московского дворец, построенный наподобие замка, с острогом и бастионами кругом, во вкусе Московском: дворец этот также построен Государем в то время, когда он был только правителем; называется он — Вязёма.В виду самого дворца построена каменная церковь замечательного размера, с несколькими куполами, крытыми жестью, с позолоченными крестами. С позволения Приставов, Великий Канцлер с некоторыми другими спутниками вошел в церковь и слушал обедню; внутри церковь отделана чудно и необыкновенно богато» [643].
По приезде в Москву посольство не сразу получило аудиенцию у Бориса Годунова. Прием откладывался под предлогом царской болезни («государь занемог болью в ноге»); кроме того, приставы должны были получить подтверждение, что послы привезли подарки не только царю, но и его сыну царевичу Федору Борисовичу. Первый прием послов у царя Бориса Федоровича состоялся в воскресенье 16 (26) октября; его описание тоже имеется в дневнике посольства, составленном Ильей Пельжгримовским: «Послы сошли с лошадей у самого главного Княжеского подъезда возле Благовещенской церкви, очень богато отделанной снаружи и внутри, с позолоченными куполами; и Приставы проводили их чрез притвор церковный, прямо к царским палатам, где находился сам Князь, с Думными своими Боярами. На протяжении всей лестницы по обеим сторонам ее, и на крыльце, прямо до самых палат Царских, расставлены были Боярские дети и иностранцы… В палатах Царских застали Великого Князя сидящим на троне в венце; в руке у него были скипетр и держава; возле него по правую руку сидел сын его, а вокруг сидело много Думных Бояр и Дворян в парчовых одеждах» [644].
Видимо, об этом же царском приеме говорится в «Новом летописце». Одна из статей этого памятника («О послех литовских и о Сапеге») посвящена приезду послов соседней страны для договора «о мирном поставлении». Царь Борис Федорович стремился показать литовским послам, что ему служат многие иноземцы, царевичи разных земель, «рохмистры литовские и немецкие и поручики». Явно со слов очевидца — любителя мелких деталей, в летописце записано, что «многие немцы и поляки стояли в сенех у Грановитой палаты: немцы в немецком платье, а поляки в литовском платье». Все это будто бы вызвало ревность послов, позавидовавших, что служилые иноземцы «пожалованы у государя»; с этим автор «Нового летописца» и связал начало будущих бед: «…яко же и соделася впредь над Московским государством разорения от них» [645]. На самом деле послы запомнили лишь безмерную гордость русского царя. Лев Сапега в речи на сейме 1611 года вспоминал, что Борис Годунов «так возгордился», что «присвоил себе Божескую силу… звал себя единым подсолнечным, которому нет равного, благодаря которому цари царствуют и проч.» [646].
