Поскольку более серьезного врага, чем Крымская Орда, у Московского государства тогда не существовало, постольку и весь серпуховский маневр Бориса Годунова был воспринят как великий успех. Победа без боя над крымским царем убедила сомневающихся, заставив их склонить голову перед царем Борисом Федоровичем. Даже авторы, писавшие о всевозможных прегрешениях Годунова, при описании того, как «вместо брани бысть мир» с крымским царем, меняют свой тон и переходят на панегирик русскому самодержцу, превратившемуся из «нареченного» в настоящего царя: «…и оттоле возвратися царь Борис в царствующий град Москву честно, и сретоша его всенародное множество, мужие и жены, и пришед, возложи на ся царьский венец и помазася миром, да царствует над людми. И потом утвердися рука его на Всеросийския власти и нападе страх и трепет на вся люди, и начаша ему верно служити от мала даже и до велика» [527]. Вторили этой оценке и иноземцы. Приехавший на службу к царю Борису Годунову французский капитан Жак Маржерет писал: «Россия никогда не была сильнее, чем тогда» [528].

Продолжавшийся во время Серпуховского похода обмен грамотами между царем Борисом Годуновым и патриархом Иовом оказался важен еще и потому, что в нем впервые была обоснована «идеологическая» программа нового царствования. Москва становилась не «третьим Римом», а «новым Израилем». Патриарх Иов ободрял царя в предпринятом им подвиге самыми высокими словами: «…Всемилостивый Господь Бог избра тебе государя нашего, якоже древле Моисея и Исуса и иных свободивших Израиля, тебе же да подаст Господь свободителя нам, новому Израилю, христоимянитым людем, от сего окаянного и прегордого хвалящагось на ны поганого Казыгирея царя». Патриарх доказывал «богоутвержденность» царской власти пророчествами и образцами из Священного Писания, следуя которым должен был царствовать Борис Годунов: «Богом утвержденный Царю! Напрязи, и спей, и царствуй, истины ради и кротости и правды, и наставит тя чудно десница твоя, и престол правдою и кротостию и судом истинным совершен есть, и жезл силы пошлет ти Господь от Сиона» [529]. Все эти наставления патриарха Иова не будут забыты, и основные мысли его посланий будут использованы при венчании Бориса Годунова на царство.

В воскресенье 3 сентября 1598 года началось настоящее царствование Бориса Годунова. «Новый летописец» писал, что венчание царя Бориса на царство произошло «на сам Семен день», то есть на самое начало нового года, приходившееся, по принятому в Московском государстве счету лет от Сотворения мира, на 1 сентября 7107 (1598) года [530]. На самом деле этот день только открывал многодневные торжества. 1 сентября Борис Годунов снова был в Новодевичьем монастыре у своей сестры царицы и великой княгини инокини Александры Федоровны. Туда же приехали патриарх Иов с освященным собором, члены думы и двора, приказные, служилые, торговые люди, в общем, как сказано в известии разрядной книги, «весь московский народ». Повторялось все, что происходило в феврале, — только уже без тревоги неопределенности и разговоров о разных кандидатах на трон. Начиналась царская весна Бориса Годунова, по его собственной воле перенесенная на осенний день празднования новолетия. И снова царицу Ирину «молили с великими слезами», убеждая ее, чтобы она дала разрешение на венчание брата «царьским венцем». Все это она «прилежно» проговорила Борису Годунову, и избранный царь «народу свое жалованное слово сказал, что он великий государь хочет венчаться царьским венцем» [531].

Венчание на царство в Успенском соборе в Кремле 3 сентября 1598 года «на паметь свещенномученика Анфима, епискупа Никомедийского», стало великим триумфом Бориса Федоровича, превращавшегося из правителя, или даже «нареченного» царя, в «Богом избранного» царя и самодержца, основателя новой династии на русском престоле. Сохранился «Чин и устав поставлению царьскому», согласно которому вся церемония сознательно приближалась к византийским образцам. Впервые в русской истории Годунова, как некогда византийских императоров, венчал на царство один из вселенских патриархов. Это было подчеркнуто литургическими особенностями обряда венчания на царство: произнесением особой молитвы, вторичным возложением шапки Мономаха после миропомазания [532]. Из торжественных речей, которые произносили в Успенском соборе царь и патриарх, можно узнать, как двигался по ступеням избрания Борис Годунов. В своей речи бывший правитель вспоминал, что царь Федор Иванович завещал «избрати на царьство и на великое княженьство Владимерское, и Московское, и Новгородское, и всея великия Росии, кого Бог благоволит»; то же самое сделала царица и великая княгиня Ирина Федоровна, принявшая «иноческий чин». А дальше патриарх Иов, освященный собор и все чины избрали «меня Бориса», после чего все они били челом и царице-инокине Александре и ему самому. «Государыня благочестивая царица и великая княгиня инока Александра, по вашему прошению, вас пожаловала, а меня благословила и повелела быти царем и великим князем», — говорил патриарху Иову венчавшийся на царство Борис Федорович. После этого царь просил совершить обряд венчания: «И ты б, отец наш, на те великия государьства, по Божией воле и по вашему избранию, меня благословил, и помазал, и поставил, и венчал тем царьским венцем, по древнему царскому чину(выделено мной. — В. К.), на великое государьство Владимерское и Московское и Новгородское» [533].

Патриарх Иов, исполнив положенный обряд, нарек Бориса Годунова царем: «И отныне, о Святем Дусе государь и возлюбленный сыну Святыя церкви и нашего смирения, Богом возлюбленный, Богоизбранный, Богом почтенный, нареченный и поставляемый от вышняго промысла, по данней нам благодати от Пресвятого и Животворящего Духа, се от Бога ныне поставляешися, и помазуешися, и нарицаешися князь великий Борис Феодорович, Богом венчанный царь, самодержец всея великия Росии». Заканчивалась речь патриарха Иова к царю Борису Федоровичу поздравлениями и наставлениями: «…да судиши люди твоя правдою и нищих судом истинным, да возсияет во днех твоих правда и множество мира» [534].

В самый торжественный момент своей коронации Борис Годунов уже думал о будущем, его сын и наследник был рядом с отцом. Сначала царь Борис Федорович «слушал в царьском венце» обедню в Успенском соборе, а потом, когда он появился в дверях храма, то все собравшиеся на Соборной площади должны были увидеть, как маленький царевич Федор «осыпал государя золотыми». Затем все повторилось, когда царь Борис Федорович ходил молиться в Архангельский собор у гробов Ивана Грозного, царевича Ивана Ивановича и царя Федора Ивановича. Снова «в дверех осыпал государя царя золотыми сын ево царевич князь Федор Борисович всея Руси». Третий раз торжественный обряд повторился на переходе из Благовещенского собора «в царьские хоромы», когда Борис Годунов шел «Золотою лестницею подле Грановитай палаты». Там должен был состояться праздничный «стол», куда был приглашен патриарх Иов с освященным собором, вся Дума и множество других людей. Но всем им пришлось ждать, когда царь Борис Федорович исполнит еще один долг. Из своих царских хором он немедленно поехал в Новодевичий монастырь, чтобы первой «сказати свое царьское венчание» своей сестре, отдавшей высшую власть брату [535].

Конечно, весь жизненный путь вел Бориса Годунова к этой минуте, но навсегда останется загадкой, в какой мере он сам направлял события, и не пришлось ли ему переступить роковую черту смертного греха ради достижения «высшей власти». Вопросы эти по-прежнему не давали покоя современникам. Но пока, утвердившись на царском престоле, царь Борис Годунов получил возможность управлять так, как он хотел, и строить то, что ему виделось самым подходящим для царствующего дома Годуновых. Келарь Троице-Сергиева монастыря Авраамий Палицын оставил в «Сказании» свидетельство о том, как во время царского венчания, посреди самой литургии, Борис Годунов не удержался от нахлынувших чувств. Царь пообещал последнюю рубашку отдать подданным для их благополучия: «Венчеваему же бывшу Борису рукою святейшаго отца Иева, и во время святыя литоргия стоя под того рукою, — не вемы, что ради, — испусти сицев глагол, зело высок и богомерзостен: се, отче великий патриарх Иов, Бог свидетель сему: никто же убо будет в моем царьствии нищ или беден! — И тряся верх срачицы на собе и глаголя: и сию последнюю разделю со всеми!» [536]Вот беда: невозможно было отличить, где правда, а где ложь в действиях царя; всё списывали на лицемерие и лукавство, якобы глубоко проникшие в его душу. Даже там, где Годунов был искренен, знающие своего правителя люди искали в его действиях скрытую выгоду. Очень скоро, когда в Московском государстве разразится небывалый голод, трагические обстоятельства позволят проверить эти слова о «срачице» и убедиться в том, что Борис Годунов умел быть действенным и в добре. Но рок благих намерений, прямиком ведущих в невыдуманный ад жизни, будет преследовать уже не правителя, а царя до конца жизни.