— Правда? Может, заодно мне запаковать вещи, вызвать такси и написать заявление об уходе на имя твоего отца, чтобы иметь возможность уехать в тот самый момент, когда ты, напившись, отключишься?

— Ему знать об этом необязательно, — возразил Фрик. — А если он и узнает, то решит, что это проделки, типичные для голливудских отпрысков, и лучше уж вино, чем кокаин. Он отправит меня к доктору Руби, чтобы определиться, не связана ли проблема с тем, что я, будучи сыном одного из императоров Древнего Рима, получил психическую травму, наблюдая, как глупые львы жрут глупых людей на арене глупого Колизея.

Эта тирада могла бы показаться Этану забавной, да только он не сомневался, что именно так, скорее всего, и отреагировал бы Лицо, узнав, что его сын пьет.

— Возможно, твой отец ничего не узнает. Но ты забываешь, про Ту, Кого Нельзя Обмануть.

— Макби, — прошептал Фрик. Этан кивнул:

— Макби.

— Я буду пить пепси, — выдвинул новое предложение Фрик.

— Со льдом или без?

— Без.

— Вот и договорились.

Испуганная, озлобленная, но не сдающаяся отчаянию, Ракель Далтон оставалась очаровательной женщиной, с роскошными каштановыми волосами и большими синими глазами, в глубинах которых пряталась тайна.

Оказалась она, по мнению Рискового, и на удивление предусмотрительной. Согласившись по телефону на встречу, к моменту приезда детектива приготовила кофе. Подала его в гостиной, вместе с блюдом миниатюрных сдобных булочек и пирожных.

При расследовании убийств детективам крайне редко предлагали угощение и никогда — с салфетками из камчатной ткани. И уж конечно, не приходилось ждать такой заботы от жен пропавших мужей, для которых полиция практически ничего не сделала.

Как выяснилось, Максвелл Далтон пропал три месяца тому назад. Ракель сообщила в полицию об исчезновении мужа по прошествии четырех часов после завершения его последнего в тот день семинара в университете.

Полиция, естественно, не собиралась разыскивать взрослого, который задержался на четыре часа. Не пошевелили там и пальцем после того, как он не объявился ни через один, ни через два, ни через три дня.

— Вероятно, — Ракель делилась с Рисковым своими наблюдениями, — мы живем в такое время, когда на удивление большое число мужей, да и жен, ударяются в наркотические загулы или вдруг решают провести неделю в Пуэрто-Вальярто со шлюхой, знакомство с которой состоялось десятью минутами раньше в кофейне «Старбакс», а то и просто уходят из семьи, никому ничего не сказав. Когда я пыталась рассказать им о Максвелле, они мне просто не верили. Мол, таких надежных мужей нынче не сыскать. Они не сомневались, что со временем он вернется, с налитыми кровью глазами, глупой улыбкой и венерической болезнью.

Когда же с момента исчезновения Максвелла Далтона прошло достаточно много времени и стало ясно, что это не обычный загул, полиция приняла у Ракель заявление о пропаже мужа. Но их бездействие только еще больше разозлило Ракель, которая ошибочно предполагала, что пропавших людей разыскивают практически с тем же усердием, с каким расследуют убийства.

— Нет такого усердия, если пропавший — взрослый, — объяснил ей Рисковый. — И если нет элементов насилия. Вот если бы они нашли его брошенный автомобиль…

Брошенного автомобиля не нашли, как не нашли и выпотрошенного в поисках наличных бумажника или какого-то иного предмета, указывающего на насильственные действия. Максвелл Далтон просто исчез, оставив не больше следов, чем корабль, не выплывший из Бермудского треугольника.

— Я уверен, вас уже об этом спрашивали, но были ли у вашего мужа враги? — полюбопытствовал Рисковый.

— Он — хороший человек. — Иного Рисковый и не ожидал: о муже она говорила, как о живом. А вот следующая фраза оказалась для него неожиданной. — И, как у всех хороших людей в этом темном мире, у него, естественно, есть враги. — Кто?

— Банда подонков в той клоаке, которую они называют университетом. О, наверное, я преувеличиваю. Там работает много хороших людей. К сожалению, факультет английского языка и литературы находится в руках мерзавцев и сумасшедших.

— Вы думаете, кто-то из преподавателей факультета…

— Маловероятно, — признала Ракель. — Они ведь только говорят, все эти люди, и в основном несут чушь. — Она предложила еще кофе, но Рисковый отказался. — Как зовут человека, чье убийство вы расследуете?

Он поделился с ней самым минимумом, лишь бы она пустила его на порог, и не собирался вдаваться в детали. Даже не упомянул о том, что преследовал и пристрелил убийцу Райнерда.

— Рольф Райнерд. Его вчера застрелили в Западном Голливуде.

— Вы думаете, его убийство как-то связано с моим мужем? Помимо того, что Макс преподавал ему литературу?

— Такое возможно, — ответил Рисковый. — Но маловероятно. Я бы не стал…

Как это ни странно, но грустная улыбка добавила ей красоты.

— Я и не собираюсь, детектив, — откликнулась она на завершение фразы, которую он не решился произнести сразу. — Не буду тешить себя надеждой. Но и не позволю себе ее потерять, черт побери.

Когда Рисковый уже поднялся, чтобы уйти, в дверь позвонили. Пришла пожилая седоволосая негритянка. Таких элегантных рук видеть ему еще не доводилось. С тонкими, длинными пальцами. Учительница по фортепьяно десятилетней дочери Далтонов.

Услышав мелодичный голос учительницы, Эмили спустилась вниз, ее познакомили с Рисковым. Она унаследовала красоту матери, но твердости характера ей еще не хватало. Ее губы дрожали, а глаза затуманились, когда она спрашивала: «Вы найдете моего папу, не так ли?»

— Мы делаем все, что в наших силах, — заверил ее Рисковый, говоря за весь полицейский департамент и надеясь, что не сильно грешит против истины.

Уже выйдя на крыльцо, он повернулся к Ракель Далтон, стоящей в дверях.

— Следующий в моем списке — коллега вашего мужа с факультета английского языка и литературы. Может, вы его знаете. Владимир Лапута.

Как грусть не приуменьшила красоту Ракель, так и злость ничего не могла с нею поделать.

— Среди всех этих гиен, он — самая худшая. Макс презирал… презирает его. Шесть недель тому назад мистер Лапута нанес мне визит, чтобы выразить сочувствие и тревогу в связи с отсутствием вестей о Максе. Клянусь… этот хорек прощупывал меня, чтобы понять, не одиноко ли мне в постели.

— Святой боже.

— Безжалостность, детектив Янси, неотъемлемая черта нынешнего университетского ученого, и в этом он не уступит уличному бандиту. Дни, когда профессор жил в своей башне из слоновой кости, интересуясь только искусством и истиной, давно канули в Лету.

— В последнее время у меня возникли такие подозрения, — ответил он, но не стал говорить, что пока ее муж, по его разумению, возглавлял список подозреваемых в готовящемся покушении на Ченнинга Манхейма.

Да, ему с трудом верилось, что такая женщина, как Ракель, и такая девочка, как Эмили, смогли бы любить человека, который… внутри был не таким, как снаружи.

И тем не менее исчезновение Максвелла Далтона могло означать, что он начал новую жизнь, стал одним из тех ненормальных, кто шлет угрозы знаменитостям с намерением причинить им вред или наивно надеется, что запугивание поможет раскрутить звезду на деньги.

Даже если забыть о колокольчиках из сна и мужчин, уходящих в зеркало, Рисковому Янси за время службы доводилось видеть и более странные перевоплощения, чем превращение честного, здравомыслящего профессора в безумца, движимого завистью, жадностью.

Далтоны жили в хорошем районе, но Лапута — в еще более богатом, в пятнадцати минутах езды от дома Далтонов.

Ранние зимние сумерки, кравшиеся за дождем, накрыли город, пока Рисковый пил кофе с Ракель Далтон. А пока он ехал к дому Лапуты, сумерки уступили место ночи, и низкие облака, ранее серо-черные, стали грязно-желтыми в сиянии городских огней.

Рисковый припарковался напротив дома «самой худшей из университетских гиен», выключил освещение и «дворники», но двигатель оставил работающим, чтобы обогреватель продолжал гнать в салон теплый воздух. Местная ребятня еще не могла строить снежные крепости, но с приходом ночи, по стандартам Южной Калифорнии, сильно похолодало.