— Он не может, — ответил Таинственный абонент. — У него нет того, что дано мне, Эльфрик. Он — смертный. Но не думай, что, будучи смертным, он становится менее опасным. Демон был бы ничем не хуже, чем он.

— Почему бы вам не прийти сюда и не подождать, пока он появится, а потом превратить его в лепешку вашей священной дубиной?

— У меня нет священной дубины, Эльфрик.

— Что-то у вас должно быть. Дубина, посох, булава,

двуручный меч, светящийся от божественной энергии. Я читал об ангелах в этом фантастическом романе. Они не такие уж хрупкие и воздушные. Они — воины. Они сражались с легионами Сатаны и сбросили их с Небес в Ад. Это самая крутая сцена в книге.

— Мы не на Небесах, Эльфрик. На Земле. И здесь мне разрешено только косвенное воздействие.

Фрик процитировал слова Таинственного абонента, произнесенные во время их прошлого разговора в винном погребе: «Поощрять, вдохновлять, ужасать, уговаривать, советовать».

— У тебя хорошая память. Я знаю, что грядет, но могу влиять на события всеми средствами, если их составляющие — коварство…

— …лживость, введение в заблуждение, — закончил за него Фрик.

— Я не могу напрямую вмешаться в действия Молоха в его стремлении обречь душу на вечные муки. Точно так же я не могу вмешаться в действия героя-полицейского, который готов пожертвовать своей жизнью, чтобы спасти другую и навеки вознестись на небеса.

— Пожалуй, это я понимаю. Вы — режиссер, который не имеет права на окончательный монтаж фильма.

— Я даже не режиссер. Думай обо мне как об одном из топ-менеджеров студии, который дает рекомендации по изменению сценария.

— Те самые рекомендации, которые так нервируют сценаристов и превращают их в алкоголиков. Они их терпеть не могут.

— Разница лишь в том, — заметил вроде бы ангел, — что мои рекомендации направлены только на пользу и основаны на видении будущего, которое может стать настоящим.

Фрик подумал об этом, выдвигая стул из-под стола. Сел.

— Bay. Похоже, быть ангелом-хранителем не так уж и просто. Занятие нервное.

— Ты и представить себе не можешь, насколько нервное. Ты сам контролируешь монтаж собственной жизни, Эльфрик. Это называется свобода воли. У тебя есть это право. Оно есть у всех. И в решающие моменты я не могу сыграть за тебя твою роль. Для того ты и живешь… чтобы делать выбор, правильный или неправильный, поступать мудро или глупо, проявлять храбрость или трусость.

— Полагаю, я могу попытаться.

— Да уж, лучше попытайся. Что ты сделал с фотографией, которую я тебе дал?

— Миловидной женщины с обаятельной улыбкой? Она лежит в моем заднем кармане.

— Там пользы от нее тебе не будет.

— А что, по-вашему, мне с ней сделать?

— Думай. Голова у тебя именно для этого, Эльфрик. Даже с такими родителями у тебя в ней не опилки. Думай. Поступи мудро.

— Я слишком устал, чтобы думать. Кто она… женщина на фотографии?

— Почему бы тебе не сыграть в детектива? Наведи справки.

— Я навожу справки. Кто она?

— Поспрашивай. Я на этот вопрос ответить не могу.

— Почему?

— Потому что не вправе выйти за рамки косвенного воздействия, и это доставляет массу неудобств любому ангелу-хранителю.

— Ладно. Забудем об этом. Нынешней ночью я в безопасности? Могу отложить до утра поиски глубокого и особого тайного убежища?

— Можешь, если займешься этим с самого утра, — ответил хранитель. — Но больше не теряй времени. Готовься, Эльфрик. Готовься.

— Хорошо. И послушайте, извините, что так назвал вас.

— В прошлый раз? Адвокатом? — Да.

— Меня обзывали и хуже.

— Правда?

— Гораздо хуже.

— И я сожалею, что пытался выследить вас.

— Это ты про что?

— Нехорошо выслеживать ангела. Я сожалею, что воспользовался режимом шестьдесят девять.

Таинственный абонент молчал.

И молчание это разительно отличалось от того, которое Фрик слышал раньше.

Это было идеальное молчание, которое всасывало в себя не только помехи на линии, но все, сколь бы тихими они ни были, шумы в библиотеке. Фрик словно оглох.

И еще — молчание было глубоким, будто хранитель нюнил из впадины на дне океана. Глубоким и холодным.

По телу Фрика пробежала дрожь. Он не мог слышать, как стучат его зубы, как содрогается тело. Не мог слышать выдоха, хотя чувствовал, как воздух вырывается из груди, такой горячий, что слюна высыхала на зубах.

Идеальное, глубокое, холодное молчание, но и какое-то еще, не просто идеальное, глубокое и холодное.

Фрик вообразил, что такое молчание — один из способов зачаровать человека, доступный любому ангелу со сверхъестественными способностями, но наиболее часто им, должно быть, пользовался ангел смерти.

Загадочный абонент вдохнул, вместе с воздухом вобрав в себя и молчание, вновь вернул звук в окружающий Фрика мир, заговорил с тревогой в голосе:

— Когда ты воспользовался режимом шестьдесят девять, Эльфрик?

— Ну, после того, как вы позвонили в железнодорожную комнату.

— И после того, как я позвонил в винный погреб?

— Да. Разве вы этого не знаете… учитывая, кто вы?

— Ангелы знают не все, Эльфрик. Время от времени что-то… от нас ускользает.

— В первый раз ваш телефон звонил и звонил…

— Потому что я воспользовался телефоном в моей прежней квартире, где я жил до смерти. Я не набирал свой номер, только подумал о тебе, но трубку снял. Я еще учился… учился тому, что мне теперь под силу. И с каждым часом я все лучше осваиваюсь в новой роли.

Фрик задался вопросом, а не устал ли он гораздо сильнее, чем даже может себе представить. Разговор-то становился совсем уж идиотским.

— В вашей прежней квартире?

— Я лишь недавно стал ангелом, сынок. Умер этим утром. Использую тело, в котором жил, хотя теперь оно… более эффективное, благодаря моим новым способностям. Что случилось, когда ты воспользовался режимом шестьдесят девять во второй раз?

— Вы действительно не знаете?

— Боюсь, что знаю. Но скажи мне.

— Мне ответил тот извращенец.

— Что он тебе сказал?

— Ничего не сказал. Только тяжело дышал… и издавал какие-то животные звуки.

Таинственный абонент вновь замолчал, но на этот раз его молчание и близко не стояло к тому мертвенно-глубокому. Фрик слышал и свое дыхание, и удары сердца.

— Сначала я подумал, что трубку сняли вы, — объяснил он. — Вот я и сказал ему, что посмотрел, кто такой Молох, в словаре. Имя это его возбудило.

— Никогда больше после моего звонка не пользуйся режимом шестьдесят девять, Эльфрик. Никогда больше.

— Почему?

В голосе ангела-хранителя прозвучала тревога, более свойственная смертным, чем бессмертному.

— Никогда больше, ни при каких обстоятельствах. Ты понимаешь?

—Да.

— Обещаешь мне, что никогда больше не попытаешься перезвонить мне, воспользовавшись режимом шестьдесят девять?

— Хорошо. Но почему?

— Звоня тебе в винный погреб, я не пользовался телефоном, как в первый раз. Мне больше не требуется телефонный аппарат, чтобы позвонить тебе, как не требуется автомобиль для поездок. Мне нужна лишь идея телефона.

— Идея телефона? И как это работает?

— Мое нынешнее положение наделяет меня некими сверхъестественными способностями.

— Вы хотите сказать, положение ангела-хранителя.

— Но когда я пользуюсь только идеей телефона, режим шестьдесят девять может соединить тебя с тем местом, куда ты не должен попасть.

— Что это за место?

Хранитель замялся. Потом все-таки ответил:

— Черная вечность.

— Звучит не очень, — согласился Фрик и в тревоге оглядел библиотеку.

В лабиринте полок под обложками книг обитало множество монстров, как человеческих, так и нет. Может, одно из этих чудищ бродило не в бумажных мирах, а в этом, дышало не парами типографской краски, а воздухом, дожидаясь, пока маленький мальчик найдет его за одним из поворотов тихих, безлюдных проходов.

— Черная вечность. Бездонная пропасть, где темнота видимая, как и всё, что там живет, — уточнил хранитель. — Тебе повезло, сынок. Оно с тобой не заговорило.