Справедливости ради следует отметить, что людей, которые приезжали в поместье, совершенно не интересовало ни то, как называется особняк, ни что означают слова, образующие его название. Их занимали куда более серьезные заботы: к примеру, кассовые сборы за уик-энд, рейтинги вечерних телепередач, последние изменения в высшем руководстве киностудий и телекоммуникационных компаний, кого удастся нагреть в готовящейся сделке и насколько, как запудрить мозги тому, кого предстоит нагреть, чтобы он ни о чем не догадался, где найти нового поставщика кокаина, и не стала бы их карьера успешнее, если б первую подтяжку лица они сделали в восемнадцать лет.

Среди тех немногих, кто задумывался о названии особняка, единства не было: сторонники имелись у нескольких версий.

Некоторые верили, что дом назван в честь знаменитого итальянского политика, философа или архитектора. В киноиндустрии число людей, которые что-нибудь знали о политиках, философах и архитекторах, не превышало числа тех, кто мог прочитать лекцию о структуре материи на субатомном уровне, поэтому данная версия легко принималась за истину и никогда не оспаривалась.

Другие не сомневались, что Роспо — или девичья фамилия любимой и незабвенной матери первого владельца особняка, или название фирмы-изготовителя санок, на которых этот самый владелец катался в детстве, когда в последний раз был по-настоящему счастлив.

Нашлись и такие, кто утверждал, что особняк назван в честь тайной любви владельца, молодой актрисы Веры Джин Роспо.

Вера Джин Роспо действительно существовала и снималась в середине 1930-х годов, пусть и настоящее имя у нее было другое: Хильда Мей Глоркал.

Продюсер, агент или кто-то еще, переименовавший актрису в Роспо, должно быть, презирал бедную Хильду. Потому что rospo на итальянском — жаба.

Похоже, только Фрик знал, что Палаццо Роспо на итальянском, по существу, означает Жабий дом.

Фрик провел некоторые исследования. Ему нравилось узнавать новое.

Вероятно, киномагнат, который построил особняк более шестидесяти лет тому назад, обладал чувством юмора и читал «Ветер в ивах»[21]. В этой книге действовал персонаж, которого звали Жаба, а жил он в роскошном особняке, который, само собой, именовали не иначе, как Жабий дом.

В эти дни никто в кинобизнесе книг не читал.

И по личному опыту Фрик знал, что и чувства юмора в кинобизнесе тоже ни у кого не было.

Он поднимался по лестнице так быстро, что уже тяжело дышал, когда добрался до северного коридора третьего этажа. Знал, что тяжелое дыхание ни к чему хорошему не приведет. Что ему надо остановиться. Передохнуть.

Вместо этого поспешил по северному коридору к восточному, где находились его комнаты. Антикварная мебель на верхнем этаже, мимо которой он проходил, отличалась высоким качеством, но не тянула на музейную, стоявшую на двух нижних этажах.

Комнаты Фрика заново обставили год тому назад. Дизайнер по интерьеру, нанятый Призрачным отцом, сам возил Фрика по магазинам. На новую мебель Призрачный отец выделил тридцать пять тысяч долларов.

Фрик не просил заменить мебель в своих комнатах. Он вообще ни о чем не просил, за исключением Рождества, когда от него требовалось составить список всего, что ему хотелось бы получить от Санта-Клауса, и вручить его миссис Макби.

Идея по замене мебели исходила от Призрачного отца.

Никто, кроме Фрика, не думал, что это безумие — давать девятилетнему мальчику тридцать пять тысяч баксов на замену мебели. Дизайнер и продавцы вели себя так, будто не происходит ничего особенного и у каждого девятилетнего мальчика есть аналогичная сумма, которую он может потратить с аналогичной целью.

Психи.

У Фрика часто мелькала мысль о том, что все эти сладкоголосые, по виду благоразумные люди, которые окружали его, на самом деле ГЛУБОКО БЕЗУМНЫ.

Мебель он подобрал современную, изящную, яркую.

Он ничего не имел против антиквариата и художественных произведений давно минувших дней. Они ему нравились. Но полагал, что шестьдесят тысяч квадратных футов антиквариата — уже перебор.

В своих личных апартаментах он хотел чувствовать себя ребенком, а не французским стариком-карликом, каким казался себе в окружении старинной французской мебели. Ему хотелось верить, что будущее — не эфемерность, а действительно существует.

В своей квартире он был полным хозяином. Состояла она из гостиной, спальни, ванной и большого стенного шкафа.

Правда, последнее помещение шкафом называли напрасно. Будь у Фрика «Порше», он бы без труда мог въехать в этот шкаф.

Л если бы он указал «Порше» в списке для дорогого Санта-Клауса, то в рождественское утро автомобиль наверняка стоял бы на подъездной дорожке, с огромным подарочным бантом на крыше.

Психи.

Хотя одежды у Фрика было больше, чем ему требовалось, больше, чем он хотел бы иметь, для его гардероба с лихвой хватало и четверти шкафа. Остальное пространство использовалось для полок, занятых его коллекцией солдатиков, их он обожал, нераспакованными коробками с компьютерными играми, к ним не проявлял ни малейшего интереса, и видеокассетами и ди-ви-ди с глупыми фильмами для детей, выпущенными в прокат за последние пять лет, которые присылались ему прямо со студий теми, кто хотел заработать лишние очки в глазах отца.

Вдоль дальнего торца стенного шкафа шириной в девятнадцать футов стояли три стеллажа от пола до потолка. Сунув руку под третью полку правого, Фрик нажал скрытую там кнопку. Центральная секция являла собой потайную дверь, которая поворачивалась на расположенных по центру верхнем и нижнем шарнирах. Ширина секции составляла десять дюймов, так что с обеих сторон открывался проход примерно в два с половиной фута.

Некоторым взрослым пришлось бы протискиваться в такую щель бочком. Фрик же без труда входил в секретный бункер, расположенный за стенным шкафом.

За стеллажами находился предбанник, площадью шесть на шесть футов, и дверь из нержавеющей стали. Пусть и не из цельной плиты, выглядела она внушительно со своими четырьмя дюймами толщины.

Дверь была не заперта три года тому назад, когда Фрик обнаружил бункер. Оставалась незапертой и теперь. Ключ он так и не нашел.

Помимо обычной ручки справа, у двери была и вторая, посередине. Эта поворачивалась на триста шестьдесят градусов. По существу, не ручка, а рычаг вроде тех, что стояли на окнах.

По обе стороны от центральной ручки находились какие-то непонятные штуковины. Фрик решил, что это вроде бы клапаны.

Открыв дверь, он зажег свет и вошел в комнатку шестнадцать на двенадцать футов. Во многом очень странное место.

Пол вымостили стальными пластинами. Стены и потолок обили стальными листами.

Все пластины и листы тщательно сварили между собой. Внимательно изучая комнатку, Фрик не сумел найти в швах ни трещины, ни мельчайшего отверстия.

По периметру двери проложили резиновую ленту. За долгие годы она потрескалась, покоробилась, рассохлась, но в свое время наверняка обеспечивала герметичное соединение, не пропуская воздух между дверью и косяком.

С внутренней стороны в дверь вварили сетчатый экран, за которым находился какой-то механизм. Фрик не раз и не два изучал его с помощью ручного фонаря. Через сетку он видел лопасти, шестеренки, подшипники, еще какие-то детали, названий которых не знал.

Он полагал, что наружный рыча) использовался для того, чтобы вращать устройство с лопастями, призванное отсасывать воздух из стальной комнаты через клапаны, пока внутри не создастся вакуум.

Предназначение комнаты оставалось для него загадкой.

Впрочем, он предположил, что стальная комната могла быть задыхаторией.

Слово «задыхатория» Фрик придумал сам. Он представлял себе злого гения, который, держа свою жертву на мушке пистолета, заставлял се войти в задыхаторию, захлопывал дверь, а затем с радостным смехом откачивал воздух, пока жертва не задыхалась.

В книгах злодеи иногда придумывали сложные механизмы и способы для убийства, хотя нож или пистолет могли сэкономить много времени и средств. Но книжные злодеи, похоже, не признавали простоты.