Гари почувствовал какое-то странное беспокойство в душе и едва удержался от ругательства. Он вообще-то не слишком нуждался в женщинах и меньше всего — в Кристине Макговерн, и ему не следовало забывать об этом. В его намерение входило лишь отчитать назойливую докторшу да и убраться отсюда побыстрей.
Гари цинично усмехнулся.
— Я не знаю, кто вы такая, милочка, но у меня нет времени играть с вами в прятки. Идите, позовите доктора, пока я окончательно не потерял то немногое терпение, которое у меня еще осталось.
Терпение, которое у него еще осталось! Она возмутилась и гневно сверкнула глазами, услышав его снисходительный тон. Что вообще он о себе думает? В ярости выпрямившись во весь свой невысокий рост, она холодно посмотрела на него, вздернув свой дерзкий носик и как бы свысока, пользуясь своей позицией на высокой веранде, процедила:
— Послушайте, мистер ковбой, я вам не милочка и не подумаю подчиняться вашим приказаниям. Я уже сказала вам, кто я такая. Если вы не желаете слушать меня, это ваши проблемы. Я не собираюсь доставать из сундука свой диплом и доказывать вам, что я врач.
Не то, что она сказала, а то, как она это сделала — по-королевски задрав подбородок и сверкая льдинками в своих зеленых глазах, — вот что заставило Гари оборвать себя на полуслове и сощуриться, глядя на нее с недоверием. Это Кристина Макговерн? Та мегера, которая в последние недели превратила его хорошо налаженную жизнь в настоящий ад? Пронырливая, любящая вмешиваться в чужие дела, непримиримая защитница прав женщины, которая забила голову его сестры всяким вздором и внесла разлад в его семью? Эта нежная красивая женщина — Кристина Макговерн?
Его обуяла ярость, и понадобилось все самообладание, чтобы подавить в себе желание вскочить на крыльцо и встряхнуть ее так, чтобы у нее зубы застучали.
— Ну и наглая же вы, леди! Вы, конечно же, городская жительница, поэтому я на первый раз поверю вам на слово и предположу, что вы не в курсе того, как мы тут живем. Позвольте мне дать вам скромный совет. Перестаньте совать свой нос в дела, которые вас не касаются. Вам понятно?
— Нет! — огрызнулась она, уязвленная его тоном. — В самом деле, я даже не понимаю, о чем вы говорите. Кто вы?
На секунду Гари почти ввел в заблуждение ее невинный вид, но он тут же вспомнил те неприятности, которые она навлекала на их семью после каждой встречи с Энн. Кем бы ни была эта женщина, невинной ее никак не назовешь. Скрипя зубами, он удержался от ругательства и уставился на нее с неприкрытой враждебностью:
— Не делайте вид, что вы меня не знаете. За последние три недели вы причинили столько вреда нашей семье, что, если это будет продолжаться и дальше, я за себя не ручаюсь! Из-за вас я вынужден был надеть эту ковбойку, узкую, как смирительная рубашка, а я терпеть всего этого не могу. Вы слышите меня? Если уж вы желаете, пока живете здесь, доставлять кому-то неприятности, выберите себе другую жертву. Держитесь подальше от Энн!
По ее глазам он заметил, что она наконец поняла, о чем идет речь, и наградил ее злой усмешкой.
— Правильно, я — Гари, старший брат и опекун Энн. И я велю вам оставить ее в покое. Ей ни к чему такая подруга, как вы! Ясно?
Только что Гари сидел на ежемесячном собрании скотоводческого союза юго-западного района Техаса, где очередной докладчик жужжал что-то там о засухе, которая держалась у них вот уже полгода, но Гари Уилсон не слышал ни слова. Ковбойка на нем была слишком узка в плечах и длинна в рукавах и обтягивала его, как перчатка. Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться, он призывал на помощь все свое немалое умение владеть собой, лишь бы невзначай не шевельнуть плечами и не порвать рубашку посреди спины. На нем была ковбойка брата, а Боб вряд ли сказал бы ему за это спасибо.
Обычно невозмутимые светло-голубые глаза Гари сверкали от ярости. Управление скотоводческим ранчо в две тысячи акров — работа пыльная и жаркая. Когда они с братьями в конце дня возвращаются домой, их одолевают усталость и голод, они мечтают прежде всего о мыле, горячей воде и чистой одежде. Не такие уж и высокие требования, если учесть, сколько долгих часов они проводят в седле в любую погоду. В последнее время, однако, если им и удавалось помыться горячей водой, то с чистой одеждой была напряженка. И он знает, кого в этом винить. Во всяком случае, не сестренку Энн.
Не то чтобы Энн была уж совсем не виновата, нахмурившись, напомнил себе Гари. Когда экономка Лайза, заботившаяся о них на протяжении почти десяти лет, взяла отпуск, чтобы ухаживать за своей беременной дочерью, Энн сама вызвалась делать почти всю домашнюю работу. В свои семнадцать лет, несмотря на то что братья баловали ее, она отлично справлялась почти со всеми делами лучше, чем можно было от нее ожидать, пока… пока в миле от их дома не поселилась доктор Кристина Макговерн.
Чужачка, типичная янки, бездельница, приехавшая в Техас на все время своего продолжительного отпуска, эта врачиха не довольствовалась мирным отдыхом. Твердокаменная феминистка, которая, конечно же, променяла свою женственность на карьеру, она стала доставлять неприятности, как только познакомилась с Энн.
«Крис говорит, что в генетическом коде мужчины нет ничего, что мешает ему выполнять домашнюю работу так же хорошо, как и женщине…
Крис говорит, что женщина должна уметь постоять за себя, иначе мужчины будут беспардонно эксплуатировать ее…»
Гари скривился, вспомнив знакомые интонации сестры. Он понимал, что ведение хозяйства трех братьев оказалось для Энн более сложной задачей, чем она ожидала. Сестра, конечно, дала понять новой соседке, что ее бесчувственные братья заставляют ее работать до изнеможения. Но, черт побери, эта женщина должна была сообразить, что Энн всего лишь мятущийся подросток, который в данном случае наслаждается своим мученичеством. Доктор могла бы просто посочувствовать сестре и не лезть в чужие дела. Вместо этого она подстрекала девчонку к открытому неповиновению, побудила ее даже устроить в доме ряд «забастовок», которые перевернули все вверх дном в спокойном и налаженном быту ранчо.
И хуже времени она выбрать не могла. Весна и ежегодный загон скота для клеймения и отгрузки всегда горячее время, но в этом году Гари к тому же донимала еще одна забота — последний платеж по ссуде, взятой им десять лет назад, после того как их родители погибли в автомобильной катастрофе.
Горькое воспоминание терзало его сердце. Жесткая складка губ болезненно смягчилась. У них были самые лучшие родители в мире, но никто не мог бы назвать их слишком ловкими в бизнесе. У них было много земли, но мало денег, а ранчо — как обнаружил Гари, взяв его управление в свои руки, — находилось на грани разорения.
На плечи двадцатидвухлетнего, только что женившегося парня, каким он был тогда, свалилась ответственность не только за ранчо, но и за братьев-подростков и за семилетнюю Энн. Он едва не ударился в панику, пока не сделал единственное, что могло спасти унаследованное ранчо, — заложил его, чтобы финансировать те необходимые улучшения, которые могли превратить запущенное хозяйство в жизнеспособную и удачливую скотоводческую компанию. Такое решение спасло ранчо, но стоило это ему в конечном счете больше, чем он ожидал, — его брака.
Губы Гари сжались в узкую линию, когда в его памяти возник далекий образ Айрин. То, что он по своей глупости когда-то чувствовал к ней, умерло давным-давно, но он отнюдь не забыл урока, который она ему преподала. Городских женщин, полных дурацких амбиций, стремящихся прежде всего к собственной карьере, следует всячески избегать. С тех пор, кстати, он больше не встречал женщин, похожих на свою жену, но именно такой, судя по всему, была Кристина Макговерн. Чем скорее она вернется в свой Чикаго, тем лучше.
Гари попытался сосредоточиться на скучных цифрах, излагаемых с трибуны докладчиком, но его мысли тут же привычно вернулись к предстоящему платежу по ссуде. В последние дни он постоянно думал об этом, что и неудивительно. Когда он брал ссуду, банк был рад этой сделке — ведь под обеспечение шло одно из самых крупных ранчо в штате. И если они не сделают последнего крупного взноса в ближайшие шесть недель, то потеряют свою землю. Поскольку эта мысль постоянно угнетала его, кто мог винить Гари в том, что он не замечал немытой посуды, отсутствия продуктовых запасов, пустых полок в кухонных шкафах.
