Оуэн восторженно смотрел на эту поразительную женщину. Она была захватывающе красивой. Волосы волнами спадали на плечи, алые губы припухли, а глаза излучали мистический свет. Он вновь жадно уставился на плотные, кремовые, как топленое молоко, груди и засмеялся, когда Надя торопливо натянула до подбородка простыню.

— Я только что его сварил.

Она покосилась на поднос.

— Ты и булочки сумел испечь?

— Это не я. Ими я не могу гордиться.

Он придвинул поднос к ее коленям, а сам сбросил джинсы и юркнул под простыню.

Надя схватилась за накренившийся поднос.

— Могу я спросить, где ты раздобыл полную корзинку булочек Софии?

— Спрашивай о чем угодно. — Он разломал булочку на две половинки и намазал каждую джемом. Одну вручил Наде. — Твоя тетя их принесла. — Оуэн с удовольствием откусил кусочек и замычал от наслаждения.

Надя взяла свою половинку.

— Когда же это случилось?

— Я сошел вниз сварить кофе. — Он откусил снова. — Вот с кофе вышла заковыка, я смог найти только растворимый, но надеюсь, он подойдет.

— У меня тут только растворимый. — Она посмотрела на Оуэна, который приканчивал булку. — Значит, ты говоришь, что София была на кухне, когда ты спустился туда?

— Нет. — Он разломил еще булочку. — Она постучала, когда я уже был на кухне.

— И ты ей открыл?! Великолепно, просто великолепно! А ты не подумал, чем это тебе грозит и как это будет выглядеть? — Она бросила в него булкой. — Ты ранним утром открываешь дверь в мой дом, да еще полуодетым.

— Но она уже знала, что я здесь.

— Откуда же?

— Очень просто. Моя машина всю ночь стоит около дома.

Он отпил кофе и поднял глаза на Надю. Собственно, он не испугался, когда София постучала. Что ему оставалось? Если не открыть дверь, то представишь себя полным дураком, и Надю — тоже не в лучшем свете. Он решил поступить проще.

Наконец Надя проглотила кусочек булки.

— А что она сказала?

— Она сказала, что ты любишь клубничный джем с булочками. И еще, что ты пьешь кофе со сливками и без сахара.

Он скорчил гримасу, следя за тем, как Надя расправляется с булочкой и облизывает пальцы, испачканные джемом.

— И больше ничего не добавила?

— Кучу всякой всячины.

Он приготовил для Нади еще одну булочку. Его нога потерлась о ее ногу. Он обязательно поблагодарит Софию за внимание и сердечность. Завтрак в постели — это ее идея. Когда она постучала, он искал на кухне кофейник. Оуэн не стал будить Надю — пусть спит, сколько хочет. Ему не нравились темные круги под ее глазами. Когда он открыл дверь, София ворвалась в комнату как торнадо, вытащила поднос, нашла банку растворимого кофе и объяснила, как Надя любит его пить. Появление Софии многое ему облегчило. Какой женщине не нравится, когда ей подают кофе в постель?

— А какого сорта кофе? — Она опустила чашку и доела булочку.

— Не заметил. — Он с трудом сглотнул, когда простыня соскользнула с кровати. Полные груди предстали перед ним во всей их прелести. Он взял поднос, перегнулся через Надю и поставил его на пол. Его палец утонул в вазочке с джемом. — Половину своих слов София произносила на чужом языке. Мне кажется, на русском, — сказал он.

Надя смотрела, как палец, измазанный джемом, нежно прикасается к ее груди, двигаясь к соску, сначала к одному, потом к другому. Затем Оуэн поднял палец ко рту и тщательно облизал.

— Оуэн, что ты делаешь?

— Завтракаю в постели.

Уголки ее губ дрогнули.

— Мы уже позавтракали в постели.

— Вовсе нет. Вот что поднимает аппетит.

Он стал слизывать языком джем на ее груди и сосках, стараясь, чтобы на них не осталось ни одной сладкой капельки.

— Вот это завтрак!

Надя откликнулась на его нежные прикосновения. Руки ее сомкнулись на его шее, и она прошептала:

— Из предложенного меню я предпочитаю только это блюдо.

Оуэн взглянул на Надиного отца, лежавшего на больничной койке, и чуть повысил голос.

— Ты должен оставаться в постели до тех пор, пока доктор не разрешит вставать. — Он легонько толкнул Милоша. — И если потребуется тебя связать за непослушание, я сам это сделаю.

— Нет. Я поеду домой, — упрямился Милош.

— Хорошо, но только не сегодня, — Оуэн грустно покачал головой, глядя на старика с симпатией. — Ты же помнишь, что сказал доктор.

— Доктор, смоктор. Что он знает? Он совсем мальчик.

Оуэн подвинул стул ближе к кровати и сел.

— Слушай, Милош. Тебе так трудно смириться с тем, что ты в больнице? Это же необходимо для твоего здоровья.

— Дома мне будет лучше.

Оуэн усмехнулся.

— Ты какой-то твердолобый, Милош.

— То же самое сообщил мне мальчишка-доктор, когда сделал снимок.

Милош скривился и потер голову в том месте, где красовалась огромная шишка.

— Он сказал, что стальная балка могла прошибить мне башку, но она выдержала.

Оуэн помрачнел, быстро встал и подошел к окну. Он не хотел, чтобы Милош заметил, как болезненно исказилось его лицо. Отец женщины, которую он любит, мог погибнуть на строительной площадке, принадлежавшей его компании. Вот уже две недели, как Оуэн и Надя проводили вместе каждую ночь. Он сердцем чувствовал, что они становились все ближе и ближе друг к другу, а теперь вот этот случай, чуть не закончившийся трагедией. Когда он увидел распростертого на земле Милоша, то сам чуть не умер. Как потом объяснять Наде, что ее отец погиб, работая в его компании? Непросто было и набраться сил, позвонить Наде из отделения реанимации и сообщить о происшедшем. Она вместе с матерью должна была с минуты на минуту появиться в больнице.

— Эй, хозяин, — позвал Милош. — Расскажи-ка мне еще раз о «скорой помощи».

Оуэн с трудом оторвался от мысли, как Надя ответила на его телефонный звонок. Он несколько раз повторил, что Милош обязательно поправится, однако по ее тону понял, что она не очень-то верит ему. Оуэн вернулся к кровати Милоша и снова присел.

— Сначала они доставили тебя на «скорой помощи» в это отделение, потом надели на шею специальный твердый воротник — бандаж, дали кислородную маску, положили на носилки и поместили в особую камеру, похожую на мешок для картошки.

Милош взорвался смехом.

— Ну и чудная история!

Оуэн тоже улыбнулся. Ох, как будет обсуждать семейство эту историю с Милошем, сколько в ней появится изменений и дополнений. В конце концов все будет выглядеть так, будто Милош разбился вдребезги, а врачи собрали его по кусочкам, сшили, и он стал как новый.

— Если ты пообещаешь вести себя спокойно и выполнять предписания доктора, я расскажу тебе о парне, который поступил в реанимацию вслед за тобой.

— О том самом, что лежал за желтой занавеской и стонал?

— Именно о нем. Я говорил с его женой в то время, когда делали снимок твоей головы.

Глаза Милоша округлились, а лицо побледнело. Он обвел взглядом палату.

— Он что, помер?

— Нет, нет, — засмеялся Оуэн. — Его уже отпустили домой.

Милош был готов задать следующий вопрос, когда дверь со стуком распахнулась и в палату ураганом влетели Надя с матерью да еще в сопровождении двадцати восьми чад и домочадцев семейства Кондратовичей. Юрик же до сих пор находился на строительной площадке. Оуэн уставился на Соню, которая прижимала к себе новорожденную Либерти. Боже мой! Что тут началось!

Маленькая больница наполнилась шумом, гамом, ревом детей. Ребята постарше выглядели испуганными, а взрослые о чем-то оживленно переговаривались. Оуэн так и не понял, о чем они толковали, потому что спор шел на русском языке. Оуэн покачал головой, удивившись тому, как эта орава сумела прорваться через приемный покой.

Отыскав взглядом Надю и ее мать, он бросился к ним, обнял любимую. Слезы бежали из ее глаз, она даже не пыталась их вытирать.

— Ну чего ты плачешь? Я же сказал, все будет в порядке. — Он посмотрел на Милоша. — Чтобы разбить его голову, потребуется не одна стальная балка.