Он взбил у нее на голове густую пену, издававшую свежий аромат яблок.

— Не будем спорить. Теперь ты пахнешь просто изумительно.

Вместе с ней он стал под струи душа. Благоухающий каскад пены обрушился с волос Нади на спину, ягодицы и точеные ножки. Он ополаскивал ее локоны до тех пор, пока не исчезли последние радужные пузырьки.

— Теперь ты больше не пахнешь капустой.

— Чудесно. — Надя взяла кусок мыла и стала намыливать ему грудь. — Наступила моя очередь пытать тебя.

Ее руки опустились вниз. Она улыбнулась, когда пальцы коснулись его лобка.

— Не уверен, что это хорошая идея, — сказал он, придержав ее руку. Но Надя продолжала свое действо, намыливая поросший волосами холмик. Другой рукой она взялась за его плоть. Она торжествующе улыбнулась, когда он, откинув голову, позволил ей надежней ухватиться за нее. Она стала целовать его грудь.

— Что ты говоришь?

У Оуэна перехватило дыхание от движений ее пальцев.

— Я же сказал, что ты ведьма.

Надя оторвалась от его сосков и посмотрела на Оуэна. Улыбка осветила ее лицо.

— Мне начинает нравиться это слово.

Он больше не мог терпеть эту сладкую пытку, резким движением привлек Надю к себе, закрыл воду и выбрался вместе с ней из ванны. Поставив возлюбленную на один из красных ковриков, он накинул на нее полотенце.

— Через минуту ты будешь сухой.

Она кивнула и, намотав на голову тюрбан из одного полотенца, принялась вытираться другим.

Оуэн энергично растер себя.

— У тебя осталось десять секунд.

Толстым махровым полотенцем она водила по животу и ногам. Надя еще не закончила вытирать ступни, как Оуэн схватил ее в объятия и открыл дверь ванной.

— Время!

Надя повисла у него на шее, прижимаясь к теплому, сухому телу.

— Почему ты торопишься?

Заметив его сконфуженный вид, она позволила вынести себя в гостиную, плечом притворив дверь.

— Потому, что я не мог вытерпеть и шестидесяти секунд, наблюдая, как ты вытираешься. Нам предстоит продолжить то, что начали в ванной.

С Надей на руках он прошел по гостиной, в темной спальне нащупал кровать и быстро, но осторожно опустил ее на ложе. Она почувствовала прохладу простыни и теплоту тела Оуэна, которое, как одеяло, накрыло ее.

— Ты прелесть, — пробормотал он, трогая кончиком языка ягодку соска. — Ты настоящая маленькая ведьма.

Надя погладила его спину, сжала ладонями ставшие каменными ягодицы. Под жадными требовательными руками мужчины ноги ее медленно раздвинулись.

— Теперь я убедилась, что это слово звучит как ласка.

Она выгнулась и приподняла бедра, когда его пальцы прикоснулись к влажному обиталищу страсти. Еще немного, и Надя сильнее подалась вперед, навстречу углублявшимся пальцам Оуэна, причинявшим сладкое страдание. Бедра у нее дернулись, когда он убрал руку, оставив ее вздрагивающей.

— Ну, пожалуйста, Оуэн.

Он теснее прижал ее к себе и уперся локтями в матрас, удерживая тело на весу. Все его существо было устремлено к пылающим вратам любви.

— Мне не хочется делать тебе больно…

Она схватила его за бедра и потянула на себя.

— Мне уже больно, Оуэн, больно от того, что ты медлишь. — Ее ноги обвились вокруг спины, призывая Оуэна двигаться. — Избавить меня от этой мучительной боли можешь только ты.

Он легко поцеловал Надю в губы и медленно, медленно, медленно вошел. Ее грот, нежный, будто шелковый изнутри, жадно охватил твердую, чуть пульсирующую плоть. От удовольствия Оуэн застонал, почувствовав, что полностью оказался в пылающем горниле.

— О… о! Надя! Как невыразимо приятно…

Каждой своей клеточкой он ощущал, как шире раздвигается под ним горячее отверстие любви. Он стремился войти туда все глубже и глубже, но, казалось, ему так и не достичь дна. Ее страстность, ее короткие стоны лишали рассудка. Он хотел ее всю, хотел без остатка.

Ноги ее сжались сильней, а ноготки на руках прямо-таки вонзились в спину в тот момент, когда ускорились его движения. Пожар разгорался. Каждый его толчок вызывал у Нади нестерпимое желание, чтобы он входил в нее дальше и дальше. Когда же их тела слились в нечто единое, последовал взрыв. Оуэн почувствовал, как сократились ее внутренние мышцы, тисками сжавшие его плоть. Еще один заключительный толчок, и он присоединился к Наде.

Она лежала в темноте успокоенная, внимая бешеному биению его сердца. Все, что она слышала, читала или некогда испытала сама, не шло ни в какое сравнение с пережитым в эти ночные часы. Ее губы беззвучно произносили только одно имя — Оуэн.

Он приподнялся на локте и губами отвел ее волосы с лица. Только лунный свет проникал в спальню. Оуэн не мог разглядеть черты Нади. Наверное, ей уже тяжело, и он попытался привстать, но Надя еще крепче сжала ноги.

— Не надо.

Ей было приятно чувствовать груз его тела, но еще приятнее ощущать его присутствие в себе.

— Я слишком тяжел?

— Совсем нет. — Она отказывалась разжать ноги, обвившие его спину. — Мне так хорошо.

Он чуть усмехнулся и постарался восстановить нормальное дыхание.

— Я сделаю так, чтобы тебе стало легче.

Оуэн ловко перевернулся вместе с ней и оказался на спине. Надя разомкнула ноги, согнула их в коленях и стала похожа на всадника. Головой она коснулась плеча Оуэна, а одну руку положила на грудь — под ее ладонью гулко билось его сердце.

— Ты замечательная подушка, — сказала она, прижимаясь тесней и закрывая глаза. — Мы прожили длинный, длинный день. — Ее голос перешел в шепот.

Оуэн баюкал в своих объятиях ее теплое тело. Он тихо мучился, оттого что был влажным от пота и любовного сока. Казалось, Надя заснула в таком положении и ни о чем не думала. Конечно, она весь день до заката солнца работала не покладая рук, готовила пищу, потом помогала тетушке на приеме, участвовала в семейном празднике Кондратовичей, откуда они ушли в час ночи, когда веселье было в самом разгаре. Оуэн вспомнил, как Надя танцевала, вызывая в нем страстное желание.

Его руки обвили склоненное тело, кровь запульсировала быстрее, а плоть вновь начала отвердевать.

Почувствовав это, Надя стала плавно покачиваться. Бедра ее пришли в движение. Она полусонно улыбнулась, поддаваясь убыстряющимся толчкам его плоти. Ее горячее дыхание вновь обожгло ему щеки, а губы присосались к мочке уха.

— Надя, — прошептал он, — ты не спишь?

— Ш-ш-ш, — Сотни поцелуев осыпали его лицо и шею. — Если и сплю, то вижу самый чудесный сон и не хочу, чтобы меня будили.

Бедра у нее забились сильнее, а спина изогнулась наподобие арки.

Взгляд Оуэна сосредоточился на ритмично колебавшихся матовых грудях. Руками он обхватил ее бедра, а ртом жадно ловил упругий сосок.

Надя почувствовала нежные, пронзительные уколы его языка и чуточку сползла назад, помогая ему своими волнообразными движениями.

— Надя! — выкрикнул Оуэн, извергая мощный заряд семени. И опять развязка наступила одновременно.

Когда Надя затихла, Оуэн снова принялся баюкать ее, прижимая к своей груди. Немного погодя, уже вздохнув свободнее, он шутливо спросил ее:

— Ты опять спишь?

— Ш-ш-ш!

Он будто видел, как губы у нее растянулись в улыбке.

— Мне только что снился самый необыкновенный сон.

— Ах, ты моя маленькая цыганочка. Ты и вправду ведьмочка. — Он нежно поцеловал ее лоб. — Великолепная, соблазнительная, неутомимая в любви ведьмочка.

Как это ни странно, он еще никому не говорил таких слов. Надя прильнула к нему и улыбнулась.

— Мне определенно нравится это слово.

Она закрыла глаза и деликатно зевнула.

Оуэн прижал ее крепче и сам почувствовал, что засыпает. В тишине ночи, обнявшись, они заснули.

Надя медленно открыла глаза и сразу же зажмурилась от солнечного света, заполнявшего спальню. Она тотчас заметила две вещи: ее накрывала легкая простынка, а под головой вместо груди Оуэна оказалась мягкая подушка. Надя потянула носом. В комнате витал аромат кофе. Она повернула голову и села. В зеркале трюмо отражался Оуэн, одетый только в узкие джинсы, в которых он был прошлым вечером. Оуэн приблизился и освободил на кровати место для подноса с двумя чашками кофе, клубничным джемом и корзиночкой со сдобными булочками, которыми славилась Софи. Надя, перед тем как задать вопрос, горяч ли кофе, потянулась за одной из них.