В ее глазах заплясали смешинки, когда она взглянула на ухо, которое только что поцеловала.

— Я не могла удержаться.

Она потрепала его за мочку и улыбнулась.

— Меня в первый раз переносят на руках через вершину холма. Оказывается, это очень романтично.

— Что бы ты сказала о романтичности, если бы я уронил тебя?

Надя усмехнулась и снова потерлась о его влажную щеку.

— Мы бы решили, что нам делать, лежа на земле.

Оуэн обнял Надю и выключил свет в кухне. Стало темно, только узкая лунная дорожка вела к лестнице.

— Как ты считаешь, будет ли романтично, если я понесу тебя наверх?

— Не знаю, Оуэн. — Надя опять скользнула губами по его шее. Ей нравилось поддразнивать его. — Если ты не удержишь меня, мы оба сломаем шею.

— Если ты не перестанешь, — он взял ее на руки, — мы никогда не преодолеем ни одной ступеньки.

Надя тихонько хихикнула и положила голову ему на плечо.

— Я даже дышать перестану.

— Думаешь, это поможет? — Он посмотрел в ее улыбающееся лицо. — Подожди, через несколько минут ты у меня запыхаешься, как паровоз. — Он ступил на площадку и остановился.

Надя кивнула головой в сторону одной из дверей. Пальцами она нащупала выключатель. Как только Оуэн опустил ее на пол, вспыхнул свет. Ноги ее коснулись белого прохладного кафеля. Она окинула взглядом комнату: интересно, оценит ли Оуэн ее искусство создания интерьера? Разве она не старалась быть похожей на американку?

Оуэн зажмурился от яркого света, а потом заморгал, осматриваясь. Надя не могла сразу позволить ему войти в ее спальню, и сейчас они очутились в середине белой, сверкавшей чистотой ванной. Все здесь было украшено изображением Микки Мауса, любимого американского героя.

Он был везде: на белых пластиковых занавесках, на ярких красно-черных полотенцах, на двух красных ковриках, покрывавших пол, и даже на большом эмалированном бачке для мусора. На стенах красовались целующиеся Микки и мышка Минни.

Ванная комната поведала Оуэну нечто важное о человеке, жившем в этом доме. У Нади было хорошее чувство юмора, которое позволяло ей легче справляться с повседневными заботами. Увы, она постоянно беспокоилась о своей семье, о своей музыке и о… деньгах. Но что-то подсказывало ей создать ванную «а ля Дисней».

Он внимательно оглядел все вокруг, потом улыбнулся, посмотрев на женщину, стоявшую перед ним.

— Декоратору — мои комплименты.

Она грациозно поклонилась.

— Я уверена, что Уолт Дисней им бы обрадовался.

Оуэн хохотнул и, погладил ее щеку.

— Это относится персонально к тебе.

Она прикрыла дверь, расстегнула пояс на юбке и бросила его на пол, после чего принялась снимать украшения и раскладывать их на керамической полочке.

— Они замечательные, — она вытащила из ушек массивные серьги, — но весят целую тонну.

Мужчина прислонился к двери, наблюдая, как она снимает с себя украшение за украшением. Зрелище возбуждало его. Сейчас она подняла ногу и осторожно разомкнула браслет на щиколотке. Его руки невольно потянулись к Наде, желая помочь, но сильная дрожь свела пальцы.

Надя отошла от полочки и посмотрела на Оуэна, потом через голову стянула блузку и кинула ее в сторону красной корзинки.

— Я целый день возилась на кухне. — Она пробежалась по пуговицам на юбке, и цветастый материал широкими складками упал к ее ногам. — От меня пахнет гуляшом и капустой.

Оуэн чуть не задохнулся. Она стояла перед ним почти обнаженная, только в белом лифчике, сквозь который просвечивали соски, и красных шелковых трусиках, прикрывавших ее женственность.

Она расстегнула лифчик, и глазам Оуэна явились матовые полушария, плотные и нежные. Темные, как сумерки, соски отчетливо выступили вперед. Грациозным движением Надя освободилась от кружевных трусиков, переступила через них, подобрала пальцем и метнула в сторону бельевой корзины. Она продолжала вопросительно поглядывать на Оуэна. Похоже, он едва не потерял сознание. Может быть, она вела себя слишком вызывающе? Может, она плохо знала американских женщин? За четыре года ее жизни в этой стране они показались ей не только слишком откровенными, но иногда просто бесстыдными. Что если Оуэн предпочитает женщин более скромных? Может, ей следовало позволить ему раздеть себя? Но она устала ждать. Она целых две недели искала подходящий случай, чтобы взять на себя инициативу, которую он недостаточно активно проявлял. Будь они прокляты эти манерные джентльмены! Пусть он наконец узнает, что она желает его больше, чем возвращения своей музыки.

Надя кокетливо взглянула на Оуэна перед тем, как забраться в ванну.

— Могу ли я попросить тебя потереть мне спину?

Она отодвинула занавеску и пустила воду.

Оуэн вышел из оцепенения. Она только что сделала замечательное предложение, от которого у него отвалилась челюсть. Надя была не просто красива, она была так прекрасна, что у него захватило дух. Только пластиковый барьер с изображением Микки Мауса отделял его от прелестной наготы Нади. Он сбросил обувь, быстро расстегнул рубашку. Торопись! Здесь, совсем рядом, за этой глупой занавеской — очаровательная смуглая спинка, взывавшая к его помощи. Оуэн отшвырнул в сторону пластик и забрался в ванну.

Надя откинула волосы, упавшие на глаза и посмотрела на Оуэна. Выражение его лица не нуждалось в каких-либо комментариях. Он был отлично сложен — от широких плеч до мускулистых икр. Вода из душа намочила волосы на теле, и капли влаги заискрились у него на груди. Ее взгляд заскользил по плоскому животу и остановился на напряженной плоти, обрамленной темными завитками. Оуэн стоял в ванной, как статуя. Надя отвела восторженный взгляд, изобразила застенчивую улыбку и вручила Оуэну мыло.

Намылив руки, Оуэн стал осторожно обмывать нежную Надину спину. Он проводил ладонями по ее плавным изгибам, по шелковистой коже плеч и крутизне бедер. С каждым поглаживанием желание превращалось в саднящую рану, пока не стало нестерпимым.

Когда руки Оуэна дотронулись до ее грудей, Надя затрепетала, как листок на ветру. Когда его пальцы снова прикоснулись к ним, она выгнула спину, прижимаясь к Оуэну. От его ласк груди сразу стали плотными и тяжелыми, а соски, словно наконечники стрел, уперлись в его ладони. Он минуту-другую помедлил, а затем прошелся намыленной рукой по ее животу, бедрам, по венериному холмику, покрытому мягкой растительностью. Когда пальцы Оуэна скользнули по вратам любви, Надя склонила голову ему на грудь и по-русски прошептала:

— Ну, пожалуйста…

Он усмехнулся уголками губ и вновь взял ее за налитые груди.

— Как только между нами начинаются нежности, ты сразу переходишь на незнакомый мне язык. Я ни слова не понимаю.

Он легонько огладил ее груди и тронул шарики ее сосков.

— Скажи мне по-английски, что ты хочешь?

От наслаждения, сотрясавшего ее тело, Надя прикусила нижнюю губу.

— Тебя, Оуэн. Я хочу тебя.

— Ты собираешься выбираться из ванны? — спросил он, изнывая от желания. Не мог же он заняться любовью в скользкой ванне. Оуэн хотел, чтобы все произошло в подобающем для этого месте и чтобы она навсегда запомнила их первую близость.

Ее груди плотнее прижались к его ладоням, а бедра волнообразно задвигались, еще сильнее возбуждая страсть.

— Я еще не промыла волосы, — задыхаясь произнесла она.

— Твои волосы прекрасны.

Он ополоснул завиток и поцеловал его. Вода придала ее кудрям иссиня-черный цвет. Рассыпавшись, они прикрыли шелковистую грудь.

— Потребуется минута-другая, чтобы промыть их шампунем, — сказал он.

— Я отказываюсь отдаться тебе, чувствуя, что мои волосы еще пахнут капустой.

Он отодвинулся от Нади и потянулся за флаконом, стоявшим на полочке около ванны, вылил на ладонь приличную порцию ароматного шампуня и принялся за Надины волосы.

— Не знаю, как тебе, а по мне капустный запах очень эротичен, — сказал он.

Надя закрыла глаза, подчиняясь Оуэну, который энергично мыл ее волосы.

— Если ты считаешь, что капуста имеет эротический запах, то интересно, как ты отнесешься к запаху борща.