— А какой смысл в него вкладываешь ты? — спросила Надя. Ей было безразлично, стоит ли он перед ней в нижнем белье или без него.

— Ты прочла мои мысли, — сказал он, бросая носки на джинсы.

— Многие недовольны моей теткой Сашей за то, что она угадывает чужие мысли, но она клянется, будто по глазам видит, что люди думают и как намерены поступить. — Теперь Надя внимательно посмотрела на Оуэна. Полосатые трусики свидетельствовали о том, что он с уважением отнесся к ее скромности. — Однако никто не упрекал меня в том, что я читаю чужие мысли. Может, ты просто не способен определить, о чем каждый из нас думает. Может, мы просто думаем сейчас об одном и том же.

Оуэн с разбега кинулся в воду и, вынырнув в полуметре от Нади, зафыркал.

— А ты все же ведьма!

— Почему? — Ей очень не нравилось это слово, вызывавшее самые неприятные воспоминания.

Он брызнулся, стараясь угодить Наде в лицо.

— Ты колдунья, ты чаровница, ты прелестница, — сказал он, очутившись совсем рядом и завершив свою тираду поцелуем. Нежное прикосновение заставило Надю забыть, что она находится в воде. Они оба, слившись в поцелуе, погрузились почти на дно и только через минуту всплыли на поверхность. В ее глазах искрился смех. Надя оттолкнула Оуэна и обрызгала его.

— Ой, ты опасен, — проговорила она. Они же могли захлебнуться и утонуть. Оуэн хмыкнул и вытер лицо. — Ты думал, я ведьма?

— Ты очаровательная ведьмочка.

Расстояние между ними увеличилось. Конечно же, любовные объятия на глубине выглядели глупо. Они должны оставаться только друзьями, но Оуэн упорно стремился к большему.

Он смущенно посмотрел на Надю.

— В последний раз постараюсь доплыть до того валуна, — сказал он, указывая на большой камень на противоположном берегу. — А потом придется еще тащить корзинку до машины.

Надя тоже взглянула на валун, а потом на Оуэна.

— Как, готов? Тогда поплыли.

Она энергично заработала руками, оставляя после себя пенистый след. Надя плыла быстрее Оуэна, который безуспешно старался догнать ее.

Надя следила за тем, как машина Оуэна медленно приближается к дому. Отправляясь в долину Хидден, они оставили ее машину у сарая, а Надя пересела к Оуэну. Кто-то, наверное отец или один из дядьев, зажег фонарь над крыльцом. Она провела почти весь день с Оуэном и только теперь представила, как волновалась семья из-за ее долгого отсутствия.

По пути домой она отказалась зайти в ресторан, стесняясь своей измятой одежды. Правда, шорты и блузка высохли, но напоминали жеваную бумагу. Тогда Оуэн решил остановиться у придорожного кафе и принес ей сочный гамбургер, жареную картошку и стаканчик кофе. Они, как голодные волки, в одну секунду проглотили еду. Возвращаясь, Надя и Оуэн рассказывали друг другу смешные случаи из их юности. Особенно отличился Оуэн. Он принадлежал к самому влиятельному и зажиточному семейству в Кроу Хеде и к тому же обладал острым умом. Вероятно, деньги, положение и власть придали ему склонность к авантюризму.

Между тем наступил вечер, вечер прекрасного дня, проведенного с Оуэном. Но тут заботы о ранчо и семье вновь напомнили Наде о себе. Она взглянула на темный дом. Только фонарь гостеприимно светил ей навстречу.

Оуэн остановил машину и осмотрел дворик.

— Должно быть, все в таборе. Скажи, почему только ты поселилась в доме?

— Остальные предпочитают привычную жизнь в таборе.

Они вышли из машины и направились к крыльцу.

— А тебе не нравится таборный быт?

— Я совсем не против традиций. — Она приблизилась к перилам и посмотрела в сторону — холмов, за которыми находился табор. — Однако я не возражаю против ванны, уютной гостиной, водопровода и электричества.

— Но у твоей семьи все это есть. — Он оперся на перила и окинул взглядом ее лицо, пухлые губы, густую копну волос. — Ты же можешь перебраться в один из автовагончиков, что стоят в таборе.

— А что плохого в том, что я обосновалась в благоустроенном доме?

— Но ты ведь отдаляешься от семьи.

А он уже знал, что семья занимает важное место в жизни Нади.

— Родные почти рядом, всего в четверти мили отсюда.

— Скажи, ты счастлива?

Надя скрестила руки на груди и еле внятно проговорила:

— Что ты подразумеваешь под счастьем?

Оуэн почувствовал нотки напряжения в ее голосе и решил не развивать эту тему. По каким-то причинам Надя всегда держалась чуть в стороне от своих близких.

— Иногда в твоих глазах я замечаю грусть, а также тайну, которую ты стараешься скрыть, — задумчиво сказал он.

Надя беспокойно прикусила губу.

— Ты ошибаешься, у меня есть все, чего я хотела. Моя семья в безопасности, живет в свободной стране. Через несколько лет здесь будет лучшее ранчо во всей Северной Каролине, которое прославится своими чистокровными лошадьми. Меня волнует только одно — исчезновение музыки, но как только она вернется, жизнь станет безоблачной.

Оуэн сделал шаг вперед.

— Ну а ты сама?

— А что я?

Она отступила и уперлась спиной в перила.

— Ты счастлива?

Он придвинулся ближе и погладил Надю по щеке. Его жадный взгляд скользил по ее губам. Он склонил голову.

— Ответь мне, Надя. — Его горячее дыхание опалило ее. — Ответь, что сделает тебя счастливой?

Он коснулся ее губами, когда Надя чуть приоткрыла рот, уклоняясь от его ласки.

И все же Оуэн почувствовал, как нежные руки обняли его за шею, а ее грудь прижалась к его груди. Он поцеловал Надю. Кончик языка проник сквозь зубы. Он вдыхал в себя аромат ее тела. Мысли о том, чтобы сделать Надю счастливой, вылетели у него из головы. Он хотел только ее тела и чувствовал, что она хочет того же. Оуэн жаждал войти с ней в пустой дом, подняться по лестнице, положить Надю на кровать и любить горячо, страстно, до тех пор пока не иссякнут силы. Оуэн огладил крутые бедра, провел руками по округлым ягодицам и крепко прижал Надю к себе, дав ощутить, как он вожделеет ее. Ему казалось, что снять терзавшее его напряжение он не сможет и за шестьдесят лет.

— Надя! — Он со стоном произнес это имя, оторвавшись от ее губ. Потом ослабил объятия и стал покрывать поцелуями щеки, глаза, шею, на которой трепетала жилка. Оуэн готов был впиться в нее.

— Скажи, — умолял он, задыхаясь, — что сделает тебя счастливой?

Надя, закрыв глаза, безмолвно молилась на русском языке. Только святые слова могли вдохнуть сейчас в нее мужество, веру и силу противостоять ослеплению страстью. Позволив Оуэну войти в дом, быть с ней рядом в кровати, она рискует омрачить свою жизнь. Она была неприступна долгие годы, отвергала многих, у нее не хватало ни сил, ни времени заниматься чем-то иным, кроме семьи и музыки. Может быть, только тогда, когда будет записана пластинка, она найдет возможность для свиданий. Для нее Оуэн оставался опасным человеком, хотя сердце подсказывало совсем другое.

Отпрянув от него, она смогла только вымолвить:

— Возвращение музыки сделает меня счастливой.

Оуэн стоял в тени сарая и с благоговейным трепетом наблюдал, как Надя творит заклинания. То, что он видел, не оставляло сомнений: Надя — ведьма. Ее нежный, мелодичный голос был еле слышен, он словно шел из глубины груди, а пальцы ритмично перебирали струны гитары. Оуэн не имел ни малейшего представления, на каком языке произносила Надя слова, но их музыкальность зачаровывала. Удивительно было и то, что она как будто не ведала, что делает. Надя даже не заметила, как он вошел в сарай. Сначала Оуэн подумал, что к ней вернулась музыка, но потом догадался: Надя вновь и вновь повторяла одну и ту же молитву или песню, но только на разных языках.

Он взглянул на жеребца, который спокойно стоял в яслях, повернув морду к хозяйке. Оуэн поразился, с каким вниманием Эни слушал Надину песню. А может, он просто любовался своей госпожой? Как бы там ни было, Оуэн понимал лошадь. Надя сидела на копне сена, одетая в шорты и красно-белую безрукавку. На голове у нее был цветастый платок, туго перехвативший вьющиеся волосы. Когда она на какой-то момент остановилась, Оуэн улыбнулся, увидев, как Надя прикусила нижнюю губу, а потом быстро подтянула к себе инструмент.