— Непременно, миледи. Мне и самому интересно попробовать.

— Понимаете, я консультировалась со многими докторами, но они либо списывают состояние папы на возраст и разводят руками, либо предлагают держать его в постели и пичкать опиумом. Ну а радикалы и подавно советуют утыкать череп иголками, чтобы оттянуть от головы огонь. Я не могу…

Внимательный собеседник кивнул:

— Ваш батюшка находится в том возрасте, когда память начинает постепенно слабеть, хотя в его случае процесс протекает особенно активно и болезненно. А это означает, что наступило время изучения и познания. Вы были правы, когда отвергли средневековые методы.

Джейн поинтересовалась, где учился вдумчивый врач, и в ответ услышала, что диплом Кембриджского университета подтвержден стажировкой в лучшем лондонском госпитале. Сам собой возник вопрос:

— Но как же случилось, что специалист столь либерального ума оказался здесь, в Рестоне?

Мистер Берридж понимающе улыбнулся:

— Да, есть чему удивиться. Но дело в том, что, работая в крупных больницах, я почувствовал, что не имею возможности по-настоящему узнать пациентов — понять их не с точки зрения физиологии, а с позиции человеческой сути. Поэтому, когда уважаемый доктор Лоуфорд предложил место партнёра, я немедленно согласился.

Джейн поднялась, и доктор немедленно последовал примеру хозяйки. Она подошла к двери гостиной и, взявшись за ручку, остановилась.

— Хочу попросить… то есть была бы чрезвычайно признательна, если бы, излагая симптомы в письме к коллеге, вы сохранили анонимность пациента.

Она взглянула с надеждой, и собеседник быстро поклонился.

— Разумеется, миледи. Ни один врач не сможет работать без соблюдения строжайшей конфиденциальности, — заверил он и добавил: — В том числе в отношении жителей нашей деревни и всей округи.

Вздохнув с облегчением, Джейн проводила нового знакомого к выходу и на прощание протянула руку.

— Не хочу вселять напрасных надежд, миледи. Герцог серьезно болен. Скорее всего недуг будет прогрессировать.

Доктор учтиво сжал ее пальцы и церемонно поклонился.

Оставалось лишь молча улыбнуться, однако улыбка получилась бледной, грустной. Едва дверь закрылась, Джейн прислонилась спиной к стене и, собираясь с мыслями, прикрыла глаза.

— Что, уже грезишь о любезном молодом человеке? — ехидно поинтересовался Джейсон с верхней площадки парадной лестницы.

Джейн подняла голову. В эту минуту брат походил на обиженного ребенка. Вот только презрительный тон и ядовитые слова звучали совсем не по-детски.

— Смазливые физиономии всегда действовали на тебя безотказно, — продолжал изливать желчь маркиз. — А если предмет воздыханий стоит на социальной лестнице ступенькой ниже, так это даже интереснее. Помнишь учителя музыки? Тогда тебе, кажется, исполнилось четырнадцать?

— Что тебя так раздражает, Джейс? Тот факт, что джентльмен красив? А может быть, его прекрасное образование и острый, гибкий ум?

Если брат считал возможным упрекать и говорить гадости, то почему бы в отместку не покрутить нож в его ранах? Джейсон не мог похвастаться особыми академическими успехами и тайно переживал по этому поводу.

— Не важно, — отмахнулся маркиз. — Красоту, образованность и ум мистера Берриджа тебе придется записать в приятные воспоминания. Мы возвращаемся в Лондон.

— Неужели ты намерен снова истязать папу долгой утомительной дорогой? — Джейн вздохнула. — Разве не слышал, что сказал доктор относительно трудностей переезда? Они лишь усугубили растерянность и замешательство. — Она подошла к лестнице и начала медленно подниматься, словно желая отмерить необходимое количество слов. — Повторная поездка не принесет ничего, кроме вреда.

— Мне безразлично, что принесет поездка, — вздорно проворчал Джейсон.

— Зато наверняка небезразличны сплетни, которые вызовет наше неожиданное появление в городе.

— Я думал, ты будешь рада вернуться в Лондон. Считал, что тебе здесь плохо, — настаивал Джейсон. — Там папа сможет пользоваться услугами лучших врачей, а ты сама — танцевать ночи напролет.

Джейн вспомнила Лондон: важные, чрезвычайно солидного вида эскулапы в париках и с кучей разнообразных инструментов, каждый из которых доводил до слез. Светское общество, где осталось очень мало друзей, но приходилось улыбаться всем и каждому, льстить, смеяться, танцевать, ездить из салона в салон, удивлять остроумием, очаровывать, покорять — короче говоря, вести себя именно так, как должна вести леди Джейн Каммингс, дочь герцога Рейна.

Потом подумала о тех, кто навестил ее вчера, в день приезда в Рестон, об обязательном обсуждении детских эскапад, о необходимости отдавать визиты и проводить долгие часы в обществе скучных, но искренних и добрых соседей. С уважением вспомнила доктора, даже в глубокой провинции сохранившего живой рассудок, пытливость и стремление к познанию. А потом мысли сами собой переключились на утреннюю встречу, на странный разговор с полуодетым человеком на берегу озера и на те несколько минут, которые подарили счастливую возможность вернуться в детство.

Необходимость постоянно соответствовать ожиданиям окружающих пугала.

Джейн опустилась на ступеньку рядом с братом и печально посмотрела в пространство.

— Когда мама умерла, а ты уехал за приключениями, — заговорила она шепотом, — мне казалось, что самое страшное — остаться наедине с собой. Но вскоре папа начал… сдавать, и стало ясно, что существуют испытания посерьезнее. Ну а труднее всего оказалось принять на себя ответственность.

Маркиз взглянул настороженно:

— О чем ты?

— Я ужасно устала, — честно призналась Джейн.

— Бог мой, и я тоже, — пожаловался Джейсон. — Так и не поспал.

— Устала от одиночества, от необходимости держать на плечах груз семейных проблем. — Она посмотрела брату в глаза, не позволив отвести взгляд. — Как только вернемся в Лондон, ты сразу исчезнешь, спрячешься в компании приятелей. Нет, остаться в стороне тебе больше не удастся.

— Остаться в стороне от чего? — переспросил маркиз, и сердце внезапно оторвалось и упало в глубокую яму.

Джейн молча поднялась и пошла в свою комнату. Этот человек так ничего и не понял.

«От собственной жизни», — мысленно ответила она озадаченному и рассерженному брату.

Джейн вернулась в свою комнату, все еще хранившую следы детской любви к ярким оттенкам, и присела на край кровати. Странный, полный событий и переживаний день давил на плечи. Глаза сами собой закрылись, мысли начали путаться — еще немного, и сон сморил бы вопреки неурочному часу. Однако негромкий стук в дверь заставил ее встрепенуться.

— Войдите, — отозвалась Джейн, и в комнату прошла молодая горничная.

— Простите, миледи. — Девушка выглядела лет на пятнадцать, не больше, и говорила с ярко выраженным местным акцентом. — Вам только что принесли посылку.

Она положила на кровать небольшой аккуратный сверток и исчезла.

Любопытство победило усталость. Джейн сняла бумагу и увидела расписанную яркими картинками жестяную банку.

Чай.

Да, чай вдовы Лоу — причем лучший из всех возможных. Джейн открыла банку, вдохнула сладкий, с пряными нотками аромат жасмина и обнаружила короткую записку.

Джейн с удивлением почувствовала, что сердце забилось быстрее, а к глазам неожиданно подступили слезы. Измученная и глубоко расстроенная, она даже не подозревала, как нуждается в доброте и в простом дружеском участии.