— Мы знаем друг друга давно, так что не будем играть в детские игры, айджин. — Акеми, одетая в короткий темно-синий костюм, поднялась с дивана, прошла к окну и глянула на низкое серое небо, по которому ветер гнал тяжелые свинцовые тучи.

— Что верно, то верно. — Джонатан уселся по удобнее и приступил к выполнению своей не слишком приятной задачи. — Я и пришел к тебе, чтобы не затягивать время и не отделываться пустыми словами.

Акеми продолжала смотреть в окно, переводя взгляд на потоки транспорта, всегда наводнявшего улицы во второй половине дня.

— Я знала, что настанет время, когда твоя печаль по поводу несчастья, происшедшего с твоим сыном, притупится и ты захочешь двигаться по жизни дальше.

— Скорее всего так и случилось.

— Что к тебе испытывает эта женщина?

— Я не знаю, — честно ответил Стаффорд.

— Ты знаком с ней недолго, но тем не менее хочешь ее.

Джонатан кивнул:

— Это правда.

— Ты относишься к тому типу людей, которые весьма серьезно относятся к своим желаниям.

— И ты, и я знаем, что это так.

Акеми повернулась и направилась к дивану, на котором он сидел. Остановившись напротив Джонатана, она долго смотрела на него, словно пытаясь нащупать пути разрешения проблемы.

— В таком случае мне остается только пожелать, чтобы ты был с ней счастлив.

Увидев слезы в глазах Акеми, Джонатан поднялся. Он не ждал от нее проявления чувств, рассчитывая не на выяснение отношений, а на беседу двух деловых партнеров. Только теперь ему пришло в голову, что маленькая японка переживает их разрыв по-настоящему. Он даже ощутил своего рода вину за то, что позволил их связи упрочиться и тем самым заставил Акеми страдать.

— Тебе, наверное, меня жаль? — Акеми слабо улыбнулась. — Прошу тебя, забудь об этом.

— Это не жалость… Просто мне не хотелось причинять тебе боль.

— Иную боль ничто, кроме времени, не излечит. Ты. стало быть, уйдешь к этой женщине, а как быть мне?

Акеми сильно переменилась за последние три года, неожиданно подумал Джонатан. Теперь она казалась куда более независимой и уверенной в себе, чем прежде.

Этим прежде всего она была обязана обучению в Американском университете.

— Аренда твоей квартиры оплачена на два года вперед. Кроме того, я назначу солидное пособие, которое обеспечит тебе достойную жизнь до тех пор…

— Пока не объявится новый покровитель?

— Да.

— После того как я узнала тебя, Джонатан, узнала, что такое любовь, у меня не будет никаких новых покровителей.

Джонатан не сомневался в том, что она говорит правду. Удивительно, как он не заметил этого раньше — или не хотел замечать?

— Акеми…

— Я всегда знала, что мое счастье не продлится долго и готова тебя отпустить. Но к той жизни, что я вела прежде, мне уже не вернуться. Через несколько месяцев я получу степень в университете. Кроме того, я говорю по-японски — это позволит мне заняться бизнесом. Что же касается мужчин… В этом смысле я стану следовать исключительно велениям собственного сердца, как это делаешь ты.

Джонатан некоторое время молча смотрел на нее, потом взял ее лицо в ладони.

— Ты все это время доставляла мне огромную радость. Ты была мне другом, в котором я так нуждался, и в моем сердце навсегда сохранятся самые добрые воспоминания о тебе.

Акеми грустно улыбнулась.

— Ты тоже всегда приносил мне радость. Желаю тебе счастья, айджин. Нет на свете человека, который был бы его достоин больше, чем ты.

Джонатан прижал Акеми к себе и некоторое время не отпускал, поглаживая по голове. Она тем временем думала, как далеко, должно быть, его мысли. Яснее ясного, он влюблен хотя и сам этого до конца не понимает. Наконец она отодвинулась от него и сказала:

— До свидания, Джонатан, любовь моя. Если тебе когда-нибудь понадобится от меня хотя бы самая малость…

Расставание, по мысли Джонатана, должно было стоить ему куда меньшей крови, но получилось все наоборот.

— Домо аригато, Акеми-сан. Желаю тебе счастья. — Он повернулся на каблуках и пошел прочь.

— Я заеду за вами в пять тридцать.

— Вы уверены, что вас это не слишком затруднит? — Девон сжала в пальцах трубку.

— На Лонг-Айленде у меня есть дом, — ответил Джонатан. — Я не был там с прошлого года, и мне надо туда заехать. Кроме того, как я могу упустить возможность познакомиться со знаменитым Задаром?

Девон рассмеялась. Попрощавшись, она повесила трубку и задумалась, легче ей стало после этого разговора или нет. Потом, снова взявшись за телефон, она позвонила Кристи и сообщила, что Джонатан дал согласие пойти с ней. Кристи, таким образом, обретала свободу и могла с чистой совестью отправляться на встречу с Франциско.

Итак, Кристи проводила вечер с маленьким итальянцем, а она, Девон, — с Джонатаном.

Стоило ей подумать об этом высоком, атлетически сложенном человеке, как у нее начинали дрожать руки. С момента их последней встречи в сердце Девон словно горел неугасимый огонь, который она была не в состоянии погасить. Тому в немалой степени способствовали неоспоримые достоинства Джонатана — он был умен, очарователен и обладал неистощимым запасом чувственности. Кроме того, Джонатан был настоящим мужчиной. Он откровенно сказал, что желает обладать ею, и эти слова порядком напугали Девон. Однако потом она поняла, что сердце ее учащенно забилось не от страха, а от желания.

Она не могла отрицать, что мысль заняться с Джонатаном любовью привлекала чрезвычайно. Но одно дело — думать об этом, и совсем другое — осуществить на практике. Желания Джонатана — да и ее собственные — могли завести их в ловушку. Даже если бы после этого он перестал противиться осуществлению ее проекта, она оказалась бы полностью от него незащищенной и в случае плохого расклада настрадалась бы выше всякой меры — даже больше, чем при расставании с Полом. Девон не хотела — да и не могла — снова позволить себе переживания такого рода: слишком велик был риск. Никакая сила не избавила бы ее тогда от ужасной депрессии, вызванной ощущением собственной ненужности и полной неудачи в личной жизни.

В случае с Майклом ей до определенной степени повезло — они сблизились после развода с Полом, когда все в ней находилось под строгим контролем инстинкта самосохранения. Теперь ей приходилось признать, что в их отношениях с Джонатаном чувства были задействованы в значительно большей степени. Страшно было подумать, какой ущерб ее душе могли причинить неудачно сложившиеся отношения с этим сильным, могущественным и, вполне вероятно, безжалостным человеком.

Но, как говорил Джонатан, кто не рискует, тот никогда не узнает, что такое счастье. Девон даже передернуло, когда она представила, что пройдут годы, а она по-прежнему будет задавать себе вопрос: что было бы если…

Решение лежало в другой, более глубинной сфере, затрагивавшей доверие, которое обычно испытывают близкие люди по отношению друг к другу Важно было запастись этим чувством, чтобы потом она смогла бы без страха смотреть в его глаза, зная, что он ни при каких обстоятельствах не предаст, не обманет и не посмеется над ней.

Вздохнув, Девон посмотрела на часы и поняла, что время движется еле-еле: было всего лишь начало первого. Она уселась за свой маленький письменный стол и, взявшись за карандаш, принялась просматривать конспекты прочитанных книг. В четыре часа она отложила записи в сторону и отправилась принимать душ и переодеваться.

«Что же надеть?» — думала Девон, стоя под горячими струями. Со временем ее боязнь предстать перед глазами Джонатана дурнушкой стала терять былую актуальность — в конце концов, Джонатан в отличие от своего дядюшки Флориана был всего-навсего обыкновенным человеком из плоти и крови. Кто знает, может быть, она уже созрела для того, чтобы затеять интрижку с этим атлетически сложенным красавцем?

Девон ощутила прилив бодрости и по этой причине решила надеть алый костюм джерси, который выгодно обрисовывал ее фигуру. По большому счету они с Джонатаном хотели одного — выяснить; что у них получится поэтому нелишне было наглядно продемонстрировать кое-какие свои достоинства. В дополнение к костюму она повязала золотистый шарфик от Эрме и надела красные туфли на высоких каблуках и золотые серьги-кольца внушительных размеров. В игру, которую затеял Джонатан, должны играть двое, а не он один.