— Нет, она ничего. Иногда ворчит, правда, но я не обращаю внимания.

— Тогда стало быть, дело в Рейли? — Рейли Джонсон был соседом Алекса по комнате. Этого плотного паренька со светлыми волосами за неумеренный аппетит дети называли Ролли, то есть «колобок». Родители привезли мальчика в клинику, надеясь с помощью медицины умерить его усердие по части пожирания гамбургеров.

Алекс покачал головой.

— Нет, он здесь ни при чем. Просто я думал о том, как было бы здорово, если бы все осталось по-прежнему, как несколько лет назад, когда я мог играть в бейсбол и делать все так же, как все другие дети.

Словно железная рука сжала Джонатану грудь.

— Понимаю тебя, сынок. Когда-нибудь ты вылечишься и снова будешь бегать, как раньше.

— То же самое говорит миссис Ливингетон. Она требует, чтобы я продолжил лечение и тренировки, поскольку в противном случае ноги у меня ослабнут, но…

— «Но»?

— Временами я теряю веру в ее слова.

Джонатан потрепал сына по плечу. Обыкновенно настроение у Алекса было хорошим и он редко заговаривал о своем параличе и о том случае, который его вызвал. Но временами мальчик был не в силах противиться унынию, и тогда он отказывался встречаться с другими детьми, которые могли делать то, чего он сам делать был не в состоянии. Но это было частью медицинской концепции — создать у ребенка сильнейшее желание снова сделаться нормальным, давая ему тем самым возможность преодолеть болезнь.

— Знаю, как тебе тяжело, сын. Но доктора верят, что ты поправишься, и я тоже в это верю.

Посмотрев на отца, Алекс понял, что тот в самом деле верит в его грядущее освобождение от надоевшего кресла на колесиках, и просиял, продемонстрировав при этом очаровательные ямочки на щеках.

— Я рад, что ты приехал, папочка.

— Я тоже, сын.

Потом они разговорились о наброске, который сделал Алекс. Джонатан похвалил работу, перелистал несколько страниц альбома, и тут в комнату вплыла миссис Ливингстон, загородив на время своим массивным бюстом дверной проем.

— Добрый вечер, мистер Стаффорд. Я и не заметила, как вы вошли.. — Разочарованное выражение, которое в этот миг появилось на ее лице, свидетельствовало о том, что, случись Такое, визиту Стаффорда вряд ли суждено было продлиться — если бы он состоялся вообще. Она знала, как воздействовать на Джонатана, апеллируя к состоянию здоровья его сына, и в этой связи поступала так, как ей было удобно.

— Я уже ухожу, миссис Ливингстон. — На прощание отец пожал руку Алекса — маленькое подобие своей собственной руки. — До завтра, сынок. Мы отправимся с тобой в зоопарк. Туда привезли очень редкую белую тигрицу и двух ее детенышей. Тебе будет интересно на них взглянуть.

Алекс вспыхнул от удовольствия.

— Я хочу их нарисовать;

— Не вижу причины, отчего бы этого не сделать.

— Это было бы здорово, правда, отец?!

Еще одно торопливое объятие — и Джонатан удалился. Он был рад, что заглянул к сыну, что бы там ни говорили врачи и психиатры, его сын был самым нормальным ребенком, какого ему только приходилось встречать.

С другой стороны, в таких вопросах специалисты разбирались лучше его. Они обещали, что время, проведенное мальчиком вдали от дома, со временем положительно скажется на его состоянии. Правда, за шесть месяцев, что прошли с момента добровольного заключения в клинике, здоровье мальчика зримо не улучшилось, но врачи были убеждены, что полное излечение тем не менее наступит.

Если, разумеется, не последует никаких осложнений.

Джонатан подумал о Девон и ее нерушимом желании продолжить свой экскурс в прошлое его рода. Рано или поздно она узнает, что несчастный случай с Алексом произошел в Стаффорде. Имя его сына будет упомянуто в ее сумасбродном произведении — а дальше пошло-поехало. Снова всплывут забытые сплетни и слухи, и в результате может пострадать здоровье Алекса. Надо изыскать способ остановить Девон, коль скоро все его попытки отговорить ее от задуманного оказались несостоятельными.

Больше всего на свете Джонатану хотелось, чтобы его сын вернулся домой.

Пребывание в «Потусторонней книге» утомило Девон больше, нежели она ожидала. Войдя в квартиру и швырнув на диван тяжелую сумку с книгами, она включила стереосистему и выбрала пластинку с записями гитариста Андреса Сеговии, чья игра, как она надеялась, должна была успокоить ее нервы.

Потом Девон проверила звонки, поступившие на автоответчик в ее отсутствие, и отметила в блокноте наиболее срочные, после чего в изнеможении опустилась на диван и только взялась за новые книги, как услышала знакомый стук в дверь. Два коротких удара, перерыв, и потом еще два: Майкл. У него по-прежнему оставались ключи от подъезда. Когда они виделись в последний раз, Девон настолько торопилась выставить его вон, что забыла попросить вернуть ей ключи. Теперь она очень об этом пожалела.

Распахнув двери, она увидела своего бывшего жениха, одетого в серый костюм-тройку.

— Здравствуй, Девон, — сказал он как ни в чем небывало. Покосившись на ее бежевую шелковую блузку и такого же цвета слаксы, он спросил: — Надеюсь, ты не забыла, какой сегодня день?

— Вполне вероятно, что забыла. А какой, в самом деле, сегодня день?

— Сегодня открывается галерея Хименеса. Помнишь, ты в течение долгого, времени готовилась к этому событию?

— Бог мой, и правда… — Она очень хотела пойти на открытие выставки — но только теперь уже без Майкла. Как она могла забыть и не перезвонить ему?

— Я, я просто подумала… что при сложившихся обстоятельствах… это мероприятие автоматически отменяется?

— Напротив, я как раз очень этого ждал. Конечно, наши отношения несколько усложнились в последнее время, но ведь мы по-прежнему друзья, не так ли?

— Разумеется.

— Ну вот. Я обещал несколько недель назад взять тебя на открытие выставки и намереваюсь сдержать свое слово.

— Не знаю, что тебе и сказать, Майкл. По-моему, уже довольно поздно. К тому же я не одета.

— Раньше это тебя не останавливало. Брось ерепениться. Прогулка пойдет тебе на пользу.

Почему-то Девон не решилась сказать Майклу, что отсутствовала почти весь день. Она только вздохнула. Отказаться значит поступить по отношению к бывшему жениху несправедливо. Им обоим нравился этот бразильский художник и его энергичная манера письма. Более того, Девон даже собиралась купить на выставке одну или две его работы. Если, разумеется, ей позволят средства. Теперь же, когда она получила аванс, деньги появились, и было бы глупо упускать такую возможность.

Оглядев себя в зеркале, Девон обратила внимание на растрепанные волосы и полустершийся макияж.

— Знаешь что, приготовь себе коктейль, а я пойду переоденусь.

Через полчаса она появилась снова; На ней было темно-синее платье. Волосы Девон стянула на затылке в узел, но не слишком туго, позволив нескольким прядкам кокетливо выбиться из прически.

— Отлично выглядишь, — произнес Майкл. Это были те же слова, что ей сказал Джонатан Стаффорд, когда она пришла к нему домой. Но комплимент Майкла оставил Девон равнодушной, и сердце ее сильнее не забилось.

— Благодарю, — только и сочла она нужным ответить, подхватывая на руку свою шубку из белой норки. — Нам надо поторапливаться. — Майкл кивнул и они направились к выходу.

Внизу их дожидалось такси. Они забрались в машину и поехали в сторону галереи «Интрепид» на Пятьдесят третьей улице. По дороге Майкл успел сообщить Девон, как он соскучился и как хорошо снова находиться с ней рядом. Потом он погрузился в рассуждения о своей деятельности в качестве вице-президента ЭДарнекс менеджмент», особо останавливаясь на деталях, выставлявших его план переустройства маркетинговой системы фирмы в самом выгодном свете.

— Если после реализации плана меня снова не повысят, значит, имя мне вовсе не Майкл Галвестон.

— Я счастлива, что ты процветаешь, Майкл.

— Есть только одна вещь на свете, которая могла бы достойно увенчать это самое процветание.

— И что это за вещь?