Ещё в начале июня объявился в Стародубе подозрительный молодой человек, который назвался родственником Нагих и всюду распространял слухи, что Дмитрий жив. Когда же стародубцы подступили к нему с решительными вопросами, он самого себя объявил Дмитрием. Кто был этот Лжедмитрий, неизвестно, но затея его увенчалась поначалу полным успехом. Около самозванца стала быстро собираться дружина, над которой он поставил начальником пана Маховецкого. Весной 1607 года он двинулся на Москву. Повторилось то же, что было прежде с первым Дмитрием и Болотниковым, — город за городом сдавались самозванцу без сопротивления, а царские войска, имевшие огромный численный перевес, терпели только поражения. 1 июня войско приблизилось к столице и стало лагерем в Тушино. Казалось, окончательное торжество Лжедмитрия не за горами. Но тут отношение к нему народа переменилось. Когда тушинцы осадили Троицкий монастырь, то встретили под его стенами ожесточённое сопротивление. Примеру знаменитой Сергиевой обители стали следовать и другие города, сначала робко, но потом всё более уверенно. Этому в немалой степени способствовали бесчинства тушинцев. Бесчисленные шайки казаков бродили тогда по всей Русской земле и именем Дмитрия творили такие чудовищные преступления, перед которыми бледнели воспоминания об опричнине Грозного. Прежде других возвратились под власть Шуйского северные города: Галич, Кострома, Вологда, Белоозеро, Устюжна, Городец, Бежицкий Верх, Кашин. К ним присоединились Владимир и Ярославль. Шуйский чутко уловил перемену в общественном сознании и в своих грамотах стал обращаться прямо к землям с увещанием сохранять единство, собираться всем вместе. «А если вскоре не соберутся, — писал он, — а станут все врозь жить и сами за себя не станут, то увидят над собою от воров конечное разорение, домам запустение, жёнам и детям поругание; и самим себе будут, и нашей христианской вере, и своему отечеству предатели».

Вскоре к внутренней смуте прибавилась ещё и внешняя война. В сентябре 1609 года польское войско под командованием короля Сигизмунда осадило Смоленск. Горожане упорно сопротивлялись врагу. Стараясь умножить свои силы, король прислал в Тушино строгое повеление ко всему польскому рыцарству идти к нему на помощь. Вожди тушинских поляков долго были в нерешительности, как им поступить. С самозванцем перестали считаться, в глаза честили его мошенником и обманщиком. В декабре самозванец тайком уехал в Калугу. После этого часть тушинцев поехала за ним, другие в Москву с повинной. Положение Шуйского ненадолго укрепилось. Но 24 июня 1610 года его брат князь Дмитрий Шуйский, шедший с войском на помощь Смоленску, был наголову разбит гетманом Жолкевским у Клушина. Самозванец вновь двинулся на Москву, взял Серпухов, Каширу и 11 июля стал у села Коломенского.

Приутихшая было смута поднялась с новой силой. Прокопий Ляпунов поднял против Василия всю Рязанскую землю. Он писал брату Захару в Москву, что нельзя более терпеть Шуйского на троне, необходимо низложить его. Захар вместе с князем Василием Голицыным стали сноситься с полководцами самозванца и условились, что московские сведут Шуйского, а тушинцы отступятся от своего вора (впрочем, своего обещания тушинцы не исполнили). 17 июля Ляпунов с товарищами и большой толпой ворвались во дворец и стали говорить царю: «Долго ли за тебя будет литься кровь христианская? Земля опустела, ничего доброго не делается в твоё правление, сжалься над гибелью нашей, положи посох царский, а уж мы о себе как-нибудь промыслим». Шуйский отвечал: «Смел ты мне вымолвить это, когда бояре мне ничего такого не говорят» и выхватил нож. Ляпунов отправился тогда на Красную площадь, где уже собирался народ. После долгих речей бояре и всякие люди приговорили: бить челом государю Василию Ивановичу, чтоб он, государь, царство оставил для того, что кровь многая льётся, а в народе говорят, что он, государь, несчастлив и горд, и города украинские, которые отступили к вору, его, государя, на царство не хотят. Во дворец отправился свояк царский, князь Воротынский, и объявил ему приговор собора: «Вся земля бьёт тебе челом; оставь своё государство ради междоусобной брани, затем, что тебя не любят и служить тебе не хотят». На эту просьбу, объявленную от имени всего московского народа, Василий должен был согласиться. Он положил царский посох и немедленно выехал из Кремля вместе с женой в свой прежний боярский дом. 19 июля Ляпунов с четырьмя товарищами и монахами Чудова монастыря пришёл в дом Шуйского и объявил, что для успокоения народа он должен постричься. Шуйский отказался наотрез. Тогда пострижение совершили насильно. Старика держали во время обряда за руки, а князь Тюфякин произносил вместо него монашеские обеты, сам же Шуйский не переставал повторять, что не хочет пострижения. Постригли также и жену его, а братьев посадили под стражу.

Свергнув Шуйского, боярская дума завязала переговоры с гетманом Жолкевским и должна была согласиться на избрание русским царём королевича Владислава. В конце октября гетман выехал из Москвы, взяв с собою по просьбе бояр Василия и его семью. 30 октября он торжественно въехал в королевский лагерь под Смоленском. В тот же день он представил Сигизмунду пленного Василия и его братьев. Говорят, от Шуйского требовали, чтобы он поклонился королю. Низложенный царь отвечал: «Нельзя Московскому и всея Руси государю кланяться королю: приведён я в плен не вашими руками, но выдан московскими изменниками, своими рабами».

В октябре 1611 года, по взятии Смоленска, королю устроили почётный въезд в Варшаву. В числе русских пленников везли и низложенного царя. Когда всех троих Шуйских поставили перед королём, Василий дотронулся рукой до земли и поцеловал эту руку. Потом Шуйский был допущен к руке короля. Было это зрелище великое, удивительное и жалость производящее, говорят современники. Хотя Юрий Мнишек требовал суда над Шуйским за убийство Дмитрия, сейм отнёсся к нему с состраданием. По велению Сигизмунда всех троих братьев заключили в Гостынском замке под Варшавой. Содержание им определили нескудное, как это видно из списка вещей и одежд, оставшихся после смерти Василия. Прожил он недолго и скончался в сентябре 1612 года. Похоронили бывшего царя неподалёку от места заключения. Современники и потомки не жаловали Шуйского, нет числа обвинениям, которые возводились на него при жизни и после смерти. Между тем нельзя не признать, что в его жизни было немало моментов, когда он проявил истинную мудрость, мужество и даже величие души. Несчастная судьба его достойна не столько порицания, сколько жалости и сострадания.

Карл, третий сын английского короля Якова I, сделался наследником только в 1616 году, в возрасте 16 лет, после смерти двух старших братьев. В детстве он был кротким и покорным ребёнком, а в юности отличался старанием и склонностью к богословским диспутам. Но затем принц близко сошёлся с фаворитом своего отца герцогом Бекингемом, который имел на него очень плохое влияние. В последние годы своего правления король Яков I вынашивал планы союза с Испанией и хотел женить сына на испанской принцессе. Герцог Бекингем убедил Карла отправиться за своей невестой в Мадрид в роли странствующего влюблённого. Это романтическое приключение так увлекло Карла, что даже настоятельные доводы отца не заставили его оставить эту затею. Переодетые Карл и Бекингем приехали в Мадрид, но здесь их появление возбудило скорее удивление, чем радость. Долгие переговоры ни к чему не привели, и Карл вернулся в Англию убеждённым врагом Испании. Вскоре Яков скончался, и Карл взошёл на английский престол.

У нового короля не было недостатка ни в мужестве, ни в военном искусстве. С добродетелями отца семейства он соединял некоторые добродетели главы государства. Однако его манера держать себя грубо и высокомерно охлаждала привязанность и отталкивала преданность. Более всего подводило Карла неумение выбирать верный тон: он обнаруживал слабость в тех случаях, когда надо было сопротивляться, и упорство, когда надо было уступать. Он никогда не мог понять ни характера тех людей, с которыми ему приходилось бороться, ни главных стремлений народа, которым ему приходилось управлять.