– Чего-чего?! Послушай, друг, ты издеваешься надо мной?

– Нет… – прошептал ученый, низко опустив голову. – Вы так и сказали…

Кажется, наш мудрый руководитель начал догадываться, откуда тут уши растут:

– Значит «мать твою», да? Ладно, Лазаревский… Давай, работай. Пойдемте, Сергей Львович.

Когда они отошли на некоторое расстояние, Е.Е. огорченно сказал:

– Сереж… Ну ёб твою мать, ты кого привел? Что за чудотворец?

– Да нет, Жень! – начал оправдываться Сергей Львович. – Он нормальный парень. Кандидат наук… Его же развели, не видишь?

– Сереж, так нормальных парней не разводят! Так даже ребенка в детском саду нельзя развести! Это только с кандидатом наук можно сотворить. Он что так и будет по углам за японцами следить?

– Жень, да разберусь я, что это за японцы такие.

– Уж разберись, очень тебя прошу. Сережа, наконец-то к нам пришел человек, который следит за японцами! Что бы мы без него делали!

А потом, уже спускаясь по лестнице, добавил:

– Крыканова ко мне. Чтоб бегом бежал.

Сергей Львович, конечно, тоже понял, что к чему. И мы поняли, что он понял. Разбегаться было поздно, да и бесполезно. Крыкс от смеха был похож на гигантского помидора-убийцу, я вообще еле дышал. Сергей Львович издали поманил нас пальчиком. Когда мы подошли, он беззлобно сказал:

– Ублюдки сраные! Иди, Володя теперь к Евгению. Он тоже любит пошутить. Ты, Фил наверняка ведь тоже в этом замешан?

– Ну что вы, Сергей Львович! – запротестовал я. – Как вы могли такое подумать!

– Бросаешь значит товарища?

– Да какой он мне товарищ? – сказал я, улыбаясь. – У меня Кулагин товарищ, а это так, шапочный знакомый. И он мне никогда не нравился, если хотите знать.

Тут Крыкс опять зашелся. Ему даже пришлось взяться за перила лестницы, чтобы сохранить равновесие.

– Что ты ржешь-то? – спросил его Сергей Львович.

– Нет… Ничего… – промычал Крыкс. – Все верно… Фил тут не при делах… – он повернулся ко мне: – ты тоже мне не нравишься, мать твою, ублюдок…

Я развел руками, мол, вы сами все видели.

– Товарищ Начальник смены, разрешите приступить к исполнению служебных обязанностей?

Шнырев вздохнул:

– Приступайте…

Крыкс получил обещанные десять процентов, но нисколько не расстроился этому. На какое-то время он перехватил у меня сомнительно-почетное звание Главного разводчика смены, и ходил героем. Я же, как полагается настоящему серому кардиналу, остался в тени.

Михаил Борисович впредь не попадался на такие простые заманихи, и вообще довольно скоро освоился в «Куранте» совершенно.

Пост, служба на котором прославила Михаила Борисовича на, не побоюсь этого слова, всю Москву – это, конечно же, Главный вход.

Главный вход являлся одновременно весьма ответственным и весьма привилегированным постом. Почему ответственным это, надеюсь, понятно. А суть привилегий состояла в следующих подробностях. Во-первых, работа там начиналась в десять утра, а заканчивалась в половине седьмого, что означало как минимум два часа выгоды по сравнению с рядовой окопной швалью. Во-вторых, там можно было легально сидеть на стуле, а это, безусловно, гораздо приятнее, нежели торчать дрессированным сусликом в залах. В-третьих, все прочие благости, такие как «подмена», «обед» и «покурить» там тоже присутствовали.

Кого угодно на Главный вход не ставили, только самых распрекрасных и замечательных. На моей памяти, за три года там послужили лишь Игорь Романов (будущий замначальника смены), затем необычайно, прямо-таки энциклопедически эрудированный Дима Козлов (простите за деликатные подробности, шурин Сергея Львовича), и, собственно, Михаил Борисович Лазаревский (наблюдательный читатель сразу смекнет и возьмет на карандаш: «Ага, однокашник Сергея Львовича!»).

Мелькнул было в этом калашном ряду сеньор Рогаткин из Софрино, но так как он к Сергею Львовичу не имел абсолютно никакого касательства, и даже в замначальники не планировался, то долго на Главном не задержался. Случайных людей туда не ставили, словом.

Только, пожалуйста, не надо думать, что Михаил Борисович какой-то там тривиальный блатной шустрила. Вот Дима Козлов – это да, хрестоматийный случай проявления таких прискорбных пережитков социализма, как кумовство и семейственность. А к Михаилу Борисовичу подобные пошлости не имели даже косвенного отношения. Не важно, что они давно были знакомы с Сергеем Львовичем, не в этом дело. Существует такое понятие «человек на своем месте».

Туманно ориентируясь в вопросах современной физической науки, я не в состоянии определить какой из Михаила Борисовича ученый-практик. Допустим, я еще могу себе представить как он, облачившись в синий сатиновый халат, разрезает пополам лабораторную мышку и потом задумчиво смотрит на то, какие у мышки от этого изменения произошли. Но вот лазерные установки и всякие реторты-колбы уже как-то смутно вырисовываются. А выражения вроде «кинетические явления в неупорядоченных полупроводниках» меня и вовсе пугают.

Таким образом, я затрудняюсь оценить вклад Михаила Борисовича в прогресс и научно-техническую революцию. Зато совершенно компетентно могу заявить, что лучшего кандидата на Главный вход Третьяковской галереи днем с огнем не сыскать. Михаил Борисович и Главный вход были просто созданы друг для друга.

Ведь это только на первый взгляд Главный вход – шоколадная фабрика и санаторий-профилакторий в сосновом бору. В действительности для человека не склонного к конфликтным ситуациям и разного рода скандалам это был далеко не курорт. Мне, кстати, пару раз предлагали там послужить, так я отказался. Будучи уже старшим сотрудником, я опять-таки всячески отбрыкивался от подмены Михаила Борисовича, и предпочитал скорее менять весь второй этаж вместе взятый, чем на сорок минут очутиться в этом пекле. И совсем не потому, что я такой уж ленивый человек. Собака здесь не глубоко зарыта, но пахнет дюже крепко.

В обязанности сотрудника, закрывающего своей тушкой амбразуру Главного входа входит много разных специфических телодвижений. Не все из них одинаково приятные. Первым делом ему надо каждого, подчеркиваю, каждого посетителя пропустить через рамку металлоискателя. Это не так просто, как кажется. Посетитель в целом, как вид есть существо удручающе несообразительное. Он страшно, до истерики пугается всего нового и необычного. Порой загнать Посетителя в пронзительно пищащий металлоискатель удается только хитростью. Далее – более.

По инструкции в случае малейшей реакции прибора сотруднику надлежит потребовать от Посетителя немедленного предъявления всех имеющихся у того в наличии железок. Ежели среди них окажутся колюще-режущие, рубящие, стреляющие какой-нибудь дрянью, или другие опасные во всех смыслах предметы, сотрудник должен их временно реквизировать в специальный ящик. Под роспись и номерок.

Причем, что немаловажно, сотруднику копаться в сумках категорически запрещено. Надо так дело обставить, чтобы контрагент собственноручно, по доброй воле все открыл и показал. Вроде бы ничего сложного, но люди и ситуации бывают разные. Задержать на пару минут симпатичную девушку, молодечески поиграть мускулистым торсом (у кого он есть) – это даже в известном смысле приятные хлопоты. А вот когда перед тобой колышется гибрид человека с носорогом, от которого в последний раз кто-то что-то требовал еще в детском саду… Тут возможны всякие варианты. Конечно, вывалить на стол для всеобщего обозрения свои мобилы и пейджеры ему все равно придется, так как специально для таких случаев тебя и подстраховывает рядом стоящий милиционер. Но все уговоры, переговоры и прочие колебания воздуха так или иначе совершать тебе.

Мне лично этой фигни за шиворот хватило еще на штрафной стоянке, где я доблестно проторчал в ранге младшего сторожа целых три месяца. Прошу правильно понять, во мне говорит отнюдь не неуместная застенчивость, или, еще чего доброго, робость. Человека, который морозной мартовской ночью без всякого ментовского прикрытия героически (чего уж там!) сдерживал натиск целого коллектива художественных гимнастов из коптевской преступной группировки сложно напугать чем-то средь бела дня в Третьяковской галерее. Просто все это крайне тягостно, поймите.